Илья Туричин - Сердце солдата
— Так вот, — сказал товарищ Мартын. — Прикрепляю тебя, Ванюша, к товарищам командирам в качестве проводника. В лесу не заплутаешься?
Ванюша застенчиво улыбнулся:
— Что вы…
— Вот и хорошо. Заряжай свое оружие шматочками — и в путь.
На рассвете они вчетвером вышли из деревни и направились напрямик через лес к партизанскому лагерю.
Сергей вспоминал этот разговор про оружие и сам себя чертыхал. Расхвастался: «Добуду!» Как будто так просто добыть оружие!
Вот и знакомая тропа — близко лагерь.
— Стой, кто идет? — окликнули их из-за заснеженных елей.
— Свои, — громко ответил Алексей.
На тропу вышел старик в большой, не по росту, шубе.
— Не признал? — спросил Алексей.
— Признал, товарищ командир, — старик кашлянул. — Это я для порядку окликнул. По дис-ци-пли-не!
Товарищ Мартын шел по лагерю, все внимательно осматривая и подмечая каждую мелочь. Рядом с ним шагал командир отряда Алексей, быстро, так, чтобы не заметил Мартын, поглядывая в ту же сторону, куда и он. Явно хотелось командиру, чтобы секретарю понравился лагерь.
Они шли по центральной «улице». Справа и слева на равных расстояниях друг от друга, скрытые под разлапистыми елями, виднелись землянки. Они были укрыты голубоватым снежным покровом, казались просто большими сугробами, из которых, как самоварные, торчали жестяные трубы. Сейчас, днем, трубы не дымили. Печи разрешалось топить только с наступлением темноты, чтобы дымом не выдать место расположения лагеря. Постоянные дежурные наблюдали за небом. Стоило появиться над лесом вражескому самолету, тотчас раздавался звенящий на морозе голос:
— Воздух!
И все в лагере замирало. Ни одно движение не должно было выдать лагерь врагу. Маскировка — первый закон партизанского лагеря.
В одной из землянок совсем по-мирному заливался баян. Звонкий девичий голос выводил одну за другой частушки. Голос был веселым, а частушки грустными:
Я не знала, что на елочке
Иголочки растут,
Я не знала, что миленочку
Винтовочку дадут.
Товарищ Мартын остановился и слушал, чуть склонив голову на бок.
Я не думала с миленочком
Разлуку получить,
Но проклятая Германия
Сумела разлучить.
Мартын нахмурился. Алексей, подметив перемену в лице Мартына, сердито буркнул: «Санчасть называется» — и пошел к землянке.
Мартын остановил его, тронув за рукав.
Ты, германец, ты, германец,
Разлучил с залеточкой.
Его взяли на войну,
Я стала сироточкой!
Алексей остановился и в недоумении смотрел на товарища Мартына. А девичий голос все выводил задорно, вторя переборам гармошки:
Не судите вы меня
За веселость за мою:
Я не с радости танцую,
Не от радости пою.
— Понял? — тяжело вздохнув, сказал товарищ Мартын и взглянул на Алексея. — Санчасть, говоришь? А ну зайдем.
Они спустились по ступенькам вниз, открыли тяжко скрипнувшую дверь и пошли в землянку. Здесь царил полумрак, только сквозь маленькое оконце пробивался тусклый свет. Музыка оборвалась. Кто-то в землянке зашевелился, но кто — не разобрать, уж очень резким был переход от сверкающего снега к сумраку землянки.
С минуту стояли молча. Потом, когда глаза привыкли, товарищ Мартын заметил двух девушек и парня с баяном. Парень был в расстегнутом городском пальто, под которым виднелся пестрый галстук. На голове — лихо заломлена светлая фетровая шляпа.
Обе девушки были в ватниках и серых платках. Одежда делала их похожими друг на друга, несмотря на то, что одна была худенькая и черноглазая, а другая светлоглазая и круглолицая.
— Здравствуйте, товарищи, — поздоровался Мартын. — Здесь, стало быть, санчасть?
— Так точно, медико-санитарная служба. Лазарет, — бойко ответил парень, и при этом баян в его руках тоненько пискнул.
— А ты что ж, Петрусь, заболел? — грозно спросил Алексей.
— Здоров, — сказал гармонист и притворно плюнул. — Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.
Девушки в один голос хихикнули.
— А вы здесь хозяйки? — спросил Мартын.
— Наша медицина, — буркнул Алексей. — Это вот, — он кивнул на черноглазую, — Наталья Захаренок, почти фельдшер. Правда, ветеринарный. А Вера назначена санитаркой. Специального образования не имеет, но девушка смышленая. — Алексей обернулся к Петрусю. — Ты чего здесь околачиваешься, раз здоров?
— Греемся. Так сказать, художественная самодеятельность. Очень даже приличный вид развлечения.
Товарищ Мартын присел на нары возле железной печурки.
— А чего это частушки у вас такие грустные? Другие можете?
— Можем, — ответила Вера.
— А ну-ка.
Девушки пошептались. Потом Вера кивнула гармонисту. На лице у Петруся появилось выражение равнодушия. Он склонил голову направо, беззвучно потрогал пуговки баяна, замер на мгновенье и вдруг растянул меха. Пальцы стремительно побежали по ладам, и в землянке стало тесно от широких, замысловатых переборов, наполнивших ее всю от крошечного оконца до железной печурки.
Девушки прислушались и дружно запели:
Ой, на улице туман,
Полное затмение.
Глянул Гитлер на Москву
И лишился зрения.
Партизанские отряды
Бьют фашистов из засады.
Ни дороги, ни пути,
Ни проехать, ни пройти.
Хороша наша гармошка,
Золотые голоса.
Немцы нос боятся сунуть
В партизанские леса.
Пока девушки пели, оставшиеся возле землянки Сергей и Ванюша настороженно приглядывались друг к другу.
Сергей прищурил глаза и подозрительно спросил:
— А ты, парень, собственно, откуда дорогу в наш лагерь знаешь?
— Знаю… — уклончиво ответил Ванюша.
— Бывал здесь?
— Не был.
— А откуда ж все-таки знаешь?
Ванюша только пожал плечами.
— Та-ак, — протянул Сергей, — ты что же, всегда такой разговорчивый?
Ванюша промолчал.
Из землянки донеслось:
У моста большой дороги
Был немецкий часовой,
А теперь остались ноги
Да прическа с головой.
— Слушай, парень, ты все здешние места так же знаешь?
Ванюша кивнул. Сергей посмотрел на него пристально и испытующе. Потом спросил:
— Пойдешь со мной?
— Куда?
— В разведку. Оружие добывать.
Парень ответил не сразу. Посмотрел зачем-то на вершины елей.
— Ну? — нетерпеливо спросил Сергей. — Пойдем вдвоем.
Мой миленочек хороший,
Некрасив, зато богат!
Носит валенки, калоши,
Пистолет и автомат.
Сергей подмигнул Ванюше и улыбнулся.
Партизан такой хороший,
Партизан такой атлёт:
На боку несет гранаты,
За плечами пулемет.
— Слышал? Вот как про нас поют, а у нас — дробовичок. Исправиться надо Понятно?
— Понятно, — сказал Ванюша и улыбнулся.
Вечером Сергею и Ванюше разрешено было идти в разведку.
Разведчики улеглись рядом на нарах возле изрядно раскалившейся печки. Было приятно лежать вот так, без курток и шапок, разувшись. Жар, идущий от печки, размаривал, клонило ко сну.
— Ты как насчет выдержки? — спросил Сергей шепотком, чтобы не тревожить сон соседей.
— Не знаю.
— Вот если прикажут тебе стоять на месте и не двигаться, что бы ни случилось, пока условного знака не дам, что будешь делать?
— Стоять…
— А ежели на меня фрицы нападут?
— Подмогну.
— Без сигнала?
— Так ведь нападают же…
— А что ж, я по-твоему сам не вижу, что нападают? Ты себе стой и жди сигнала. Может, я нарочно так сделал, чтоб они на меня напали. Я, может, и вид делаю, что их не замечаю. Пусть подойдут поближе. Понимаешь?
— Понимаю.
— Ну вот. Тут, брат, не понять, тут вникнуть надо. Нутром.
— Я вникаю.
— Ну то-то… На лыжах ходишь?
— Приходилось.
— Спать давай. Чуть свет выйдем.
На крайних нарах, возле окошка, поднялась голова Петруся-гармониста.
— Слышь, Серега, ты в Яблонке, часом, не будешь?
— Может, и буду.
— Загляни к моей сеструхе.
— К Еленке?
— Ага… Там ноты мои… Прихвати, пожалуйста.
— Это зачем? — удивился Сергей.
— Товарищ Мартын велел концерт готовить. Сольный. Чуешь?
— Ладно. Спи.
Козич ушел, а Коля остался на лавке.
Варвара, не торопясь, убрала посуду, протерла тряпкой светлые, недавно выскобленные доски стола, достала из корзины, стоявшей в углу, цветные лоскутки, села и начала шить.
