Олег Курылев - Победителей не судят
— Ага, — произнес сторож, поднимая фонарь повыше, — этих разбойников, Луиза, мы заприметили с тобой еще три дня назад.
У братьев сразу отлегло от сердца — вид старого сторожа, его добродушный голос и переставшая рычать Луиза внушали надежду на то, что им будет дарована жизнь, а возможно, и свобода.
— Дедушка, — первым из братьев обрел дар речи Эйтель, — говорят, что этот буксир завтра отправляют на Шпигель-Верке, и мы хотели взять с него одно только стеклышко. Вот это. — Он показал на дверь за своей спиной. — Одно-единственное.
Тростью с резиновым набалдашником дед отодвинул Эйтеля и Алекса в разные стороны и осмотрел дверь.
— «Гром», конечно, старый буксир, разбойники, но я что-то не слыхал, чтобы его завтра куда-то отправляли. А зачем вам иллюминатор?
— Понимаете, в чем дело, герр сторож, — чувствуя, что со стариком можно договориться, совсем оживился Эйтель, — мы с моим братом строим большой телескоп, чтобы изучать звезды. Если бы нам удалось достать иллюминатор размером в тридцать сантиметров, мы смогли бы построить такой же телескоп, как у Энгельгардта[11], только у него это рефрактор, а мы хотим сделать рефлектор системы Ньютона, то есть не с линзой, а с вогнутым зеркалом…
Старик внимательно выслушал объяснение подростка, молча повернулся и сделал знак следовать за ним. Они выбрались наверх, сошли по сходням на берег и направились вдоль причала. В этот момент братья, конечно, могли бы дать деру, но опасались собаки.
— Не бойтесь, в полицию я вас не сдам, — сказал, не оборачиваясь, шедший впереди старик. — Сейчас отправляйтесь домой, а завтра приходите сюда, — он указал тростью на пристройку к большому пакгаузу, где и располагалась его сторожка. — Будет вам иллюминатор на десять дюймов. На двенадцать у меня нет, а на десять и на восемь имеются.
— Вы не шутите, герр сторож? — От радости Эйтель едва не запрыгал, как маленький шкет. — Нам как раз два и нужно: маленький пойдет на шлифовальник, а второй — на само зеркало. А то, что он меньше, так это даже лучше, потому что большие гораздо дольше шлифовать — почти полгода, а с десятидюймовым я справлюсь месяца за три.
На следующий день, стащив из дома чай и печенье, братья пришли в гости к сторожу. Оказалось, что он служил когда-то старшим матросом на «Эльбинге» — легком крейсере Кайзермарине, участвовавшем в битве при Скагерраке и едва оставшемся на плаву после боя.
— После победного сражения при мысе Скагеррак, — уточнял Венцеслав Фриш. — Жаль, вы не видели Берлин в те июньские дни, — с какой-то горечью рассказывал он, усадив мальчишек в тесном помещении своей конторы на потрепанный в морских походах рундук. — Весь город был украшен флагами, играла музыка, а школьников на день освободили от занятий, чтобы они со всей нацией могли встретить эту победу. В реляциях адмирала Шеера ни слова не говорилось о расстрелянных «Эльбинге», «Лютцове» или «Ростоке», зато там перечислялось много британских кораблей, которые мы общими усилиями отправили на дно и которые потом чудесным образом снова оказались в строю Грандфлита.
Мальчишки с интересом разглядывали на стенах комнатки, более походившей на маленький музей, фотографии кораблей, портреты матросов и всевозможные предметы, среди которых были секстант, судовая лампа и измятая осколком боцманская дудка на цепочке.
— 5 июня мой старший брат Готвард видел нашего кайзера в Вильгельмсхафене, — рассказывал старый матрос, раскурив свою трубку, — император поднялся на борт флагмана «Фридрих дер Гроссе» и долго обнимал адмирала Шеера, а потом, пустив слезу, сказал, обращаясь к команде, что «Рок Трафальгара отныне больше не существует и что Северное море теперь снова немецкое».
— А при чем тут Трафальгар, дядя Венцеслав? — спросил Алекс. — Мы же не французы.
— Наш император в те дни пребывал в особенном расстройстве, — доверительно пояснял Фриш, — он путал все на свете. Одни вещи он путал сознательно, другие его заставили спутать его адмиралы. Самое интересное, юнги, что после столь блестящей победы наш флот «открытого моря» в море больше не совался.
В тот день Эйтель стал обладателем двух великолепных иллюминаторов диаметром 254 и 202 мм толщиной в полтора дюйма — как раз то, что надо! Внешне они выглядели не очень — мутные, иссеченные мелкими царапинами, со сколами по краям, но для конечного результата все это не имело никакого значения. В благодарность Эйтель подарил старому моряку одну из своих лучших моделей самолетов, которую тот повесил на стену рядом с ручкой машинного телеграфа эсминца V-155, тоже участвовавшего в том крупнейшем в истории морских войн сражении при мысе Скагеррак.
— Как будет готов ваш телескоп, позовете старого моряка, — сказал довольный Фриш. — Я ведь, ребята, видел на небе Южного полушария не только Южный Крест, но еще Насос, Компас, Паруса, Циркуль, Телескоп и много других полезных в мореплавании предметов.
Но, увы. Спустя две недели братья узнали, что бывший старший матрос Венцеслав Фриш умер. Хоронили его всем дрезденским затоном. Шеллены и представить не могли, что у неприметного сторожа столько знакомых и что в далеком от моря Дрездене живет столько моряков. Несмотря на жаркий день, они шли за гробом в шерстяных, доверху застегнутых черно-синих бушлатах, неся свои старые бескозырки с названиями давно не существующих кораблей в опущенной правой руке. Один из них вел на поводке скулящую Луизу — собаку Фриша.
Братья погоревали, но делать нечего. Постепенно работа по строительству телескопа закипела. В отгороженном ими закутке чердака их дома, служившем и мастерской по изготовлению моделей самолетов, и фотолабораторией, и «штабом верховного командования», где вырабатывались всевозможные планы, можно было найти многое. На полках самодельного стеллажа, например, стояло несколько десятков склянок с различными химикатами. Метол и гидрохинон, красная кровяная соль и медный купорос, алюмокалиевые квасцы, тиосульфат натрия и множество других порошков разного цвета и зернистости. Имелось здесь и несколько бутылочек с изображением черепа на наклейке, содержавших нитрат свинца и даже сулему, которую по просьбе Эйтеля ухитрился выкрасть у своего отца Таблетка и которая использовалась для приготовления сверхмелкозернистого проявителя.
Использовав в качестве основания нижнюю часть старой этажерки, выброшенной на чердак еще прежними хозяевами квартиры, Эйтель соорудил из нее шлифовальный станок. Он раздобыл какие-то смолы и абразивные порошки. Порошки он отмучивал в большой стеклянной банке с водой, получая нужные по крупности фракции, носившие названия «трехминутников», «пятиминутников» и так далее, вплоть до «двухсотсорокаминутника» — самой мелкой полировальной кашицы, сумевшей продержаться во взвеси четыре часа. Но грубую обдирку стекла Эйтель начал простым речным песком с правой отмели Эльбы, также тщательно отмученным[12], просушенным и просеянным на мелком сите, чтобы очистить его от пыли и крупных зерен. Честно говоря, Алекс не очень-то верил в то, что из этой очередной затеи брата получится что-то действительно стоящее. Эйтель умел делать красивые модели аэропланов, но летали они неважно (что не слишком-то и расстраивало их автора). Его вообще захватывал не столько сам подчас весьма далекий результат, сколько обстоятельно организованный процесс его достижения. Аккуратно расставленные на полках баночки с химикатами и абразивами с однотипно выполненными наклейками, наборы различного размера линз, большинство из которых казались совершенно бесполезными для задуманного предприятия, но которые, тем не менее, были тщательно разложены по картонным коробочкам с обозначением диаметров и фокусных расстояний, — вот что было совершенно необходимо прежде всего. Все это производило впечатление на посетителя мастерской и внушало уверенность самому мастеру.
В центре столешницы старой этажерки Эйтель приклеил на предварительно разогретой смоле большой иллюминатор — заготовку будущего зеркала, а к тому, что был поменьше, он также с помощью смолы прилепил большую круглую, тщательно ошкуренную деревянную ручку. Насыпав песок на стекло, он принялся с хрустом тереть его шлифовальником, совершая возвратно-поступательные движения и одновременно медленно обходя «станок» по кругу.
— Главное — делать однообразные движения с одинаковой силой нажима,— пояснял он брату. — Где-то через месяц я планирую получить здесь сферическое углубление с фокусом около двух метров.
— А если оно будет неточным? — интересовался Алекс.
— Для проверки существует простой способ с помощью теневого метода Фуко и лампочки, а для устранения обнаруженных дефектов в руководстве приводятся особые движения шлифовальника. Между прочим, зеркала всех настоящих телескопов после шлифовки на специальных машинах все равно доводят вручную.
