Михаил Бубеннов - Белая береза
— А что же остальные не заходят?
— Всем нельзя.
— А-а, понятно… Может, самовар поставить?
— Нет, хозяйка, нам не до чаю… — суховато заговорил Лозневой, приступая к делу, и невольно подумал, что каждый раз ему приходится начинать разговор именно с отказа от угощений. — У нас срочный приказ. Мы должны выполнить его и немедленно вернуться в отряд. У нас в отряде, хозяйка, плохие дела…
Со двора вдруг донесся визг свиньи.
Хозяйка встрепенулась, бросилась к окну и откинула край полога маскировки.
— Что там такое? Это ваши?
— Да, наши, — спокойно ответил Лозневой.
— А что они делают?
— Они, кажется, нашли у вас свинью…
— Свинью? — вскрикнула хозяйка. — Зачем свинью?
Молодая хозяйка сказала испуганно:
— Мама, это те…
— Значит, это вы ездите по деревням и грабите народ? — заговорила старая хозяйка вдруг сурово, встав перед Лозневым. — Вот вы до чего дошли, товарищи партизаны? Вы должны защищать нас от грабителей, а вы сами начинаете грабить?
— А что же, по-вашему, нам подыхать с голоду? — зло ответил Лозневой. — Обожди, старая, не кричи, это не поможет! Вы еще вон как живете! Даже свинья есть. Вы сыты и поэтому голодных не разумеете. Партизаны, по-вашему, могут бродить по лесам, как голодное зверье?
— Надо добром просить, а не грабить!
— Выпросишь у вас! Знаем мы!… — Лозневой поднялся с лавки. — Что у вас еще есть?
— Ничего у нас больше нет, — мрачно ответила хозяйка.
— А в подполье? А ну, Трифон, действуй!
Сысоев бросился открывать люк в подполье; теперь колхозники чаще всего именно здесь, поближе к себе, держали свои съестные запасы. Хозяйка хотела оттолкнуть Сысоева от люка, но, встретив его злобный взгляд, отшатнулась и громко заплакала. С печи немедленно отозвались ее внучата.
— А-а, значит, есть кое-что? — сказал Сысоев, опускаясь в подполье.
— Что там есть! Что там есть! — закричала хозяйка, опять порываясь к люку. — Что там осталось? Или души у вас нет? Видите, малые дети!… Какие же вы после этого партизаны?
Лозневой толкнул старуху в плечо:
— А ну, отойди!
— Мама, отойди! — испуганно крикнула сноха.
Старуха отошла к печи и, закрывая лицо руками, со стоном выговорила:
— Пропадите вы, бандиты, пропадом!
— Замолчи, старая ведьма!
Из подпола долетел голос Сысоева:
— Есть, нашел!
— Что нашел? Не медли!
— Вот она, мука! Держи!
Лозневой принял и вытащил из люка неполный мешок с мукой. Хозяйки и ребятишки заревели в один голос…
Вдруг на улице раздались крики, выстрелы.
У Лозневого кольнуло в сердце. Он бросился к окну, откинул полог, увидел, что вокруг саней мечутся люди, и рванулся к дверям.
— Сысоев, за мной!
На крыльце кто-то сильным ударом в ухо сшиб его с ног; он вскрикнул от боли, выронил винтовку и слетел в снег… Кто-то навалился на него, стал душить, ошалело крича:
— Сюда! Вот он, гад!
Лозневой узнал голос Сергея Хахая и, вырываясь, захрипел:
— Стой, не души, это я!
— Тебя-то, гадина, и надо!
Подбежала Марийка и, осветив лицо Лозневого фонариком, крикнула в сторону:
— Давайте сюда!
У Лозневого мгновенно потемнело в глазах…
VI
Ярко, необычно для ноября, светило солнце. В лесу было тихо и светло. Изредка деревья отряхивали со своих ветвей лишний снег. Стаи тетеревов-косачей летели кормиться на опушки и поляны, где всегда больше березняка.
Лозневой сидел на пне и глотал снег…
Позади, на большой, сломанной ветром сухостойной сосне, видели партизаны. Они курили и негромко разговаривали:
— А куда этого? Зачем ведем?
— Командиры знают, что делать надо…
— Ну, а потом, конечно, тоже под пулю?
— Нет, расстреливать не будем…
— Значит, повесим?
— Нет, и вешать не будем…
— Куда же его, в засол?
— Живьем в землю, вот и все!
— Нет, братец, это негоже!
— А почему? Чем плохо?
— Не примет его земля живым!
С той самой минуты, когда партизаны схватили Лозневого, он все время находился в состоянии полной опустошенности, безразличия ко всему, что происходило с ним и вокруг него всю ночь и все утро… Ссутулясь, он недвижимо сидел на полу в темном углу кухни, смотрел на толпившихся вокруг партизан и точно не видел их, слушал и не слышал, о чем шумно рассказывала им старая хозяйка. Рано утром в центре деревни собрался народ. Илья Крылатов рассказал колхозникам, с какой подлой целью Лозневой занимался грабежом, и просил, чтобы обо всем, что произошло в Сохнине, немедленно стало известно в соседних деревнях. Потом Ерофей Кузьмич и Марийка рассказали, как он стал предателем… Но Лозневой все это время стоял спокойно, смотрел на всех отсутствующим взглядом и слушал партизан с таким видом, будто они говорили не о нем, а о каком-то неизвестном ему человеке… Лозневой равнодушно наблюдал и за расстрелом Сысоева и Ярыгина (Чикин был убит ночью при схватке). Ничто не изменилось в лице Лозневого и в ту минуту, когда объявили, что его оставляют пока в живых для обстоятельного допроса в отряде. И теперь вот, сидя на пне у тропы, ведущей к лесной партизанской избушке, Лозневой с полным безразличием слушал разговор партизан о своей близкой смерти.
Все утро Лозневому даже и не думалось о себе, точно он уже не ощущал себя реально существующим в мире. Он вообще находился в состоянии того странного бездумья, от которого любой живой человек с содроганием чувствует себя находящимся в пустоте. Если же ему и думалось, то о пустяках и мелочах, никогда прежде не заслуживавших его внимания, да и то как-то неопределенно, смутно… "Странный этот снег, — думал он сейчас, слушая разговор партизан. — Ведь сейчас зима, очень холодно, а он так быстро тает в руке… И уже не снег, а вода… А отряхнешь руку — и нет ничего… Странно!"
Подошли на лыжах приотставшие в пути Крылатов и Марийка. Вероятно, они только что говорили о чем-то интересном для них: их молодые лица озаряло веселое возбуждение.
— Почему сидите? — живо спросил Крылатов.
Партизаны ответили не спеша:
— Не идет, сволочь!
— Едва ноги переставляет.
Лозневой обернулся на голоса и встретился взглядом с Марийкой. И здесь Лозневой вдруг вспомнил, как осенью, избитый гитлеровцами, он появился с колонной пленных в Ольховке, как сидел в пыли у колодца, ожидая смерти, а Марийка с горячей и бесстрашной решимостью просила начальника конвойной команды:
— Оставь его! Отпусти!
Теперь она молчала. Лозневой ждал, что она, не вытерпев, все же заговорит с ним и скажет, может быть, слова гнева и презрения. "Пусть говорит, — подумал он, — я все выслушаю". Но Марийка, посмотрев на него с таким выражением, точно в пустое пространство, медленно отвела взгляд… И оттого, что Марийка не нашла для него в эту минуту даже гневного слова, Лозневой неожиданно почувствовал большую, ноющую боль в душе. Он внезапно вернулся к действительности; впервые услышал, как надо было слышать раньше, давно произнесенные партизанами слова о его смерти, и ему стало вдруг так страшно, что он вскрикнул и свалился в снег…
— Не задерживайтесь, — приказал Крылатов.
Пройдя около сотни метров вслед за размашисто шагавшей на лыжах Марийкой, Крылатов окликнул ее, догнал и осторожно спросил:
— И он еще ухаживал, а?
Марийка вспыхнула, взглянула на Крылатова оскорбленно и быстро пошла дальше… "Да разве она могла полюбить такого? — подумал Крылатов, любуясь легкостью и красотой ее движений на лыжах, всей ее устремленной вперед фигурой. — Ничтожество! Мразь! И еще осмелился, поганец, думать, что он чета этой красавице?" Марийка скрылась в мелком ельнике. "Нет, у меня другое дело, — не совсем уверенно подумал Крылатов, не торопясь догонять Марийку. — Впрочем, чем же лучше-то? Пока ничего хорошего не видно!" Не однажды Илья Крылатов пытался заговаривать с Марийкой о своей любви. Но Марийка очень холодно, а то и враждебно встречала его самые осторожные намеки. Сегодня близость Марийки, ее приподнятое душевное состояние, вызванное первой боевой удачей, больше обычного взволновали Илью Крылатова. И он почел бы за неизмеримое счастье, если бы Марийка позволила ему сказать только одно слово из тех тысяч слов, какие припас он для нее за дни своей неожиданной любви. Но каждый раз, встретясь со взглядом Марийки, он мгновенно лишался дара речи… "Неправда, полюбит!" — упрямо сказал себе Крылатов и даже ударил кулаком по стволу сосны. Но пошел он по следу Марийки все же с поникшей головой…
Партизаны кое-как подняли Лозневого на ноги. Мертвенно-бледный, он сделал несколько шагов вперед, остановился, взглянул на хрустально сверкающий лес, на ясное зимнее небо и грохнулся грудью в куст багульника, сильно исцарапав лицо.
Когда его подняли, он увидел на своих руках кровь и потерял сознание…
