Андрей Геращенко - Учебка. Армейский роман.
У Тищенко не было выбора, и он, понадеявшись на честность солдата, понес свою ношу в склад. На всякий случай идти он старался как можно осторожнее, чтобы не пролить жидкость. Но все же он пару раз споткнулся, и несколько капель красноватой жидкости брызнуло ему на хэбэ. Когда машина была разгружена, и курсанты возвращались во взвод, Игорю показалось, что он чувствует в местах попадания капель какое-то подозрительное жжение, что еще больше укрепило его подозрения. Если раньше Игорь все же надеялся, что это мазут, то теперь ему стало ясно, что это была кислота. Оставалось надеяться лишь на то, что кислота была не слишком концентрированной, и хэбэ могло ее выдержать.
Курсанты настолько вымотались за день, что команда «По машинам!» прозвучала для них, как приятная, чарующая музыка. Команда означала конец работы и часовой отдых во время езды в часть.
В части курсантам тоже дали отдохнуть, и взвод провел остаток дня в написании писем, подшивании и тому подобных повседневных курсантских делах.
Глава двадцать седьмая
Чаепитие в хлеборезке
Быстрее сделаем — быстрее на другую работу отправят. Как Каменев и Шкуркин сходили в увольнение, и что из всего этого вышло. Бытько от усердия стирает пальцы в кровь. Гришневич заставляет Тищенко выбросить своё хэбэ, а вместо него взять подменку. Курсанты Тищенко и Шкуркин идут в наряд по столовой с чужим взводом. Абдухаев не может правильно написать фамилию Сапожнева. Есть ли разница между чуркой и чукчей. Что повар Курбан хотел сделать с младшим сержантом Сапожневым. Тищенко припахивает хлеборез. Вечернее чаепитие с «дедом». Ночная разгрузка. На что похож свежий хлеб. Пьяные пытаются перелезть через забор части. Тищенко спит в хлеборезке до завтрака.
Занятий с утра не было, потому что весь второй взвод отправился в полном составе на хозяйственные работы, а выражаясь проще — на чистку складов, относящихся к продслужбе. Больше всего желающих было на чайники. Нужно было чистить их песком, причем чистить до блеска. Почти черные изнутри, они внушали маловато оптимизма, но все же чистка чайников казалась курсантам не таким уж и трудным делом, и в желающих оказался почти весь взвод. Гришневич оставил «на чайники» Петренчика, Байракова, Бытько и Каменева. «Счастливчики» уселись возле двух огромных куч чайников и груды песка, а остальной взвод отправился дальше. В конце концов, Гришневич развел всех по работам. Оставшимся Тищенко, Лупьяненко, Шкуркину и Гутиковскому замкомвзвода приберег особое задание:
— Вы двое (сержант показал на Тищенко и Лупьяненко) будете долбить бетонный пол и грузить куски на носилки. А вы будете их выносить (последнее относилось к Шкуркину и Гутиковскому).
Взяв шухлю и лом, Игорь и Антон с унылым видом спустились в подвал. Вслед за ними, громыхая носилками, спустились и остальные. Но оказалось, что пол долбить не надо — кто-то уже добросовестно расколол его на десять сантиметров вглубь. Оставалось лишь погрузить куски на носилки, что Игорь и принялся делать.
— Тебя что — кто-нибудь в шею гонит?! — спросил Шкуркин, недовольный излишним усердием Игоря.
— Да я и так вроде бы не особенно тороплюсь! — удивился Игорь.
— Эх, Тищенко — ты вот уже два месяца в армии, а так и не понял, что здесь надо жить по принципу «солдат спит, а служба идет», — назидательно заметил Шкуркин.
— То есть?
— То есть не спеши. Быстрее сделаем — быстрее на другую работу отправят.
— Да я и сам так думаю, — охотно согласился Тищенко и стал едва заметно шевелить лопатой.
Со стороны можно было подумать, что это не сами курсанты, а их замедленное изображение — до того вяло и лениво они передвигались. Первые носилки наполняли минут сорок и еще минут двадцать Шкуркин и Гутиковский выносили их на расположенную неподалеку наташу. От неторопливых движений, скуки и сумрака подвала Игорю захотелось спать, и он несколько раз широко зевнул. Процессия с носилками возвратилась назад, и между Тищенко и Лупьяненко вновь началось соревнование в медлительности. Так прошел еще один час. Работа и в дальнейшем обещала быть необременительной, но на беду курсантов в подвал заглянул Гришневич. В присутствии сержанта носилки наполнили за пять минут и за такой же промежуток времени вынесли их на наташу. Поначалу курсанты надеялись, что Гришневич скоро уйдет, но не тут-то было — сержант нашел в углу какую-то старую табуретку и, усевшись на нее, принялся наблюдать за работой. Теперь схитрить было нельзя, и слой колотого цемента стал уменьшаться с катастрофической скоростью. За какие-нибудь полчаса курсанты очистили треть подвала. Внимательно понаблюдав за действиями подчиненных, Гришневич подозрительно спросил:
— Вы здесь с самого начала все выносили, а пол был до вас расколот?
Гришневич заходил в подвал утром и поэтому не мог не знать, что пол расколот. Но Игорь считал, что сержант вряд ли заходил далеко внутрь и решил рискнуть:
— В основном был расколот. Но вот в этом углу нам пришлось ломами метров пять пола разбивать, наверное, кто-то вчера недоделал. После того, как разбили — начали выносить, почти сразу же и вы пришли.
Не удостоив Игоря даже беглым взглядом, сержант недовольно заметил:
— Основную работу вы уже сделали, так что теперь вас здесь слишком много. А там чайники надо помочь чистить…
Никому не хотелось покидать подвал и четыре пары глаз в напряженном ожидании посмотрели на Гришневича. Сержант же понял это по-своему: ему показалось, будто бы каждый из курсантов хочет уйти из подвала. Наконец, Гришневич объявил свое решение:
— Тищенко и Лупьяненко остаются в подвале. Шкуркин и Гутиковский — наверх, будете чистить чайники.
— Есть, — с досадой ответил Шкуркин и направился по лестнице к выходу.
— Шкуркин, ко мне! — рявкнул Гришневич.
Ему не понравилась интонация курсанта. Кроме того, сержант в последнее время использовал малейший повод для того, чтобы найти возможность придраться к Шкуркину. Продержав Шкуркина несколько минут по стойке «смирно», Гришневич посмотрел ему в глаза и сказал:
— Что, Шкуркин — плохо понимаем, что надо командира уважать?! Будем тренироваться! Будем?
— Раз вы считаете, что нужно, значит, будем, — упрямо возразил Шкуркин.
— Ты рот закрой, душара вонючий! — взвизгнул Гришневич и, побелев от ярости, ударил Шкуркина кулаком в грудь.
При ударе руки курсанта непроизвольно дернулись вверх. Гришневич усмотрел в этом едва ли не попытку бунта и, ударив Шкуркина еще раз, взревел на весь подвал:
— Руки по швам, боец! Ты у меня кровавыми слезами заплачешь… Я тебя в нарядах сгною… Ты пока еще душара и должен об этом помнить… Ну да ничего — вскоре почтение будем через руки и ноги усваивать! Так оно лучше доходит!
В подвале была хорошая акустика и крики сержанта, многократно отразившись от стен, произвели настоящую адскую какофонию.
— А теперь бегом, выполнять поставленную задачу! — крикнул сержант.
Гутиковский и Шкуркин побежали по лестнице, причем первый преодолел достаточно длинный пролет всего за секунду — Гутиковскому меньше всего хотелось, чтобы опала Шкуркина и Тищенко каким-нибудь образом отразилась и на нем самом. Игорю и Антону сержант приказал собрать весь оставшийся цемент в кучу и затем вынести его самим. Причем Гришневич разговаривал лишь с Лупьяненко, намеренно относясь к Игорю, как к пустому месту. Это задевало Тищенко за живое, но он тешил себя тем, что Шкуркину приходилось еще хуже.
Все началось еще в воскресенье. К Каменеву приехали родители. Собственно, ничего примечательного в этом не было — Каменев был минчанином и поэтому родители навещали его каждое воскресенье. Но интересным было другое: Каменев через своих родителей пообещал Гришневичу достать какие-то американские кроссовки. Каменев, очевидно, рассчитывали наладить, таким образом, отношения с сержантом, а Гришневич тоже был не прочь заполучить себе кроссовки и они быстро нашли общий язык. Видимо, Каменев спланировал все это заранее, потому что после согласия сержанта последний сразу же получил кроссовки. Примерив кроссовки и определив, что они «как по нему сшиты», Гришневич на радостях отправил Каменева в увольнение.
— Ловко Каменев крутнулся! Теперь ему хорошая жизнь с сержантом обеспечена, — с завистью сказал Тищенко Антону.
— Если бы я мог достать такие кроссовки, то тоже бы так крутился. Но наш Каменев — парень не промах! Знает, как надо жить, — согласился Лупьяненко.
— Может быть, не столько сам Каменев знает, сколько его родители. А вот интересно, они ему кроссовки подарили или продали?
— Ну, ты даешь, Тищенко! За что это им кроссовки ему дарить?! Конечно, продали. Гришневич только за одно это должен им несколько увольнений — где бы он еще такие кроссовки достал?!
