Мариус Габриэль - Маска времени
Анна бедром ощущала твердый пенис Филиппа.
— А я всегда была против орального секса. Я кажусь тебе мещанкой, да?
— Нет, только ирландской католичкой. Ты так красива, Анна. Ты самая красивая женщина, которую я когда-нибудь видел.
— Иди, иди ко мне. — Голос Анны прервался.
Когда все кончилось, Филипп принялся целовать ее веки, каждый раз повторяя:
— Анна, дорогая.
Она же ощутила на губах привкус соли от его слез.
— Этот раз ты был только со мной.
— Да, с тобой.
— Сейчас ты открылся полностью.
— Да.
— Так больше не скрывайся от меня, Филипп. Мне не вынести этого.
В ответ он только молча целовал ее губы.
Наконец-то они нашли его. Они нашли Джозефа.
Анне снилось, будто она бежит по длинному коридору, а сердце готово вот-вот вырваться наружу. Это госпиталь, вроде того, в котором находится ее мать. Джозеф здесь, в одной из палат за белой дверью.
Анна, волнуясь, сворачивает за угол и бежит вниз по лестнице, громко выкрикивая имя Джозефа, но в ответ — молчание и безразличие на лицах врачей в белых халатах. Они только пожимают плечами и проходят мимо. Но Джозеф здесь, Анна прекрасно знает об этом.
Она видит дверь с надписью: «Джозеф Красновский». Наконец-то она нашла его!
Анна с разбегу толкает дверь и оказывается в большой ярко освещенной комнате с настежь распахнутым окном. Занавески раздуваются от сильного ветра. Сердце готово остановиться. Она уже знает, что значит это широко раскрытое окно.
Медленно Анна подходит к постели. Голый человек лежит на кровати, его руки скрещены на груди.
— Джозеф! — кричит Анна. Но этот крин, как и полагалось во сне, похож на шепот.
У постели появляются люди в белых халатах, на их лицах — плохо скрываемое недовольство. Медленно, в унисон они качают головами.
— Нет. Он не может! Не может умереть просто так! — кричит Анна.
Тогда сестра медленно поворачивается и спокойно показывает на монитор у постели больного. На черном экране зеленая ровная полоска ясно говорит о том, что сердце уже давно перестало биться. А душа вышла из тела и вылетела в распахнутое окно, куда-то в вечность.
— Нет! — закричала Анна в отчаянии. — Нет! Филипп!
Он здесь же, большой, сильный, а руки его уверенно обнимают сейчас Анну. Она открыла глаза и посмотрела через его плечо на брезжущий из окна свет, не понимая, где она находится.
— Филипп! — прошептала она. — Мне приснился кошмарный сон.
— Пора вставать. Уже почти половина восьмого.
— Ну и что? Разве ты собираешься уходить куда-то?
— Нет. Просто это моя комната, поэтому уйти придется тебе.
— Ты что, собираешься меня выставить?
— Горничные скоро будут разносить чай в постель. Думаю, тебе не хотелось бы, чтобы они застали молодую хозяйку в кровати гостя? Иди.
— Черт побери!
Камин догорел, и в комнате было очень холодно. Анна быстро вскочила с постели и нашла свою одежду на полу.
— Ты бессердечный тип, Филипп, — произнесла она, вся дрожа. — Здесь же можно умереть от холода.
Когда она собралась наконец, то наклонилась к постели и поцеловала своего возлюбленного.
— Ничего похожего мне не приходилось испытать в жизни. А тебе?
— Тоже.
— Что ж, поверю тебе на слово.
— Конечно.
У двери она повернулась и послала Филиппу воздушный поцелуй. В ответ он улыбнулся ей. Анна закрыла за собой дверь и оказалась в холодном пустом коридоре.
Они уезжали из Грейт-Ло второго января. Анна с болью в сердце расставалась с Эвелин — ведь эта встреча могла оказаться последней. За прошедшую неделю Эвелин стала ближе Анне, которая увидела бабушку совсем другой, близкой по духу женщиной.
Анна из последних сил старалась не расплакаться.
— Я буду звонить тебе каждую неделю, бабушка. Сообщу, как мама. А как только ей можно будет путешествовать, я обязательно привезу ее в Англию, повидаться с тобой.
— Хорошо, — согласилась Эвелин. — Обязательно привези ее ко мне, прежде чем я уйду из этого мира. А теперь прощай, дитя мое.
Анна была подавлена и не могла произнести ни слова. Эвелин сама отстранилась от нее.
— Иди. Оставь прошлое и иди туда, где его тени не имеют власти.
— Такого места нет, бабушка.
— Нет, есть, дитя мое. Где-нибудь на вершине холма, где солнце светит особенно ярко. И помни, прошлое боится будущего. Иди в это будущее и забери с собой мать и своего удивительного мужчину.
Они подошли к старому «бентли». Уоллас сел за руль и надел кепи на седую голову.
— Готовы, мисс Анна?
Анна кивнула головой.
Лимузин тронулся по гравиевой дорожке. Анна долго махала рукой одинокой женской фигуре на пороге дома, а затем уткнулась лицом в грудь Филиппа.
Прошло немало времени, прежде чем она пришла в себя, открыла сумочку и поискала там зеркальце, чтобы привести в порядок заплаканное лицо.
— Господи, как мне жаль бабушку. И сколько у нее мужества. А что она хотела сказать, когда говорила о солнечном свете?
— Думаю, что это цитата из Уинстона Черчилля, не так ли, Уоллас? — сказал Филипп.
Уоллас слегка повернулся:
— Да, сэр. Совершенно верно. Во время войны Черчилль любил выступать по радио перед народом, и он говорил о холмах, освещенных солнцем, и о будущем, чтобы хоть как-то поддержать людей. По-моему, сказано великолепно, не правда ли, мисс Анна?
Анна устало улыбнулась в ответ.
— Не знаю, Уоллас, мне кажется, я никогда не увижу бабушку.
— Вы увидите ее, мисс Анна. Ведь вы обещали ей привезти сюда свою маму.
— Да. Вы правы.
— Мы были рады услышать, что ваша мама поправляется. Было ужасно узнать о случившемся.
— Спасибо.
— Ведь я возил мисс Кейт в школу, когда она была девочкой. И возил ее в этом же автомобиле. Да, она наделена особым духом и особой страстью к борьбе. Дочь явно унаследовала многое от отца.
Анна быстро взглянула на Филиппа.
— Я обязательно передам маме ваши слова, Уоллас. Думаю, ей это будет приятно слышать.
— И не беспокойтесь о миссис Годболд слишком сильно. Мы здесь затем, чтобы ухаживать за ней. Ее трудно, почти невозможно выбить из седла.
Через сорок минут они были в ньюкаслском аэропорту, купили билеты и оформили багаж. Анна на прощанье обняла Уолласа, отчего тот слегка покраснел.
— Позаботьтесь о своей маме. Прощайте, мисс Анна. Прощайте, сэр.
Они увидели, как старый шофер сел за руль «бентли», по-прежнему прямой и представительный в своей ливрее, и лимузин тронулся с места.
Аэропорт был переполнен людьми. Анна пробиралась вместе с Филиппом, боясь потеряться в толчее. Они купили газеты и кофе.
Анна твердо решила про себя, что это не последняя их встреча с Эвелин. Настанут и другие времена — счастливее и радостнее.
Постепенно печаль прошла, и на душе стало немного веселее. Анна наблюдала, как Филипп читает газету — сдвинув слегка черные брови от напряжения. Он был так красив… Так представителен и уверен в себе. Анна знала, что многие женщины хотели бы быть на ее месте.
Сердце сжалось, когда Анна вновь вспомнила прошедшие ночи. Жизнь изменилась, и изменилась бесповоротно. Только сейчас Анна поняла, что такое по-настоящему любить. Она прикоснулась к руке Филиппа.
— Что с тобой? — спросил он.
— Ничего. Ты рядом.
— И ты, — улыбнулся Филипп в ответ.
— Спасибо тебе.
— За что?
— За все.
— Не будь глупышкой. Надеюсь, вылет не задержат.
Анна перехватила взгляд Филиппа. Погода, оказывается, очень сильно изменилась к худшему, и начал накрапывать дождь. Облака тяжело нависли над землей, и неожиданно стало темно, как ночью.
2 РИГА, ЛАТВИЯ
Поезд из Риги был переполнен до отказа. Студенты толпились в тамбуре, окликая друг друга сквозь неумолкаемый стук колес. Люди постарше разместились на деревянных лавках, глядя в окна ничего не выражающими глазами. Два солдата сидели напротив Анны и Филиппа — почти мальчишки с розовыми от мороза щеками, в серой военной форме и меховых шапках-ушанках. Они выглядели так молодо, что Анна невольно подумала о Джозефе Красновском и Дэвиде Годболде.
В вагоне было не намного теплее, чем на улице. Система отопления, если она была, явно не работала. Все здесь было прокурено, и окна запотели так, что с трудом можно было разглядеть размытые неясные силуэты зданий девятнадцатого века и голые ветви деревьев.
Неожиданно для себя Анна нашла Ригу весьма красивым городом. Здания в стиле барокко напоминали Стокгольм, который находился как раз по другую сторону Балтики.
На фоне обветшалого, но прекрасного прошлого этого города многие современные вывески магазинов выглядели убого. Правда, отовсюду убрали красные звезды и коммунистическое лозунги.
