Николай Михайловский - Только звезды нейтральны
Во время похода с Дальнего Востока на Север Щедрин урывал время и вел дневник. При нашем знакомстве он извлек толстую тетрадь и со щедростью душевной вручил мне:
- Возьмите, может, пригодится для работы.
Я взял тетрадь, обещав познакомиться и через несколько дней вернуть. Засел дома и с интересом читал страницу за страницей. В строках, написанных его рукой, то старательно неторопливо, а то кратко и лаконично фиксировалось не только где были, что видели, но свое личное восприятие, что придавало дневнику характер ценного человеческого документа. С разрешения автора я не только прочитал его, но и сделал для себя кое-какие выписки. И теперь, спустя тридцать лет, читая их, вижу, что они ничуть не устарели, по-прежнему представляют незаурядный интерес…
Пока лодки, совершившие дальний переход, ремонтировались, командиры кораблей знакомились с новой обстановкой. По моим наблюдениям, они чувствовали себя в неловком положении, встречая на каждом шагу заслуженных воинов с боевыми орденами и Золотыми Звездами на груди, и наверняка думали: «А как-то сложится наша судьба, выдержим ли боевой экзамен?!»
Моя встреча с Трипольским была самой дружественной, и он, не скрывая, говорил, что у него одно желание, чтобы тихоокеанцы в предстоящих походах проявили высокие боевые качества и опыт североморцев пошел бы им на пользу. А познакомившись со Щедриным, и я стал, можно сказать, его персональным болельщиком. Мне хотелось, чтобы это имя по заслугам появилось на страницах «Правды». Однако лодка продолжала ремонтироваться. Прошло немало времени, прежде чем Г. И. Щедрин отправился в первый боевой поход и одержал свою первую победу.
Лиха беда - начало. Но и в последующие походы Гриша Щедрин ни разу не возвращался без результатов. Все задачи, поставленные командованием, он выполнял образцово и за очень короткий срок проявил себя тактически грамотным, умелым командиром, встал в один ряд с северянами, имена которых не сходили со страниц газет.
И хотя он начинал воевать в самое неблагоприятное время года - в разгар полярного дня, когда ночью светло как и днем и очень трудно соблюсти скрытность, он и в этих условиях искусно проводил атаки.
Теперь с полным правом я мог написать о нем и его дружном и слаженном экипаже. Корреспонденция «Атаки подводника Щедрина» была о нем своеобразным дебютом. Впервые это имя появилось на страницах «Правды». Корреспонденция начиналась так: «Как ни сложны и коварны условия полярного дня, подводники Севера не ослабляют борьбу на важнейших коммуникациях противника.
…Гул орудийного выстрела прорезал тишину маленького заполярного городка. Это подводная лодка вернулась с победой. Вице-адмирал Головко тут же на пирсе вручил командиру корабля капитану третьего ранга Г. И. Щедрину заслуженную награду - орден Красного Знамени. В нынешнем году Щедрин награжден вторым орденом…»
Дальше рассказывалось о том, как протекал поход и какой ценой достаются победы.
В тот день «Правда» открыла еще одно имя командира подводной лодки С-56 Щедрина, а к концу войны рядом с орденами Красного Знамени у него на груди засияла Золотая Звезда, и он вошел в плеяду выдающихся героев войны на море.
* * *
Жизнь свела меня и с другими интересными людьми, в том числе с уже упоминавшимся комиссаром подводной лодки капитаном третьего ранга Я. Табенкиным. О нем похвально отзывался член Военного совета Николаев, говорил: «Табенкин хорошо знает службу и умеет работать с людьми». И в самом деле. Он много плавал, редко бывал на берегу. Изловить его было не так-то просто. И все же мы познакомились. Поначалу он показался мне хмурым, замкнутым, «не контактным». Но недаром говорится, внешность обманчива. В данном случае эта пословица полностью оправдалась во все последующие встречи. Он постепенно раскрывался в ином качестве, как человек серьезный и вместе с тем общительный, обладающий большой душевной щедростью.
Между нами установились деловые контакты, которые вскоре переросли в большую, настоящую дружбу, продолжающуюся и по сей день, хотя он далеко от меня - в Севастополе.
Интересны были его взгляды на политработу. Он был ярый противник формализма и казенщины.
- К сожалению, нет строгих критериев, измеряющих эффективность нашего труда, - говорил он. - Политработа достигает цели, если воспитывает силу духа, высокий моральный потенциал, необходимый на войне так же, как исправное оружие.
Беседы с ним были поучительны. Я знал, что он не только декларирует свои мысли, но и с успехом проводит их на практике, за что одним из первых среди политработников удостоен высокой награды - ордена Ленина.
- Можно без конца проводить беседы о примерности и агитировать за это в «Боевых листках», а люди все равно будут разболтанными, - объяснял он.
- Что же главное в воспитании? - спрашивал я.
- Пример коммунистов и комсомольцев. Они - наша главная сила, и если они будут являться живым примером сознательного отношения к делу, а в минуты опасности сохранять выдержку, хладнокровие и действовать бесстрашно, как того требует боевой устав, то и другие будут на них равняться. Ничто больше, чем сила примера, не может влиять на моряков, - утверждал он.
Как достигается примерность, на сей счет были у Табенкина свои соображения…
Однажды, когда завершалась наша очередная беседа, я сказал:
- Старик! (Так почему-то на Севере друзья обращались друг к другу, и это считалось признаком самого большого доверия.) А нельзя ли обо всем, что ты мне рассказываешь, написать в «Правду»?
- Если нужно, напишу, - решительно ответил он, должно быть подозревая, что рано или поздно я к нему обращусь с таким предложением.
И он написал. Статья Табенкина «Коммунисты-подводники в боевом походе» появилась в «Правде» и вызвала отклики с других флотов, присланные в редакцию на имя автора. Читая их, Табенкин говорил:
- Что значит «Правда»! Я никогда не думал, что моя небольшая статейка может иметь какой-то резонанс…
* * *
И еще одно имя не раз фигурировало на страницах «Правды». Имя, не нуждающееся ни в каких рекомендациях, ибо эта личность историческая, и любой, кто берется сегодня писать о подводниках Севера - беллетрист, мемуарист или военно-морской историк - не пройдет мимо этого имени, не оставит его в тени.
Николай Александрович Лунин!
О нем шла разноречивая молва. Говорили, что человек он сложный, капризный, захваленный и перехваленный - и потому страдает зазнайством. «Обрежет, и больше не сунешься», - предупреждали меня собратья по перу. Однако все мнения сходились на том, что моряк он отменный, можно сказать, божьей милостью…
Увидев его впервые, - мрачноватого, недоступного, не слишком приятного в общении, - и зная, что при виде журналистского блокнота и карандаша он может прийти в ярость, я долгое время не решался к нему подойти и представиться. Ходил вокруг да около, смотрел, «принюхивался», ждал удобного случая для знакомства. Время уходило, а фортуна мне явно не улыбалась.
Тогда я решил посоветоваться с членом Военного совета, хотя понимал, что, если даже он позвонит Лунину и прикажет меня принять, ничего хорошего из этой принудительной встречи не получится. И все же я посвятил Николаева в свои заботы. Он слушал меня и соглашался. «Да, непросто разговорить Лунина». В его глазах читалось сочувствие, но вдруг в них блеснул огонек, и я понял, что решение найдено. Действительно, Александр Андреевич тут же изложил мне свой план: он приглашает Лунина к себе в гости и знакомит со мной, не открывая сразу, кто я и что мне от него нужно.
- Вы только не бросайтесь прежде времени в атаку с традиционными вопросами, а то все испортите, - предупредил Николаев.
«Операция» эта состоялась. В назначенный час в квартиру члена Военного совета явился Лунин, как всегда суровый и недоступный. При виде гостеприимного хозяина он все же потеплел, вежливо улыбнулся, поблагодарил за приглашение и вошел в комнату, где стоял скромно сервированный столик. Глядя на меня подозрительно, он спросил: «Вы, наверно, корреспондент?» Пришлось сознаться.
- Я с корреспондентами дел не имею, - наотрез заявил он. И, немножко помедлив, снизошел до мотивировки: - Поймал тут кто-то из вашего брата моего сигнальщика, побеседовал с ним и такую чепуху написал - только для «Крокодила». С тех пор наша дружба врозь.
- Учтите! - подхватил Александр Андреевич, обращаясь ко мне поучающим тоном: - Командира обходить нельзя. Даже при получении самой маленькой информации о боевом походе.
Домашняя обстановка располагает к дружеской, откровенной беседе. Александр Андреевич, человек общительный, наделенный чувством юмора, умел поддержать любой разговор. А в данном случае встретились люди, у которых всегда есть общий язык. Ведь Николаев-то тоже был из подводников. Службу он прошел «насквозь и даже глубже», начиная с учебного отряда подплава имени Кирова, где получил специальность дизелиста, потом много плавал, прежде чем попасть в Военно-политическую академию. Он знал на лодках каждый уголок, мог с завязанными глазами пройти по отсекам и сказать, где какой механизм. И хотя давно масштаб его работы стал совсем иным, он всегда гордился своей принадлежностью к подводному флоту.
