Макс Поляновский - Судьба запасного гвардейца
Гасилов смущенно молчал.
— Вот я выписал рецепты и направление в детскую больницу вместе с моим заключением, — продолжал профессор. — Скажите… а коза у вас есть?
— Коза? Откуда? — изумился Гасилов неожиданному вопросу. — На фронте в моем распоряжении были гвардейские минометы, но не козы.
— Понимаю. Значит, козы у вас нет и вы еще не понимаете, как она вам нужна. Вашему ребенку просто необходимо получать каждый день стакана два козьего молока и парочку протертых яблок. Конечно, яблоки посреди зимы, да еще поблизости от фронта, — роскошь. Да-а… Словом, купите ему козу и запомните, что профессор Сурат частной практикой не занимается. Однако этого… как его там прозвали в полку? Да, «запасного гвардейца» можете приносить ко мне в любое время, если возникнет необходимость. Всего доброго.
Профессор попрощался и запер дверь.
Только дома, уложив ребенка спать, Юрий Петрович вспомнил о пакете, который дал ему профессор Сурат. В плотном свертке лежали рецепты, медицинское заключение и… деньги, тысяча рублей, а вместе с ними короткая записка:
«Для моего маленького пациента. Козы у вас, конечно, нет. Купите ему козу».
— Вот вам и вся история, связавшая меня с человеком, которого вы только что видели, — сказал мне Гасилов, когда мы сидели с ним в саратовском парке «Липки» и Павлик сосредоточенно шагал вокруг скамейки, то и дело хватаясь за наши колени.
— Окреп! — с гордостью сказал Гасилов. — А ведь козу мы в самом деле купили. Обзавелись, можно сказать, единоличным хозяйством.
Всю обратную дорогу от парка до дома Гасилов нес Павлика на руках. Опьяненный весенним воздухом, ребенок крепко спал.
Дома Юрий Петрович и его радушные хозяева пригласили меня к обеденному столу, но время мое истекло. До отхода машины оставалось не более часа. И я стал прощаться. Гасилов вышел проводить меня.
По пути он говорил мне, что для покупки козы было создано целое акционерное общество: к тысяче рублей профессора Сурата прибавили недостающую сумму старики Мартыновы и сам Гасилов. И еще поведал мне Юрий Петрович, что теперь уже недолго осталось ему жить в Саратове строительство, где он работал, подходило к концу. Значит, не за горами то время, когда он вновь получит назначение и вернется в действующую армию.
— Теперь я за Павку спокоен. Старики Мартыновы — это верные руки. Коза у них есть, аттестат на них выправлю, чтобы получали за меня деньги. Хватит им и на кормежку, и на все прочее.
— Когда же мы теперь увидимся? — не спросил, а, скорее, подумал я вслух, прощаясь с Гасиловым.
— Не иначе, должно быть, как после победы, — ответил он.
— Итак, до встречи! Желаю здоровья вам и вашему «гвардейцу».
Мы пожали друг другу руки и расстались, совсем не уверенные, что нам доведется встретиться снова.
ВЕСТИ ИЗ ПЕТУХОВКИ
Минул год. Еще один год войны. Однако шла война уже на вражеской земле. В нашей армейской газете появились по этому поводу запомнившиеся мне строки:
Так правое дело свершилось!
Бойца советского нога
Сегодня грозно опустилась
На территорию врага.
Во время одного из кратких привалов, в небольшом чужом городке, наша редакция расположилась на окраине, чтобы выпустить очередной номер газеты. И тут, глядя на ясно-голубую ленту реки, я вспомнил прошлую весну. Тогда передо мной расстилалась Волга, нежно зеленели в аллеях саратовского парка молодые листочки, а вокруг скамейки топал малыш, желавший поскорее научиться ходить. Где-то они теперь, отец и сын Гасиловы? Ведь Павлик, наверно, уже разговаривает вовсю. А может быть… кто знает, как сложилась фронтовая судьба инженер-капитана? Возможно, Павлик живет сейчас у стариков Мартыновых.
Я упрекнул себя за невнимание к людям, которых успел полюбить, чья жизнь отнюдь не была мне безразлична, и в тот же вечер сдал на полевую почту большое письмо в Саратов по адресу Четвертая Беговая…
Спустя две или три недели, а мы уже продвинулись за это время далеко вперед, меня нагнало письмо в самодельном конверте со штампом саратовской почты. Внутри оказалось несколько листков бумаги разных размеров, исписанных разным почерком.
Очередной номер газеты был сдан в печать, и в нашей редакции наступило некоторое затишье. Можно было уединиться и спокойно прочитать послание из Саратова.
«Здравствуйте, уважаемый товарищ фронтовой писатель!
Мы очень обрадовались, когда получили Ваше письмо. Вы спрашиваете про наших квартирантов, Юрия Петровича и Павлика. Можем Вам сообщить, что оба они выехали на Дальний Восток, дали им туда назначение — руководить большим строительством в глухой тайге.
Конечно, тяжело нам было расставаться с ними. Все же больше года вместе прожили, как одна семья. Вообще моя жена так думала, что незачем Павлика в такую даль возить, мог бы и у нас побыть, сколько потребуется. Заботой и уходом мы бы его не обидели, но Юрий Петрович и слушать не хотел. Раз посылают в глубокий тыл, тут, значит, и разговора быть не может, чтобы Павлика у нас оставить. Пусть, дескать, привыкает к отцу.
Все, что Вас интересует про товарища Гасилова Юрия Петровича и его сыночка, можете узнать из тех двух писем, которые он сам прислал нам за это время. Посылаю эти два письма от Юрия Петровича и очень прошу их потом вернуть обратно.
С почтением к Вам остаемся известные Вам Мартыновы».
Другое письмо начиналось необычно: вместо обращения на первой стороне была нарисована карандашом маленькая растопыренная пятерня. Приписка сбоку гласила:
«Павлик Гасилов приложил руку к письму своим деду и бабе в Саратове. Это наши пять пальцев обведены карандашом. Как видите, наша лапка изрядно выросла за это время».
Дальше, как бы совсем заново, начиналось письмо Гасилова к его саратовским хозяевам, друзьям, родственникам — трудно подобрать слово, которое определило бы точно отношения, сложившиеся между этими людьми.
«Здравствуйте, милейшие мои Ольга Семеновна и Сергей Сергеевич! Должно быть, не раз поругивали вы меня, неблагодарного, за то, что не подавал так долго весточки. Сразу каюсь и приступаю к искуплению греха. Это письмо будет таким подробным, что надоест вам читать его.
Итак, живем мы с Павкой на Дальнем Востоке, в тайге. Здесь, на далекой окраине нашей страны, хотя война не кончена, идет большое строительство, как было до войны у нас повсюду.
В нашем поселке, не имеющем пока что официального названия, живут люди, меняющие облик тайги, добывающие богатства из недр земли. Живем пока в палатках, но лесов вокруг много, строимся быстро, домики растут, как грибы после дождя.
Вам, конечно, хочется узнать про внучонка вашего Павку. Он сейчас пошагал к соседям: большую дружбу с ними завел. Живут с нами рядом эвакуированные с Украины электросварщик Максим Терещенко с женой Ульяной Ивановной. Сын их единственный на фронте. Они считают, что Павка похож на сына их Сашу в детском возрасте. Ульяна Ивановна иногда по ошибке Сашей его кличет, так что он теперь откликается и на Павку, и на Сашу. Расскажу вам сейчас, почему Павлушку так тянет к Терещенко. Во-первых, думаю я, что ему очень вас, деда и бабы, недостает. Я так замечаю, мало ему одного меня. А еще дело в том, что Ульяна Ивановна, любительница разводить домашнюю птицу, даже до тайги, за тысячи километров, довезла клетку с самыми породистыми из бывшего ее хозяйства курицей и петухом.
Прижились они здесь отлично, сейчас цыплята бегают. Вот Павке и развлечение.
Петух, представляете, приспособился к местному времени (хотя оно от московского отличается на семь часов) и по утрам орет во все горло, как, бывало, на Украине, где время с московским одинаковое. Павка глядит как зачарованный на горлодера-петуха и спрашивает у хозяина, почему тот долго кричит. „Радуется наш Петька, что война скоро окончится и поедет он домой на Украину“. Павка ответ слушает серьезно, потом думает долго и все глядит на петуха. Он, конечно, подрос с той поры, как мы с вами расстались, стал самостоятельнее. Сейчас я письмо пишу и вижу в окно: шагает, перебирая тонкими ножками в рыжих сапогах. Голова откинута назад — это он разглядывает вершины деревьев. Вот пошел дальше, присел на корточки, что-то заметил на земле. Что? Муравья? Листок? Щепку? Ему все интересно, все внове.
Пока в нашем поселке не было детского сада, Павлика опекала Ульяна Ивановна. Везет этому малышу! Всюду находятся хорошие люди, которые помогают мне растить его. Так что не беспокойтесь за своего приемного внука. Он всегда чисто вымыт, причесан, накормлен, даже сказки ему Терещенко рассказывают, как и вы когда-то. В общем, живет он здесь неплохо, загорел и окреп в лесу.
