Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)
— Все мы в это время должны быть боевыми друзьями, — жестко заметил Хамид. — А за Али не волнуйся. Лишь бы остался жив. Он из тех, кто и без ног будет до конца служить революции.
— Люди! — вдруг раздался над площадью взволнованный голос секретаря партийной организации кишлака Махмуда Бари. — Посмотрите еще раз на эти дымящиеся остатки того, что мы вместе с вами строили. Знаю, они вам знакомы. Вы уже не раз видели следы пожарищ, кровь. Вспомните, вы умирали от голода, когда банда Башир-хана устроила нам блокаду, вы сгорали от жажды, когда они взорвали, разрушили кирязы и воды не стало. Вы многое вынесли, испытали. Так неужели ваши сердца равнодушны к тому, что происходит?
От этих слов угрюмо молчавшая толпа недовольно загудела.
— Верю, что вам обиден мой упрек, — продолжал Махмуд. — Как верю и в то, что вам по душе новая власть. Она освободила вас от вечной кабалы, дала землю, свободу. Но ее надо защищать. А для этого нужна ненависть к врагам. Я говорю об этом потому, что и среди вас, даже стоящих сейчас здесь, на площади, где только что пролилась кровь, есть такие, чьи сердца охвачены страхом, кто пока не до конца определил свое место в борьбе. Посмотрите еще раз на эти дымящиеся остатки, пусть они помогут вам сделать выбор…
— Пошли встречать шурави, — сказал Хамид, обращаясь к Гасану.
— Шурави? — переспросил тот. — Значит, они уже в курсе?
— Конечно. Махмуд был тут с самого начала пожара. Только раздались взрывы — сразу послал за помощью. Ведь никто не знает, сколько еще мин осталось…
Гасан хотел спросить еще что-то, но тут его внимание привлек выбежавший из ближайшего проулка человек.
— Мой! — кричал он истошно, прижимая что-то к своей груди. — Мой!
Через несколько секунд незнакомец был уже возле царандоевцев.
— Мой! — выкрикнул он и бросил к их ногам пустой хурджин.
— Ну и что? — удивленно поглядев на Гасана, спросил Хамид.
— А то, что еще несколько дней назад в нем я хранил половину своего состояния, — не скрывая слез, всхлипнул незнакомец.
— Это же тот, из караван-сарая, — шепнул Гасан.
— Понял, — кивнул Хамид и поднял кожаный мешок. С любопытством осмотрел его, заглянул внутрь.
— Он пустой, как мой карман, — зло выдохнул стоявший рядом незнакомец.
— Не совсем, — произнес Хамид и, сунув руку в хурджин, достал из него прозрачный полиэтиленовый мешочек.
— Твой? — внимательно рассматривая находку, спросил несостоявшегося богача.
— Зачем мне это? Я вез деньги. Я их столько лет зарабатывал вот этими руками.
— Интересно, — пробормотал Хамид, все не отрывая взгляда от пакета. — Посмотри, Гасан.
Гасан посмотрел и все понял. Ему приходилось видеть такие мешочки с чуть заметными на стенках пятнами от масла. Еще под Кундузом встречал. В них душманы получали пластиковые мины от тех, кто осел в Пакистане.
— Так, говоришь, не твой мешочек? — бросая цепкий взгляд на незнакомца, строго спросил Хамид.
Почувствовав недоброе в голосе, тот сник.
— Что ж, выясним. — Хамид спрятал находку в карман. — Кстати, а где другой хурджин?
— О, если бы я знал, то не стоял здесь, перед вами, — с горечью вздохнул незнакомец. — Давно бы с ним покинул этот проклятый кишлак.
— А это не так трудно узнать, — невесело усмехнулся Хамид. — Если один здесь, то и второй тоже где-то рядом, в кишлаке.
— Найдите его, и, клянусь кораном, половина хурджина будет ваша! — воскликнул ограбленный.
— Нашел чем благодарить, — усмехнулся Гасан. — Нужна нам твоя половина.
За их спинами послышались возбужденные людские голоса. Все трое разом оглянулись. На площади появилась боевая машина пехоты, за ней другая…
— Шурави! — радостно воскликнул Гасан.
— Вижу, — откликнулся Хамид, и Гасан увидел, как потеплели его глаза, как посветлел старший товарищ лицом при появлении советских воинов.
* * *Кадыр не сдержал своего слова. Он не появился на третью ночь, как обещал. Не пришел и на следующую. Поджидая его, Ахмед не находил себе места. Завалившись на кучу тряпья, он часами лежал неподвижно, уставившись в грязный потолок, думая о своей жизни. Ахмеда не пугало, что Кадыр задерживается. Знал, тот хитрая лиса, не пропадет, выкрутится из любого положения. Он верил, что Кадыр обязательно придет. Не пугало Ахмеда и то, что на исходе вода, сухие лепешки. Больше всего страшило другое — он находился в кишлаке, среди тех, кого он знал, ненавидел всей душой и кто так же люто ненавидел его, Ахмеда. Сколько раз, ворочаясь на дырявом тюфяке, Ахмед мысленно покидал некогда родной, а теперь ставший проклятым кишлак только ему одному известной тропой, уходил в далекие горы, пробирался к спасительному ущелью, где можно, не опасаясь, говорить в полный голос, спать, не вздрагивая от каждого шороха. Но, представив себе злое, с рыбьими глазами лицо Башира, тут же старался забыть о своем желании. Страшен Башир в гневе.
Хотя, если разобраться, то и гневаться ему не на что. За те две недели, которые Ахмед провел в кишлаке, им сделано немало. Даже беглый подсчет говорит о том, что ему причитается солидное вознаграждение. Одна лишь подбитая боевая машина чего стоит. А если добавить к ней убитого царандоевца, взрыв автобуса, обстрел автоколонны, поджог школы…
Вспомнив о школе, Ахмед протяжно, с подвыванием, вздохнул. Это ж надо до чего дойти — свой дом поджечь, считай, последнюю ниточку с прошлым оборвать. И его еще упрекают в нерешительности, ставят в пример старшего брата. Да, тот был действительно герой. Железное сердце, стальной характер. В родного сына наверняка вонзил бы кинжал, стань тот на его пути. Но брат всю жизнь был военным, Ахмед же знал лишь один дукан. Откуда у него боевой опыт, решительность? Никто не знает, каких трудов ему стоило пойти на поджог. Хорошо, рядом Бурхан находился, поддержал крепко. И не только поддержал — сам вызвался устроить пожар. Хотя Ахмед понимал, что Бурханом двигали не те, самые настоящие и святые товарищеские чувства, которых теперь не встретить. Просто Бурхан хотел заработать больше денег. За последние месяцы поджоги намного возросли в цене, как тут не рискнуть. Бурхан в этом деле мастер. Наверное, на поджогах накопил уже целое состояние. Во многих кишлаках оставил после себя пепел на местах бывших школ, домов активистов, партийных работников…
Ахмед лениво постучал локтем в тонкую перегородку.
— Бурхан, — позвал тихим голосом.
В комнату просунулось сморщенное, как печеное яблоко, лицо Абдуллы.
«О, аллах, кто из нечестивых дал этому уроду такое благородное имя», — пробормотал про себя бывший дуканщик.
— Бурхана нет, — хриплым голосом сообщил Абдулла. — Он ведь еще не вернулся.
— Ах да, — кивнул Ахмед, вспомнив, что послал того в кишлак на встречу с верным человеком.
…Бурхан вернулся почти через час. Едва взглянув на него, Ахмед понял: что-то случилось.
— Выследили?! — бросился навстречу.
Бурхан в ответ покачал головой, сделал обиженное лицо: мол, его — и выследить? Такого еще никто не помнит.
— Тогда не тяни, рассказывай, — прикрикнул Ахмед. — Видать, пожар много наделал шуму?
— Ваш родственник говорит, что много, — не скрывая волнения, ответил Бурхан.
— Мой родственник, — скривился Ахмед. — Он такой же мой, как и твой. За деньги можно и с самим аллахом породниться. Чем больше платишь, тем больше узнаешь. Что же ты мне скажешь наконец?
— В кишлаке лучше не появляться. Вчера после похорон не только мужчинам, но и подросткам выдали оружие. Всех незнакомых обыскивают…
— Каких похорон? — с удивлением перебил его Ахмед.
— Разве я не сказал? — спохватился Бурхан. — Когда загорелась школа и люди бросились ее тушить, то несколько человек подорвалось на минах. Одного, начальника отряда местной самообороны, удалось спасти, а двоих нет.
— Мины?! — не веря услышанному, переспросил Ахмед. — Откуда они взялись?
— Думаете, я знаю? — растерянно пожал плечами Бурхан. — Главное, кто и когда их устанавливал? Ведь я поджег школу уже на рассвете. И никого не видел.
Бурхан задумался.
— Значит, их установили раньше. Еще до моего прихода, — произнес он тихо. — И я, не зная об этом, был там, ходил вокруг школы. И тоже мог подорваться! — Представив, что могло с ним случиться, Бурхан схватился за голову. — Аллах всемогущий, это ты отвел от меня беду. Только ты…
Не глядя на причитающего Бурхана, Ахмед присел на пол. «Уходить. Как можно быстрее уходить. Сегодня же ночью. Едва стемнеет», — билось в его голове.
Ахмед прекрасно сознавал, что значит появление в кишлаке мин. Если пожар можно еще объяснить чьей-то ненавистью, вспышкой злобы, то минирование — след банды, результат спланированной операции. А значит, банда или ее часть находится в кишлаке, ведь подходы к селению тщательно перекрыты. И теперь все будет брошено на ее поиск. От этих мыслей Ахмеда прошиб холодный пот. Он твердо знал, что оставаться в кишлаке — все равно, что подписать себе смертный приговор.
