Сергей Кольцов - Тихая разведка
Звук автоматной очереди наотмашь ударил по напряженным нервам Черемушкина, помог ему рывком за шиворот выволочь из кабины управления хватающего широко раскрытым ртом воздух, подобно вытащенной из воды рыбине, гауптмана. — Та же автоматная очередь подстегнула и Касаткина выдернуть из кабины застывшего манекеном грузноватого механика-водителя.
Подбежавшие Глеб Сабуров и Аркадий Цветохин профессионально связали обоих неудачных визитеров — механика-водителя и капитана пехоты. Хотели было отвести пленных в сторону, но Черемушкин остановил их и пристально посмотрел в глаза гауптману Зоненнбаху. Он сказал рядом стоявшему Касаткину:
— Миша, мне очень тяжко, что нет теперь с нами Давида Юрского. Но, к сожалению, нас торопит время. В темпе уберите трупы немецких солдат из бронетранспортера. Их обнаружат и предадут земле свои. Пол чем-нибудь устелите, ветками, что ли… Давида — ногами к кабине, пусть с нами малость прошагает. Пора дергать. Боюсь, переиграем… — И пленному офицеру на немецком: — Капитан, знаю, вы пожаловали на высоту, чтобы выполнить приказ полковника Клекнера.
В кабине бронетранспортера прозвучали радиопозывные:
— «Гром»! «Гром»! Я — «Кречет»! Немедленно сообщите о причинах автоматной стрельбы. Что с «Эдельвейсом»? Почему молчите? Отвечайте… Как поняли?.. Прием.
Гауптман Зоненнбах беспомощно осмотрелся, его лицо, отражающее отчаянную внутреннюю борьбу, — быть или не быть? — еще больше побледнело, стало меловым, но, видимо, решившись, подобно человеку, бросающемуся в бездну преисподней, он поднес микрофон рации к губам:
— «Кречет»! «Кречет»! Я — «Гром»!.. Радирую с высоты «двадцать девять дробь семь». Спецгруппа «Эдельвейса» в полном здравии, молчание — выход из строя радиостанции. Автоматная очередь — от неудачного прыжка солдата из бронетранспортера на землю. Разрешите выход на шоссе, к машинам против хутора Калинич…
— «Гром»! «Гром»! Я — «Кречет»! Контакт с личным составом разрешаю. Не задерживайтесь. «Кречету — семь» быть постоянно на связи…
— Понял. Я — «Гром»! Связь заканчиваю. — Зоненнбах, отвернувшись от бронетранспортера, понуро уставился в пространство.
— Вам с солдатом, Зоненнбах, придется прогуляться с нами. Не опасайтесь, ваша шкура останется при вас, невредимой. Касаткин! Давайте этого радиста «Эдельвейса». Чтобы шито-крыто. Затем всех отпустим, где придется. Как Бог повелит. А нет… нельзя же их здесь оставлять живыми. А мертвыми — рука не поднимается. Пусть высота пока останется тайной для противника, пусть погадает на кофейной гуще… Цветохин, Мудрый, проверьте крупнокалиберный бронетранспортера. Подготовьте пулемет к работе. Гранат у нас в достатке, каждому иметь при себе запас. Юрского похороним где-нибудь по дороге, в лесу, а вырваться… вырвемся — всем чертям назло. Держите нос по ветру, ребята! И вперед — задиристо и уверенно произнес Черемушкин. — А мне самую малость хочется побалакать с гауптманом. Кое-что для дела уточнить. Михаил, готовь машину к отъезду. Вашу карту, Зоненнбах!
Курт Зоненнбах поспешно расстегнул свою полевую сумку. Вынул карту.
— Итак, по вашей легенде, вы — командир моторизованной роты батальона «Эдельвейс».
— Почему «легенде»? — Искренне вспыхнул Зоненнбах.
— Хорошо. Пусть на самом деле, — улыбнулся Черемушкин. — Тогда объясните мне значение некоторых знаков на вашей карте. Мне не совсем понятно, почему вместо топографических знаков и обозначений на вашей карте ряд черточек, прерывистых линий, закорючек и прочих знаков, напоминающих пляшущих человечков?
Зоненнбах недоверчиво посмотрел на разведчика и скупо, но очень понятно, как дилетанту, объяснил что к чему. Получалось, что разведгруппа обложена со всех сторон, и ее, словно стаю люто нашкодивших волков, выдавливают в условно свободный проход в направлении населенного пункта Ларино. Черемушкин еще раз внимательно рассмотрел карту Курта Зоненнбаха, хотел еще раз спросить у пленного о беспокоящем его, но раздумал: картина и без дополнительных пояснений становилась ясной до предела. Но все же вопрос он задал:
— Скажите без утайки, Зоненнбах, если можете: почему на вашей карте промежутки между населенными пунктами, как, например, Волчья Падь, Ореховый Бор, Желтый Плес, обозначены крупным пунктиром? А у хуторов Медвежий Угол и Сырой Бор перед пунктирной — сплошная линия?
Зоненнбах вначале блудливо заморгал глазами, но все же решился на честный ответ:
— Пунктирной линией обозначена местность, контролируемая подвижными отрядами полевой жандармерии, а сплошной и пунктиром — наблюдательные посты на расстоянии инструментальной видимости, обеспеченные радиостанциями. Кроме того, в пределах двадцатипятикилометрового интервала друг от друга стоят небольшие гарнизоны, обеспеченные средствами радиосвязи. И еще заметьте, что районы, находящиеся на особом режиме, как правило, имеют сеть засад и секретов. Но и на этом не заканчивается оснащение охранной зоны: минирование в самых неожиданных местах. Вы разведчик…
— Зоненнбах, вы желаете мне помочь и предостеречь от опасности или имеете в этом занятии вполне определенную цель?
— Вам известна обстановка, и хочется вам этого или нет, но лучший выход — сложить оружие. Прежде всего всем гарантируется жизнь… — декларативно высказался командир пехотной моторизованной роты «Эдельвейс».
— Вы все сказали, гауптман? Наташа, в кабину! По местам! Пленных берем с собой. Касаткин, выводи «ганомаг» к машинам на шоссе. Зоненнбах возможно навсегда попрощается со своими людьми. Внимание — и вперед!
Бронетранспортер дрогнул корпусом и, переваливаясь с боку на бок на неровностях почвы, кормой сполз с высоты, подминая под себя сосновый и березовый молодняк, развернулся передом и, прикрываясь зубчатой стеной леса, осторожно начал сближаться с сидящими в машинах солдатами гауптмана Зоненнбаха. И вновь, в который уже раз, основной задачей было выжить. Однако сложность ее выполнения состояла в том, что, захватив бронетранспортер, разведгруппа не могла избрать по своей воле наиболее верный, имеющий в дальнейшем перспективу успеха маневр, а вынуждена направиться на опасное, хотя и скользящее соприкосновение с крупными противодействующими силами противника, что само по себе осложняло выход из медленно, но верно захлопывающихся челюстей немецкого капкана. Уходившая же в незапланированном направлении боевая машина, остающаяся совершенно равнодушной и глухой к радиозапросам, несомненно вызвала бы переполох в штабе поисковой группы полковника Кленкера, что впоследствии привело бы к излишне дотошному вниманию к ее загадочному экипажу.
Приказ командира разведгруппы действовать самостоятельно в пределах разумного вызвал у младшего сержанта Глеба Сабурова, назначенного старшим бронеплощадки, новый приток энергии. Под его команду добровольно перешла и Коврова, отказавшись прыгать на сидении переполненной кабины рядом с немецким офицером.
Тело Давида Юрского покоилось на полу бронетранспортера, на разостланном брезенте, со спокойным торжественно-строгим Лицом. В изголовье был ворох молодых дубовых побегов с ярко-зелеными резными листьями, лежали скромные лесные цветы с высоты «двадцать девять дробь семь». У крупнокалиберного пулемета на кабине стоял командир команды Глеб Сабуров. По левой стороне держали оборону Игорь Мудрый и Коврова, справа — Сергей Антонов, заднюю сферу защищал пулеметом МТ-43 Аркадий Цветохин. Пленные — радист и механик-водитель, люди гауптмана Зоненнбаха, связанные по рукам и с кляпами во рту, — полулежали в левом углу площадки, у кабины боевой машины пехоты.
Русская разведгруппа устремлялась навстречу новому витку испытаний.
Черемушкин сидел в кабине дергающегося, прыгающего, кренившегося то в одну, то в другую сторону бронетранспортера, рядом с ушедшим в себя гауптманом Зоненнбахом. Тот вдруг внезапно как-то неестественно дернулся, подался телом; к нему и его, с отрешенным видом, лицо заметно посветлело, а глаза как бы затаили собачью настороженность, скрывая истинные намерения и тайны поползновения человеческой мысли. Явно ощутив нервозность движений своего пленника, Черемушкин, не отрывая взора от лобового стекла, скупо бросил:
— Говорите. Пока есть время, я готов выслушать вас. На галиматью не тратьте слов. Только о самом важном, что делает честь лично вам, Зоненнбах…
— Да! Да! Вы не были в лапах гестапо, и вам трудно поверить в искренность и безобидность моих намерений… Мне бы только сообщить по радио своему заместителю о временном замещении командира роты. Это ведь сущий пустяк. В движении архисложно проложить пеленг. — И он потянулся рукой к работающей на прием рации.
Уяснив суть просьбы Зоненнбаха, старший сержант Касаткин от дерзкой наглости последнего невольно опустил ногу на рычаг тормозов. При резком торможении заглох мотор, а сам бронетранспортер застыл на узкой, заросшей высокой травой поляне, как остановленная на скаку норовистая лошадь. Черемушкин, отбросив в сторону руку гауптмана и потирая ладонью левой руки ушибленный лоб, уничтожающе и брезгливо посмотрел в потное, бледное лицо эсэсовца и не оборачиваясь, заметил Михаилу Касаткину:
