Роберт Дейли - Сильные духом (в сокращении)
— В Германии — да. Но ведь этот пастор француз.
— Многие французы сотрудничают с немцами. Те, кто уверен, что немцы победят, — добавила она. — Некоторые даже считают: оккупация пойдет Франции на пользу, немцы наведут в стране порядок. Тебе нельзя рисковать.
У него был такой подавленный вид, что она невольно смягчила тон, добавив:
— Как только он уедет, ты сможешь спуститься.
Дейви обнял ее, и она погладила его по щеке. В это время с улицы снова постучали.
Рашель тщательно прикрыла за собой дверь. Но это был всего-навсего Пьер Гликштейн. Он принес удостоверение личности и продовольственные карточки для летчика. Девушка проводила его в комнату американца.
— Их сделал для вас один мой знакомый. — Он не говорил по-английски, и Рашели пришлось переводить.
Дейви положил документы на тумбочку.
— Даже не знаю, — сказал он ей. — Если я ими воспользуюсь, я стану шпионом. Меня могут расстрелять.
— Что он говорит? — спросил Гликштейн.
— Он вас благодарит, — улыбнулась Рашель.
Пьер просиял:
— Теперь у него другое имя. По документам он был ранен и демобилизован из французской армии.
Судя по выражению лица американца, на него бумаги не произвели особого впечатления, зато девушка кивала, улыбалась и глядела на Пьера с уважением. Но тут он заметил, как эти двое смотрят друг на друга — словно безмолвно обмениваясь только им понятными посланиями.
— Скажите ему, над той фермой, где он упал, на днях летал немецкий самолет-разведчик.
Вдруг постучали в дверь, все трое испуганно переглянулись.
— Наверное, приехал пастор, который будет замещать Фавера на воскресной службе, — сказала Рашель, пытаясь успокоить и их, и себя. — Я схожу посмотрю.
Вскоре молодые люди услышали приближавшиеся шаги, дверь распахнулась, и на пороге показалась облегченно улыбающаяся Рашель. Следом за ней шел доктор Блюм.
— Возможно, сегодня швы снимать, — сказал он.
Выставив девушку и Пьера из комнаты, он осмотрел раны и действительно принялся снимать швы. Целиком уйдя в работу, врач приговаривал: «Хорошо, хорошо», довольный тем, что раны у Дейви заживают. Сменив повязки, он измерил пациенту давление — оно оказалось в норме — и температуру, которая тоже была нормальной.
— У молодых все так быстро заживает, — пробормотал Блюм на своем родном языке.
Вскоре он вышел в коридор, а вслед за ним в дверях спальни показался ковылявший на костылях Дейви.
— Спроси у него, сколько еще мне тут сидеть. — Он с нетерпением слушал, пока Рашель переводила его вопрос.
— Говорит, три недели как минимум.
Рашель не предложила гостям ни чаю, ни какого-нибудь другого угощения. Ей хотелось поскорее их выпроводить, чтобы Дейви успел спрятаться до появления пастора Пеллетье. В результате доктор Блюм почти сразу откланялся, а через несколько минут ушел и Пьер Гликштейн.
Пастор Пеллетье объявился лишь после полудня. Он привез с собой еду. Когда Рашель ее увидела, у нее потекли слюнки — два апельсина и запеченная в духовке курица. Пеллетье объяснил, что всегда берет что-нибудь поесть, если приходится ехать в чужой приход. В нынешние времена нельзя злоупотреблять гостеприимством. Но он, конечно, с ней поделится.
— Спасибо, — машинально ответила Рашель.
Ее сейчас волновало другое: что за человек этот пастор и насколько ему можно доверять.
Вечером Рашель ужинала вместе с гостем. От курицы она отказалась, сказав, что редко ест мясо, но апельсин взяла, потому что уже и не помнила, когда в последний раз видела эти фрукты. За столом пастор Пеллетье начал расспрашивать ее: кто она, откуда приехала и так далее. Рашель повторила свою обычную легенду, а когда он спросил про скрывавшихся в Ле-Линьоне евреев, ответила, что ничего о них не слышала.
После ужина Пеллетье, сидя у камина, немного поработал над проповедью. Рашель устроилась с книжкой поближе к огню, но не столько читала, сколько прислушивалась, не доносятся ли сверху какие-нибудь звуки. Наконец, пожелав девушке спокойной ночи, Пеллетье удалился в одну из детских спален.
По его ощущению температура на чердаке опустилась почти до нуля и продолжала падать.
Им кое-как удалось затащить сюда матрац. Затем они отнесли наверх одеяла, подушку, пару бутылок с водой, хлеб, немного сушеных фруктов и орехов, лампу, электрообогреватель, ведро и костыли. Рашель закинула на чердак и его парашют.
— Незачем ему валяться внизу. Если кто-нибудь его увидит… — Она бросила парашют на матрац. — Можешь подложить его под голову.
Они сидели на чердаке, держа люк открытым, чтобы услышать, когда придет пастор Пеллетье, и разговаривали. Когда Дейви попытался повалить ее на матрац, она воспротивилась — Пеллетье мог появиться в любую минуту, — но позволила ему несколько поцелуев. Ему их вполне хватило, чтобы воспламениться. В конце концов она была вынуждена его остановить. Когда он в очередной раз попробовал ее поцеловать, она прикрыла его губы рукой:
— Хватит, хватит. — Потом она сказала: — Мне надо тебе кое в чем признаться.
— И в чем же?
Пришло время покаяться в обмане. Она назовет ему свое настоящее имя, скажет, что она еврейка и родилась в Германии, повинится, что съела его шоколад… Вдохнув поглубже, Рашель спросила:
— Кто такая Нэнси? — Она решила начать с чего попроще.
— А что ты про нее знаешь?
— Я читала ее письмо, — ответила Рашель, отводя глаза. — Я знаю, это нехорошо. Мне очень стыдно.
Дейви рассмеялся:
— Прочла и прочла. Ничего страшного.
Его реакция придала ей смелости.
— Я съела твой шоколад.
Он опять засмеялся:
— В чем еще ты должна мне сознаться?
Ей хотелось рассказать ему правду о себе, но она никак не могла решиться.
— Так кто же такая эта Нэнси?
— Девушка, с которой я встречался. Даже подумывал на ней жениться. Она была очень подходящей партией.
— Подходящей?
— Наши родители дружили. Мы знали друг друга чуть ли не с детства. — Неужели это все, что их связывало? Только лишь то, что она ему «подходила»? В последнее время Дейви искал ответы на вопросы, над которыми раньше даже не задумывался. — В любом случае это было до того, как я встретил тебя.
— Почему встреча со мной должна что-то изменить?
— Никто не был мне так близок, как ты. — Это была еще одна новая истина, с которой он старался свыкнуться. — Теперь я больше не хочу жениться на Нэнси.
— На ком же ты тогда хочешь жениться? — спросила она нарочито беззаботным голосом.
— Не знаю… может быть, на тебе.
— На мне?
Ей было удивительно приятно это слышать, даже просто думать об этом. Но со свойственной ей рассудительностью Рашель сразу поняла, что это невозможно.
— Как ты можешь на мне жениться? Я останусь здесь, а ты будешь где-то далеко.
— Война когда-нибудь кончится, и я вернусь.
Может, он и вправду вернется. Все может быть — хоть это и казалось ей маловероятным.
— Нельзя шутить такими вещами, — сказала Рашель.
— Я не шучу. Продолжим твою исповедь?
Наступила длительная пауза. Как ему сказать, что она его обманывала, даже скрыла от него свое настоящее имя? Скажи она правду, и то тепло, которое Рашель сейчас чувствовала, счастливое осознание, что она любима, тут же исчезнут. Он не захочет на ней жениться, не захочет быть с ней рядом.
В этот момент снизу донесся громкий стук в дверь.
Дейви долго лежал, прислушиваясь к их голосам. Что еще ему оставалось делать? Он поел сушеных фруктов и выпил воды. Этот приезжий пастор наверняка уже спал глубоким сном. Возможно, и Рашель тоже. Дейви лежал, завидуя им обоим и жалея себя, но спустя какое-то время все же уснул.
Он проспал до самого утра. Разбудили его голоса Рашели и Пеллетье. Как только проповедник уйдет в церковь, Дейви сможет спуститься, сходить в ванную, умыться и побриться. Но тут он услышал, что мадам Анрио привела с собой всех детей: и пастора Фавера, и своих собственных. Рашели придется присмотреть за тремя самыми младшими, пока мадам Анрио с остальными будут на воскресной службе.
Рашель вдруг запела по-английски. В песне, которая сочинялась на ходу, она сообщила ему, что ведет ребятишек гулять, но, поскольку на улице холодно, она не сможет держать их там долго. У Дейви было не больше пятнадцати минут.
Наконец дом затих.
Спускаться по лестнице на одной ноге без посторонней помощи было трудно, но он справился. Когда Дейви забрался обратно на чердак, он чувствовал себя немного лучше.
Весь день он валялся на матраце и ждал.
Глава седьмая
Служба, сказал за обедом пастор Пеллетье, прошла хорошо. До шести часов, когда отходил его поезд, оставалось еще много времени. Пеллетье провел его, сидя у камина с Библией.
Рашель пошла провожать пастора до станции. Ей хотелось удостовериться, что поезд отправился и Пеллетье действительно на нем уехал. Вернувшись, она обнаружила Дейви в гостиной. Опираясь на костыли, он стоял у камина.
