Станислав Мыслиньский - Над Припятью
— Я вполне понимаю вашу неприязнь к генералу Андерсу, — сказал Олива. — Ну что ж, история его осудит. Вы, господа, правы, что кратчайший путь к Польше лежит через восточный фронт. Но, по моему мнению, все решала большая политика, а этому нас, офицеров, в военных училищах не обучали. Наш кадровый средний офицерский состав был аполитичным, политикой занимались другие, те, для кого это было профессией.
— Не понимаю вас, — проговорил генерал Филипповский, угощая гостей «Казбеком». — Вы говорите, что ваши кадровые офицеры были аполитичными. А ведь важнейшие фигуры в польской политической жизни — это маршалы, генералы и полковники: Пилсудский, Смиглы, Складовский, Бек… Как понимать эту аполитичность?
— С другой стороны, из этого же «аполитичного» кадрового состава вышел командующий 1-й армией Войска Польского, — заметил генерал Сергеев. — Генерал Берлинг и многие другие польские офицеры поняли, где начало и конец этой аполитичности, и воюют в одних рядах с нами, коммунистами. Мало того, эти люди наверняка сделают все, чтобы после победы над Германией возродить Польшу на новой, справедливой общественной основе. Это настоящие патриоты, и только такие имеют право называться вооруженными защитниками народа. Оружие должно служить не горстке эксплуататоров, а всему народу. А народ — это великая и самая важнейшая сила.
— Я не отрицаю, господин генерал, но хотел бы заметить, что существовала и существует разница между нашим и вашим воспитанием офицерского корпуса. Советская Армия является армией политической, ее офицеры — выходцы из народа… У нас было иначе. Но некоторые из наших кадровых офицеров теперь нарушают присягу или уже нарушили… Очевидно, у них есть свои причины не подчиняться правительству и главнокомандующему. Думаю, что Берлинг тоже их имеет. Это образованный офицер и командир. Хорошо, что именно он возглавляет Войско Польское.
Советские генералы и офицеры внимательно слушали рассуждения польского офицера. Старались его понять, должным образом оценивали значение военной присяги, годами прививаемой дисциплины и воспитания.
А майор Олива продолжал:
— С разных сторон света в Польшу направляются ее солдаты, многие из них, как в подчиненной мне дивизии, уже сражались с гитлеровцами, проливали кровь… Думаю, что независимо от фронтов, на которых они воевали, заслуги их равны…
Командир дивизии Армии Крайовой предусмотрительно старался не допустить широкой дискуссии вокруг 1-й армии Войска Польского под командованием генерала Зигмунта Берлинга. Майор Олива имел для этого причины. Они вытекали из приложения № 1 директивы № 2100 от 20 марта 1943 года. Правительственная инструкция, касающаяся плана «Буря», гласила:
«…Все попытки включения польских отрядов в советские войска или же отряды Берлинга являются насилием, и им следует решительно противостоять, ссылаясь в таких случаях на инструкции, полученные от соответствующих польских властей, которые со своей стороны приложат усилия для скорейшего установления связи с районами, освобожденными от гитлеровской оккупации».
Эмигрантское правительство и руководство Армии Крайовой в Польше отдавали себе отчет в том, что польская армия, сражающаяся плечом к плечу с советскими войсками, несомненно, производит солидное впечатление на рядовых партизан Армии Крайовой, и старались препятствовать нежелательному влиянию. В дальнейших приказах, касающихся плана «Буря», а также в радиоинструкции главнокомандующего имелось такое указание:
«…Бойцы Армии Крайовой не должны вести разговоры на политические темы с советскими солдатами. Расхождение польских и советских взглядов и целей столь велико, что любые разговоры бесполезны. Боец Армии Крайовой должен всегда подчеркивать, что он борется за независимость Польши и за внутренний строй, который определит сам свободный польский народ».
Таким образом, солдат, подчиненный обанкротившемуся правительству, продолжал существовать только для выполнения его приказов.
* * *— Берлинг правильно оценил ситуацию, майор Киверский. Мы хотели бы, — генерал Сергеев говорил медленно, обдумывая каждое слово, — чтобы командиры партизанских частей Армии Крайовой поступили так же. К сожалению, мы имеем данные, что не все они настроены доброжелательно по отношению к нам, многие сторонятся советских войск… А мы ведь полны стремления освободить польский народ.
— Не понимаю этих офицеров, ведь они образованные люди, — включился опять в разговор полковник Харитонов. — Возможно, они считают, что в этой исторической конфронтации победа будет на стороне лагеря буржуазии? Неужели они так наивны, что верят политикам из Лондона, которые рассчитывают предотвратить то, что стало уже неизбежным? Ведь история не повторяется, из нее следует извлекать уроки. Перед польским народом будущее, а не вчерашний день…
Дискуссия продолжалась.
* * *Майор Олива, как и капитан Жегота, в таких разговорах чаще всего прикрывался аполитичностью.
«Армия до войны была вне политики», — напишет позднее Жегота, вспоминая подобные дискуссии с советскими генералами и офицерами.
Однако оба офицера не могли не интересоваться политическими проблемами, столь важными для всего народа, особенно в период гитлеровской оккупации. Олива, несомненно, ориентировался во многих закулисных вопросах, бывал на совещаниях у Грот-Ровецкого — он пользовался его доверием. А у командующего Армией Крайовой обсуждалось многое, в частности, вопрос о позиции, какую надо будет занять, когда советские войска, громя отступающие гитлеровские армии, вступят на польскую землю.
30 июня 1943 года в Варшаве был арестован генерал Стефан Грот-Ровецкий, а спустя пять дней вблизи Гибралтара разбился самолет, на котором летел генерал Владислав Сикорский. Тем не менее дискуссии об отношении к советским войскам, вступающим на польскую землю, продолжались.
После ареста Грота пост командующего Армией Крайовой занял генерал Тадеуш Бур-Коморовский, прежний заместитель Грота. Состав руководства во главе с начальником штаба Армии Крайовой полковником Тадеушем Пелчиньским остался прежним. Каковы же были перемены?
Командование Армии Крайовой в это время оживленно обсуждало вопрос о завершающих боях и позиции Армии Крайовой перед лицом русской угрозы и приближающихся событий. Среди офицеров командования Армии Крайовой в предвидении победы русских раздавались отдельные голоса в поддержку сотрудничества с Советским Союзом ценой некоторых уступок с польской стороны. Эти люди, называвшие себя «реалистами», пробовали приспособиться к новой конъюнктуре. Это были исключения. В целом же состав руководства Армии Крайовой думал иначе, выступая за восстановление прежних порядков и расширение сферы влияния старой Речи Посполитой.
Так выглядели спекуляции «верхушки» Армии Крайовой, которая во имя своих политических интересов не считала целесообразным учитывать мнение народа. Об этих спекуляциях было известно и командирам партизанских частей Армии Крайовой, которые отдавали себе отчет в том, что теперь, когда советские войска находились у ворот Польши, эмигрантское правительство теоретически имело возможность принять один из трех вариантов решения, а именно:
— установить дипломатические отношения с Советским Союзом и, следовательно, вести совместную борьбу против фашистской Германии;
— рассчитывая в случае конфликта между союзниками остаться в стороне от борьбы с Германией, собирать силы для выступления против Советского Союза;
— принимая пассивное участие в борьбе с Германией, создавать видимость помощи русским, а фактически занимать важнейшие населенные пункты, устанавливая там власть от имени эмигрантского правительства и стараясь создать более благоприятные условия для переговоров с СССР, чтобы принудить его к уступкам в соответствии со своими замыслами.
Эти вопросы обсуждались не только лондонской «верхушкой». Они были и предметом споров высшего командования Армии Крайовой на территории Польши. А время не ждало…
Первая из трех перечисленных возможностей была нереальной из-за неуступчивой позиции эмигрантского правительства в вопросе о восточных границах. Вторая, касающаяся возможного вооруженного конфликта между Советским Союзом и остальными участниками антигитлеровской коалиции, не сулила никакой перспективы. Следовательно, более благоприятной была третья концепция… Этим, по крайней мере, могли обольщаться лица определенного круга, которые отнюдь не должны были реализовывать эту концепцию лично. План «Б», или «Буря», должен был стать той платформой, которая могла обеспечить «верхушке» возвращение в Польшу и одновременно восстановление утраченных в сентябре 1939 года политических и общественных позиций. А о том, что тысячи патриотов, мужественных и честных бойцов Армии Крайовой, окажутся в трагической ситуации, лондонское правительство, как и главное командование Армии Крайовой, отнюдь не думало.
