Филипп Капуто - Военный слух
По лагерю ходили слухи о том, что нас могут отправить во Вьетнам. Процесс отправки туда войск уже начался, в начале месяца роту «Дельта» послали в Дананг обеспечивать внутреннюю безопасность на американском объекте. Командировка эта была скучная и, по официальным утверждениям, временная. Однако неофициально говорилось о том, что оставшаяся часть Первого Третьего в скором времени тоже отправится во Вьетнам. Но недели проходили одна за другой, ничего не происходило, и я почти уже отчаялся вообще когда-нибудь побывать в бою.
В феврале роту отправили в район зимних учений. Места, в которых мы учились воевать с партизанами, представляли собою горы, заросшие джунглями. Для меня это было первым полевым испытанием, и я так сильно хотел его пройти, так боялся совершить какую-нибудь, даже мельчайшую ошибку, что всё путал, по крайней мере, поначалу. Я постоянно сомневался при принятии решений, и отдавал приказы, которые взвод зачастую не понимал. Руководить патрульными группами в джунглях Окинавы оказалось намного труднее, чем в лесах вокруг Куонтико, которые по сравнению с местными зарослями казались окультуренными парками. Я несколько раз едва не заблудился, подтвердив тем самым правоту старой военной поговорки, гласящей, что самое опасное явление на свете — второй лейтенант с картой и компасом. Окончательно я опозорился во время выполнения учебного задания, в которое входила «атака» на учебный партизанский лагерь. Пока взвод дожидался команды выдвигаться на исходный рубеж для наступления, Кэмпбелл «зажёг курительную лампу»[19], явно из-за того, что ему самому захотелось перекурить. Увидев, что он закурил, я решил, что так и надо, и тоже достал сигарету. Но едва я сделал первую затяжку, как из бамбуковых зарослей возник разъярённый инструктор.
«Что тут происходит, чёрт возьми? — заорал он. — Задача не выполнена! Лампу не зажигать, пока я не скажу! Сотворишь что-нибудь подобное во Вьетнаме — вас обстреляют, людей потеряешь. И выплюнь эту дрянь. Ты же должен пример подавать!»
Вот так, пропесочили прямо перед солдатами. И, будто этого было мало, Джо Фили, начальник штаба роты, ещё и лекцию потом прочитал. Инструктор успел доложить о случившемся Питерсону. Со слов Фили, тот был вполне согласен списать всё на мою неопытность. Но ещё одна ошибка, подобная сегодняшней — и у шкипера возникнут сомнения в моей профессиональной пригодности. «А что касается вашего взводного сержанта, лейтенант (звание он выделил голосом) — научите лучше этого наглого сукина сына, кто у вас главный, пока он снова вас не подставил». После этой словесной порки я отправился в расположение взвода, вспоминая слова персонажа какого-то романа о войне: «Бог свидетель: нет ничего лучше, чем быть командиром». Бог свидетель, нет ничего хуже, и я уже сомневался в том, что вообще смогу им стать. Но в конце концов командиром я стал. Твёрдо решив, что нагоняев мне больше не надо, я превратился в самого настоящего служаку, и до конца учений мой взвод показывал если далеко не блестящие, то, по крайней мере, приличные результаты.
Оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что моё поведение во Вьетнаме, как плохие, так и хорошие поступки, объяснялось нареканиями, которым я подвергся в тот день. Из-за них во мне надолго поселился страх перед тем, что меня будут ругать, и, наоборот, неуёмное желание заслужить похвалу. Я вовсе не хотел, чтобы меня сочли человеком, непригодным для этой работы, не дотягивающим до уровня, позволяющего стать своим в этом суровом мужском мире стрелкового батальона морской пехоты. Будь я постарше или поопытнее, я бы счёл замечание Фили пустяком (чем оно и было), но я по молодости лет относился ко многим вещам чересчур серьёзно. Например, к тому, как я буду выглядеть в свете тех замечаний, что внесут в моё личное дело командиры всех мастей. У меня до сих пор сохранились копии этих противоречивых отзывов, и из них видно, что я был горячим, в чём-то даже безудержным офицером, который слишком усердно старался оправдать возложенные на него ожидания. «Лейтенант Капуто проявляет бесстрашие перед лицом противника», «напористый и старательный молодой офицер, проявляющий сильное желание достичь успеха», «несколько нетерпелив при принятии решения об открытии огня», «имеет склонность необдуманно рваться вперёд», «действует без плана», «отлично исполнял свои обязанности в бою». Наполеон заявил однажды, что может сделать так, что его подчинённые пойдут на смерть ради ленточек. Ко времени убытия батальона во Вьетнам я был готов отдать жизнь за нечто значительно меньшее — за несколько благоприятных строчек в личном деле. За какую-то пару слов.
* * *Учения продолжались две недели, в течение которых под непрестанным дождём мы получили некоторое представление о тяготах и лишениях, присущих войне в джунглях, а именно о пиявках, москитах, постоянной сырости, клаустрофобии, возникающей в лесной чаще, где самое яркое солнце светит тускло, а в полночь царит абсолютная чернота, хоть глаз выколи. Не скажу, чтобы от тех учений была ещё какая-нибудь польза. Мы отрабатывали тактические приёмы, доведённые до совершенства англичанами во время подавления восстания в Малайзии в 1950 году, хотя тот конфликт лишь внешне напоминал то, что творилось в Индокитае. Как бы там ни было, это был единственный пример успешного подавления повстанцев, осуществлённого западной державой в азиатской стране, и успех этот под сомнение не ставился. В общем, как это всегда бывает у военных, мы готовились к совершенно другой войне, и досконально изучили особенности войны с партизанами в Малайзии.
Кроме того, в нас пытались воспитать качества антиобщественного характера, без которых солдату в джунглях долго не прожить. Он должен быть незаметным, агрессивным и беспощадным, то есть квартирным вором, грабителем банков и мафиозным киллером в одном лице. Один из инструкторов, обучавших нас всему этому, был грузным сержантом, толстая шея которого плавно перетекала в плечи шириной с винтовку М14. Он постоянно подчёркивал, что следует уничтожать всех солдат противника, попадающих в зону поражения засады. За первым залпом, на уровне пояса, следовало выпустить второй, уже на уровне щиколоток, чтобы прикончить всех, кто останется в живых после первого залпа. Для того, чтобы сразу же внедрить в нас агрессивность, необходимую для столь хладнокровного избиения людей, этот сержант начал первое занятие соответствующим образом:
Он вошёл в аудиторию, издал боевой клич, леденящий кровь, и вонзил топор в деревянную стену. Не произнеся ни слова, он что-то написал на небольшой доске, которую полностью закрыла его треугольная спина. Он сделал шаг в сторону и, указывая на написанное одной рукой, ткнул другой в сторону одного из морпехов. «Ты! Что тут написано?» — спросил он.
Морпех: «Тут написано «засады — это резня», сержант!»
Сержант: «Верно». Открывает рот и орёт: «Засады — это резня!!!» Затем снова возвращается к доске, пишет что-то ещё и снова спрашивает: «А тут что написано?»
Морпех: «А резня — это праздник».
Сержант: «И это верно». Выдирает топор из стены и воинственно машет, обернувшись к слушателям. «А сейчас все повторяем за мной: Засады — это резня, а резня — это праздник!!!»
Слушатели неуверенно, с нервными смешками, произносят: «Засады — это резня, а резня — это праздник».
Сержант: «Не слышу, морпехи!»
Слушатели, уже в один голос: «Засады — это резня, а резня — это праздник!!!»
* * *Небритые, грязные, мы вернулись в Кэмп-Шваб и тут же узнали, что, пока мы убивали ненастоящих партизан, настоящие во всю развернулись во Вьетнаме. Вьетконговцы атаковали американскую военно-воздушную базу в Плейку, и нанесли потери, которые тогда ещё считались тяжёлыми: было убито или ранено порядка семидесяти авиаторов. Несколько дней спустя первые американские самолёты начали опустошать бомболюки над северными территориями. Начались продолжительные бомбардировки, получившие название «Операция «Раскаты грома»».
Батальон снова погрузился в рутину повседневных забот, но после этих двух новостей — о налёте на Плейку и бомбардировках возмездия — заново оживились слухи о том, что скоро мы «пойдём на юг», и тоска лагерной жизни сменилась нетерпеливым ожиданием. Эти слухи были опровергнуты 15 февраля, когда мы узнали, что через неделю Первому Третьего предстоит отплыть в Гонконг или на Филиппины. Однако семнадцатого числа слухи получили подтверждение — нам приказали приготовиться к убытию в Дананг 24-го февраля.
Так начались три недели неразберихи, когда нас то поднимали по тревоге, то объявляли отбой, то приводили батальон в боевую готовность, то выводили его из этого состояния. Роту «Чарли» снова отправили в леса, ещё на два дня учений. Выглядело это как репетиция перед спектаклем с боевыми патронами, в котором нам предстояло сыграть свою роль где-то в конце месяца. Пока мы сидели в гарнизоне, было ясно и тепло, но тут погода стала промозглой, и мы смогли ещё немного попрактиковаться в том, как жить в ужасных условиях. Тем не менее, все во взводе были исполнены энтузиазма, за исключением сержанта Кэмпбелла.
