Александр Розен - Полк продолжает путь
— Уставом не запрещается, — попробовал отшутиться Абатуров. — Думайте о ней на доброе здоровье. Кстати, как ее зовут?
— Лизой, — ответил Бояринов не смущаясь. — Мы поженимся. Это решено.
Абатуров низко склонился над картой, словно почувствовал боль от этой неожиданной исповеди.
— Я очень часто думаю о ней, — продолжал Бояринов. — Сказать правду — всегда. И даже в бою. Она как будто всегда со мной. Как будто приросла ко мне. Вы меня извините, товарищ капитан, — сказал он, вставая. — Хотелось поделиться. Разрешите идти?
— Подождите, — сказал Абатуров, сам не зная, почему он удерживает лейтенанта, и, оторвавшись от карты, посмотрел на Бояринова.
«Молодость… — думал Абатуров. — Ну, а я что — старик? Пережитое старит. И горе оставляет свои печальные следы. А они? — подумал он о Бояринове и о его невесте. — Да знаю ли я, что́ им пришлось пережить, из каких потемков выбиралась их молодость, на каком огне закалялась, чтобы восторжествовать над любыми превратностями войны, на каком ветру крепли их голоса, чтобы с такой чистотой сказать о любви до гроба?»
Абатуров выпрямился, встал и, подойдя к Бояринову, обнял и поцеловал его. Бояринов, удивленный и взволнованный, крепко пожал ему руку и молча вышел.
Без пятнадцати восемь Абатуров крикнул Бухарцева, и они вместе направились к наблюдательному пункту. Отсюда до НП было метров пятьсот, и Абатуров не торопился.
Они шли в тишине. Вокруг не было заметно даже признака человека. Земля скрыла людей. Казалось невозможным, чтобы эти бедные перелески, овражки и тропочки могли внезапно ожить и наполниться грохотом. Где-то далеко вставало солнце, наверное, очень далеко — свет едва проникал сюда; казалось, ночная темнота не исчезает, а соединяется с черными, нависшими над землей тучами.
На наблюдательном пункте — в крохотном блиндажике, возвышавшемся над местностью, — уже находились телефонист, радист Чуважов и разведчик-наблюдатель. Передняя стенка блиндажа была полуоткрыта. Здесь были установлены стереотрубы.
Ровно в восемь Абатуров взял телефонную трубку и вызвал начальника штаба:
— От фашистов ответа не было? Нет? Не сомневался. — Он вызвал Лобовикова. — Комиссар? Начинаем работать на тебя!
И, как бы в ответ на его слова, послышался сильный, словно рвущий воздух, клекот моторов.
Абатуров вышел из блиндажа. В то же мгновение наша артиллерия молотом ударила по холмам. И в ту же минуту из лощины, где стояли «катюши», бурно вырвались крупные клубы дыма и вдруг обратились в огненные кометы. Небо над Грачами, словно обожженное, полыхнуло ярко-красным цветом. Абатуров снова спустился в блиндаж.
Когда закончилась артиллерийская подготовка, позвонил Лобовиков и коротко сообщил:
— Иду вперед.
Абатуров, сев на ящик перед стереотрубой, обращенной на юг, и слегка поворачивая ее то вправо, то влево, просматривал горизонт.
Прошло пятнадцать минут, снова позвонил Лобовиков и сообщил, что рота овладела немецкой траншеей, продвигаться трудно, противник ведет сильный огонь.
Абатуров ничего не ответил. Перед собой он видел все тот же ничем неколебимый горизонт.
Вдруг он услышал тихое посвистывание перелетевшего через НП снаряда и вслед за ним новое посвистывание. Свист нарастал, становился тяжелым и сильным.
— Фашистские, — сказал разведчик, — бьют с юга.
Бухарцев выскочил из землянки и, вернувшись, доложил:
— Ложатся метрах в пятистах за штабом батальона… По пустым местам. Умора, товарищ капитан, — продолжал он, смеясь. — В белый свет бьют как в копеечку. Ну, не знаешь куда, так не стреляй!
— Помолчи! — сказал Абатуров строго.
Но он разделял веселость своего ординарца и знал, что сейчас эта веселость незримо передается от одного человека к другому. Бояринов в своем блиндаже смеется над артиллерийской подготовкой немцев, смеются бойцы, видавшие виды. Им весело оттого, что они так искусно и скрытно устроились, что перехитрили фашистов.
Но Абатуров решил не поддаваться этой заманчивой веселости. Он прижался к окуляру, словно стремился увидеть полет снарядов и удостовериться, что немцы начали операцию, план которой был им разгадан еще четверо суток назад.
«Да, я знал их план боя, — думал Абатуров, — в то время как мы будем штурмовать Грачи, они хотят прорваться с юга и атаковать нас. Это так… Но сейчас важно другое: мы сумели обмануть немцев, атаку одной нашей роты они приняли за штурм Грачей».
Артиллерийская подготовка гитлеровцев длилась около часу. За это время дважды звонил Бояринов и докладывал: «Живем как в раю». Звонил начарт Верестов, посмеиваясь над немецкими артиллеристами. Абатуров не отвечал на шутки и продолжал напряженно думать.
«Они поверили, что мы уже начали штурм Грачей, — думал Абатуров, — потому что наш штурм был заранее предусмотрен в их плане. Последовательность — великая сила, но она же становится помехой, если не принимать во внимание новые, постоянно меняющиеся условия. Эта «последовательность» их и погубит».
— Бояринова вызывайте, живо! — крикнул Абатуров телефонисту и, соединившись с командиром роты, сказал: — Отставить веселье. Внимание на дорогу и вдоль дороги!
Бояринов передал приказ по взводам. Разговоры и шутки прекратились. Люди поняли, что от них сейчас требуется величайшая собранность, но лица их по-прежнему оставались веселыми.
— Танки, — сказал разведчик. — Два, три, четыре, семь, девять, двенадцать… — считал разведчик, и голос его показался Абатурову удивительно звонким. Он не отрываясь смотрел на вражеские танки, он смотрел на них, как на старых знакомых, которых давно уже ожидал.
Танки шли в две линейки, на небольшом расстоянии друг от друга.
— Открыли огонь, — все так же звонко говорил разведчик. — Пушка семьдесят пять миллиметров. «Тигры». Первая линейка девять, вторую вижу плохо.
— Товарищ капитан!.. — не выдержал Бухарцев.
Абатуров поднял руку, словно требуя не мешать его мыслям.
— Вижу пехоту на танках, — сказал разведчик.
Абатуров взял телефонную трубку. Верестов был на линии.
— Огонь всей наличностью по танкам! — приказал он и резко опустил руку.
Первые минуты боя Абатуров ничего не мог различить. Черные фонтаны земли, смешанной с железом, вздыбились впереди и, соединившись друг с другом, обратились в один грохочущий, все закрывший собою вал. Требовать донесений Абатуров не мог. Как бы быстро ни старался Бояринов докладывать, он прежде сам должен был видеть результаты первых выстрелов.
Именно на эти первые минуты боя Абатуров возлагал свои надежды, решив поразить гитлеровцев огнем внезапным и сосредоточенным.
— Один есть, — сказал разведчик. — Твердо: горит.
— Это чепуха — один, — сказал Абатуров. — Я сам вижу, что горит.
Он почти ненавидел сейчас этот блиндаж, из которого ни черта не видно, и стереотрубу, казавшуюся теперь неповоротливой, и с завистью думал о людях, которые там, впереди, все видят своими глазами.
Телефонист подал ему трубку. Абатуров едва различил голос Лобовикова и скорее догадался, чем услышал, что он говорит.
— Огня, — просил Лобовиков. — Немцы из Грачей контратакуют.
— Огня не дам! — крикнул Абатуров. — Приказываю наступать!
— Два горят, — докладывал разведчик. — Вижу: горят два.
— Мало! — крикнул Абатуров, как будто в этом был виноват разведчик. Но вот он увидел в стереотрубу танк, мчавшийся вперед.
«Куда же он? Там же наши противотанковые ружья», — соображал Абатуров, словно сокрушаясь о незадачливом враге.
Танк исчез из виду. Абатуров, не выдержав, приказал вызвать Бояринова:
— Сколько подбил?
— Считаю, товарищ капитан, — ответил Бояринов спокойно, — девять, товарищ капитан.
— Умница, расцелую! — крикнул Абатуров.
— Вам за огонь спасибо, — сказал Бояринов. Его спокойный голос словно протрезвил Абатурова.
Абатуров привык к тому, чтоб командный пункт его батальона был в непосредственной близости к переднему краю. Условия, в которых он сегодня командовал, были ему внове. Для того чтобы добиться успеха, надо было не только привыкнуть к своей неподвижности, но и суметь оценить ее преимущества и воспользоваться ими.
После первых мучительных минут Абатуров овладел собой. С новой силой представив себе задачу, которой посвятил себя, он, по-прежнему стараясь уловить все подробности боя, сумел теперь отделить случайное от закономерного.
Немцы, потеряв девять машин, тем не менее не ослабили атаки, они лишь сконцентрировали ее на узком участке фронта, но теперь Абатуров приказал тяжелой батарее поддержать Лобовикова.
«Немцы могут подбить несколько наших противотанковых пушек, но помощи Грачам они этим не окажут, — думал Абатуров. — А вот если не сможет держаться Лобовиков, немцы из Грачей будут прорываться на соединение с южной группировкой».
