Василий Пальмов - Штурмовики над Днепром
– Как машина?
– Нормально, – успокоил Сергей.
Дело в том, что при серийном производстве каждый самолет все-таки имеет свои особенности, как бы свой характер. Летчики изучают эти особенности, привыкают к машине, как к живому существу. Взлетали мы в паре с Михаилом Полыновым. Уже на взлете при отрыве от земли я почувствовал: «ил» неохотно слушается руля высоты, тяжеловато поднимает хвост. «Вот тебе и „нормально“, – вспомнил слова Сергея. На полигоне разошлись по одному и начали бомбить цели. Мне давно хотелось проверить, какие смогу выдержать максимальные перегрузки, чтобы знать свой предел в бою. Ведь во время боя не до экспериментов. Я сделал до десяти заходов с пикированием и последующим набором высоты боевым разворотом. Ждал, когда в „глазах потемнеет“, но так и не дождался. Закончив тренировку, убедился: в боевой обстановке выдержу любой маневр. С полигона возвращались парой. Планируя на посадку, снова почувствовал какую-то необычность в поведении машины: она сильнее моей кабрировала, т. е. поднимала нос. Подумалось: до чего же бывает заметным различие в „характере“ самолетов. Надо быть внимательнее на посадке. Уже на земле Миша Полынов спросил:.
– Кто с тобой летал?
– Как кто? Ты, – не понял вопроса я.
– Да нет, в самолете, – пояснил Полынов. – Когда возвращались, я заметил, будто кто-то голову высовывал из люка.
– Разыгрываешь, – отмахнулся я.
Миша тоже засомневался: не показалось ли? Мы ушли на КП доложить о выполнении полета и узнать о результатах бомбометания. И все-таки Полынов был прав, на моем самолете был обнаружен «заяц». Оказалось, что курсант-стажер, которому я отказал в полете, принял очень рискованное для себя и летчика решение. Перед вылетом он залез через люк, который находится за кабиной летчика, в фюзеляж и притаился. Что было потом, читателю уже известно. На обратном пути еле живой курсант действительно выглядывал из люка. А после посадки минут сорок отлеживался в самолете, не имея сил выбраться оттуда.
Вечером будущий техник поделился впечатлениями от полета. Вначале он чувствовал себя хорошо, хотя и было неудобно, мешали жесткие конструкции машины. Они-то во время моих пикирований и резких выводов и набили бока самовольному пассажиру. От перегрузок у него не раз темнело в глазах, он уже думал – все, кончилась жизнь. Порвал на себе майку, чтобы заткнуть уши от рева мотора. Горе-пассажир заверил слушателей, что теперь, убедившись, каков труд летчика, больше никогда не сядет в самолет. Этот случай доставил ребятам в полку немало веселых минут. Вскоре курсант-стажер вернулся в училище доучиваться, а в полку нет-нет да и вспомнят, как Пальмов на полигон «зайца» возил.
Фронт по-прежнему стоял в Халхуте. Однажды штурмовики получили необычное задание – выявлять и уничтожать… пожарные машины врага. Из штаба дивизии передали – это цель э 1. Вначале летчики не совсем понимали смысл такого задания – для нас всегда главной целью были танки противника, Но потом все выяснилось. Оказавшись в безводной калмыцкой степи, вдали от колодцев, противник стал возить пресную воду за сотни километров. Стояла сухая осень, в войсках вода была нужна не только для полевых кухонь, но и для техники. Вначале обе стороны пользовались колодцем на нейтральной полосе и ночами вычерпывали из него воду до дна. Потом за колодец пошла война, и гитлеровцам пришлось искать иной выход. Так появились пожарные водовозки. Несколько таких водовозок мы уничтожили во время вылетов.
Ночи стали длиннее, раньше начало смеркаться. У летчиков появилось больше свободного времени. После ужина мы подолгу задерживались за столами. Давно убрана посуда, ушли официантки, а мы сидим, толкуем о полетах, обсуждаем сводки Совинформбюро, обмениваемся новостями из дому. Нередко такой вот неопределенный, обо всем понемногу разговор принимал целевой, острый характер. «Именинником» одного из таких вечеров стал летчик Вениамин Шашмурин. Веню я знал по училищу как активного участника художественной самодеятельности. Курсант Шашмурин имел мягкий, застенчивый характер, обладал музыкальными способностями, хорошо пел. Друзья в шутку прозвали Веню «интеллигентом». В боевой работе лейтенанту Шашмурину с самого начала не повезло: где-то на пятом или шестом вылете его самолет подожгли зенитки. Летчик сумел выпрыгнуть с парашютом, но у него обгорели руки и подбородок. После выздоровления летчик снова стал летать. Однажды, прилетев с боевого задания, Шашмурин привез бомбы обратно. Очевидно, забыл сбросить. Такой грех случался и с другими: то не хватило времени, то по неопытности. Но летчик учитывал оплошность и больше ее не повторял. А здесь – дважды подряд! Летчики понимали – Вениамин переживает кризисный момент, он не чувствует прежней смелости и уверенности в полете на боевое задание. Значит, надо встряхнуть парня. Это помогает. Но как?
– Ты же знаешь, что враг рвется к Волге. Что он топчет нашу родную землю, – обратился к Шашмурину командир второй эскадрильи старший лейтенант Мартынов.
– Что каждый наш вылет – это труд многих людей, – добавил Павел Карпов (в полку было два Карпова: Александр – в первой, нашей эскадрилье, Павел – во второй).
– Скажи, почему привозишь бомбы обратно? Фашистов жалеешь? – в упор спрашивал Сергей Вшивцев.
При слабом свете чадящей гильзы было видно, как от этих слов Шашмурин весь напрягся, опустил голову. Друзья сознавали всю тяжесть своих обвинений, но и понимали их необходимость.
– Нашей пехоте сейчас ох как тяжело! А тем, кто защищает Сталинград? Они от каждого из нас ждут помощи! А ты? – летчик на том конце стола с досадой махнул рукой.
Слова, будто камни, летели в сторону Вениамина. Упреки командира, даже наказание перенести легче, чем слушать обвинения товарищей. Ведь завтра с ними идти в бой. Мы не ждали от Шашмурина каких-то заверений или обещаний. Просто высказали все, что думали о нем, и разошлись. Жаль было оставлять товарища одного, но так нужно. Некоторое время летчик ходил сам не свой. У нас появилось опасение, как бы его переживания не отразились на полете. Поэтому перед вылетом на задания каждый старался подбодрить товарища, сказать ему теплое слово. Мы летали на штурмовку переднего края противника, пришлось находиться под огнем зениток. В бою Вениамин смело атаковал противника, грамотно действовал над полем боя. Возвратились все целы и почти невредимы. По традиции летчики собрались в кружок и начали оживленно комментировать вылет. Вениамин широко улыбался, активно обсуждая перипетии боя. Кризис миновал! Все были рады этому.
В последующих боях Вениамин Шашмурин воевал отважно, не раз отличался, был награжден. В конце 1943 года он погиб в боях за Мелитополь, оставив в памяти однополчан доброе имя отважного летчика. К сожалению, бывало и так, что «кризис» становился хроническим и бороться с ним было нелегко. Особенно если летчик занимал руководящую должность и нельзя было воспользоваться правом на строгий товарищеский разговор.
Примерно такая ситуация сложилась с принявшим нашу эскадрилью бывшим заместителем капитана Ширяева. По сути, это был неплохой человек. Он был старше нас по возрасту и имел боевой опыт. Грудь его украшал орден Красного Знамени – свидетельство прошлых славных дел. Но после первых, особенно тяжелых вылетов на штурмовку мы заметили: наш старший товарищ летает с излишней осторожностью, боится риска, часто старается действовать один. На этот счет у летчиков были разные мнения. Одни считали заместителя командира эскадрильи «себе на уме», другие стали опасаться ходить с ним на задания. Было непонятно – то ли такой уж у него характер, то ли он переживает затянувшийся кризис. Как бы там ни было, но более достойной кандидатуры на должность комэска не нашли, и заместитель стал командиром эскадрильи. Однако и став комэском, летчик не изменил своего поведения. Однажды он возвратился с задания с бомбами и скрыл это. В другой раз, уходя от цели после штурмовки, нырнул в облако, оставив на произвол судьбы молодых ведомых. В полку заговорили об этом с возмущением. На войне самое страшное – потерять доверие товарищей, боевых друзей. В один из тех тревожных для эскадрильи дней комиссар Сатаев пригласил меня к командиру полка. В землянке собрался командный состав части. Майор Еськов, поздоровавшись, осмотрел меня с ног до головы, словно видел впервые, потом тоном приказа объявил:
– Товарищ лейтенант Пальмов! Вы назначаетесь командиром первой эскадрильи…
Этого я не ожидал. Решил отказаться. Но пока собирался ответить, майор Еськов перешел к другим делам. А меня мучили сомнения. Ведь эскадрилья – основное подразделение в авиации, способное самостоятельно решать тактические задачи. Три звена, девять самолетов. Командир эскадрильи отвечает за выбор цели для атаки, за точность удара по врагу, за оборону группы в воздухе, за возвращение на свой аэродром. Он увлекает в бой личным примером. «Делай, как я» – вот его девиз. Недаром командир в полете – всегда ведущий, его подчиненные – ведомые. Вспомнился случай двухмесячной давности, еще в запасном полку. Мое звено выполняло полет по маршруту с последующим бомбометанием и стрельбой на полигоне. Маршрут незнакомый, вокруг голая степь, ориентиров почти никаких. Вылетели без шлемофонов, поэтому связь в группе была чисто зрительная. Перед вылетом я объявил:
