Сергей Кольцов - Тихая разведка
Вышли и остались одни. Над ними, как бы вдавливая их в землю, висело черное вязкое небо. Луна, бродившая по своей орбите, должна была появиться на юго-западе лишь в полночь. Стало совсем мрачно и тихо. Только через длинные промежутки времени жутковато вскрикивал филин. Изредка бормотала о чем-то какая-то ночная птица. И от всего этого беспокойство и тревога безотчетно вселялись в сердце Ковровой. Весь день после встречи с гауптштурмфюрером СС Гроне и отвратительно неприятным спутником по повозке роттенфюрером она страдала не от перенесенных физических перегрузок, а от какого-то навязчивого, редко посещавшего ее предчувствия неблагополучного завершения порученной разведгруппе операции. Но не об этом, оставшись наедине, хотелось говорить с любимым человеком. А иначе не получалось.
— Прости, Наталка. Я так и не спросил тебя, как ты пережила соседство с рыжим роттенфюрером.
Она усмехнулась:
— Эсэсовец себя чувствовал, видимо, довольно гадко. Так от него несло!.. А тут еще страшная духота. Только встреча с гауптштурмфюрером Гроне принесла избавление. Сосед мой вдруг ожил, напрягся, прислушался. Женька! Ну и врезала же я ему от всей души за муки мои! И испугалась: вдруг завопит благим матом. Перевернулась на левый бок к чучелу — и ствол «парабеллума» ему под левую лопатку… Хрюкнул и засопел по-прежнему.
Черемушкин не отозвался на юмористическое повествование. Рука его прошла по мягким льняным волосам Натальи, дрогнула, и он нежно прижал ее голову к своей груди.
— Один из тяжких дней. Но он прошел. Еще сутки, двое, а на третью ночь, если ничто не помешает, вызываем самолет. Задание уже сегодня считаю выполненным. Но не могу, не могу без проверки данных докладывать по начальству. Один неправильный вывод дорого может обойтись не одному подразделению… Думаю, что это мой последний выход.
Она приложила свою горячую ладонь к его губам:
— Не зарекайся. Ты из племени, которые не держат своего слова. Вновь тебя потянет… Ты не можешь не ходить по лезвию ножа. Вчера приснился мне жуткий сон. Да, да. Не криви губы. Не улыбайся. Мне кажется, это был вещий сон. Приснилось море. Я стою на пустынном берегу и смотрю в синюю даль. Ты появился откуда-то внезапно и прямо в одежде, не снимая оружия, вошел в воду. И вдруг море взбеленилось: из сине-голубого стало бархатно-черным, покрылось крупными волнами… Тебя накрыла черная ревущая водная хмарь. А потом привиделись огромные черные безобразные грифы с окровавленными клювами…
— Бррр! — потряс плечами Черемушкин. — Впечатляющая картина! Но мы сумеем насолить этим грифам. Вместе с тобой…
Она обняла своего единственного и прижалась к нему всем телом, передавшим ему волну трепетного движения мышц… Сердце Евгения забилось неровно, резкими толчками…
Потом она еле слышно прошептала: «Иди же. Тебя ждут твои солдаты».
Черемушкин медленно вращал ручку настройки радиостанции, прослушивая эфир. Но ничто путного, кроме пустых, ничего не значащих немецких фраз, не услышал. Насыщенность была очень низкой. Он опустил голову на стол, мельком взглянув на часы: они показывали двадцать три сорок семь Москвы. Его внезапный вязкий сон. И почудилось ему, что видит он взрослого своего сына, удивительно похожего на Наталью и басовито называющего его батей. Евгению это очень нравилось, и он кивал стоявшей рядом жене: «Смотри, мать сын-то наш каков! В тебя пошел, точная стать и копия!..» Затем вместо сына и жены появилась нагловатая, насмешливая физиономия штурмбанфюрера СС Отто Вебера. Вооруженный штыковой лопатой, он тянулся к его горлу. Еще миг — и острая кромка лопаты разорвет ткани шейного позвонка. Откуда ни возьмись, появился пучеглазый коротконогий эсэсовец-карлик. Вырвав из плетня увесистый кол, он размашисто дернул им Черемушкина между лопаток.
Капитан вздрогнул и проснулся. Поспешно натянул на голову съехавшие с нее наушники, и сейчас же в уши ворвалась бурная разноголосица эфира. Кто-то терпеливо, настойчиво просил на немецком «Вислу», другой голос — «Одер». Стрекот и сухие цифры морзянки, выкрики на всех языках заполонили тихий до этого эфир. Черемушкин глянул на часы: выходит, проспал сорок минут — целую вечность. Оглянулся вокруг себя. Никого. Успокоился. И тут же услышал позывные какой-то радиостанции:
«Ахтунг! Ахтунг! „Кречет“! „Кречет“!.. Я — „Барс“! Я — „Барс“! К шести ноль-ноль сосредоточиться в квадрате „двадцать семь дробь три“. О готовности к передислокации радируйте. Я — „Барс“! Как поняли? Прием… — „Барс“! Я — „Кречет“! Мотоциклетные подразделения и резерв имеют готовность „номер один“. Действую согласно общему плану штаба „Феникс“. Каждая войсковая единица обеспечена радиосвязью и наделена позывными „Кречет“. „Кречет“-один-семь. Приказ о выдвижении в заданный район дублируется. Я — „Кречет“! Связь заканчиваю…»
«Все хищники: какой-то барс, какой-то кречет. Квадрат „двадцать семь“. Чем же знаменит для немцев? — подумал и вдруг осекся: —Ведь упомянутый квадрат — это хутор Калинич, в котором остановилась разведгруппа. „Дробь три“, обозначает его южную часть. Дорога Станичка — Кобылино является южной границей соседнего квадрата, теперь уже „двадцать восьмого“. Но непонятно, с какой целью, для чего радиосвязь между „Барсом“ и „Кречетом“ велась открытым текстом? Что за тайна вражеских намерений? Кому именно присвоены позывные „Барс“ и „Кречет“? Какие вражеские подразделения вовлечены в азарт ликвидации разведгруппы? Знает ли немецкое командование о месте ее ночлега? Может быть, прозорливость оправившегося после шока гауптштурмфюрера СС Гроне подсказала?.. Чушь! Не может быть! Гроне должен понимать: цена его падения — собственная голова. А может быть, простое давление на психику, моральное воздействие на тех, кто должен услышать подобный диалог? Заставить русских разведчиков зашевелиться и обнаружить свое истинное местопребывания, позабыть о ранее принятом оптимальном решении? Чепуха! О том, что советская разведгруппа облюбовала хутор Калинич, может по праву догадываться только сам господь Бог, и никто другой. Держись, капитан! „Порой, где сила сладить не сумеет, там все преграды мудрость одолеет…“ Что это я Саади цитировать стал?..»
На пороге комнаты бесшумно, словно привидение, появился старший сержант Касаткин.
— Что, Миша, не спится? — повернул голову Черемушкин.
— Не то слово. Тревожно, командир.
— Здесь вот какое дело. Немецкие радиостанции с позывными «Барс» и «Кречет»… — он передал Касаткину суть короткого разговора двух хищников. — Вот только до конца в толк не возьму их выход в эфир открытым текстом.
Михаил пожал плечами:
— Каждый шорох в чужом саду всегда со значением…
Оба понимающе переглянулись и улыбнулись каким-то своим потаенным мыслям, наверное, вспомнив беспечное босоногое детство.
— Зад приходилось почесывать?
— От этого нет заговора. Какой мальчишка городских окраин не помнил хлесткого удара арапником! От иного хозяйского «гостинца» камнем валишься с забора на землю. Запретный плод тем сладок, что не из своего хозяйства. А вообще, тишина, глушь, хотя совсем рядом шоссе. Поднимать людей?
— Не стоит. Сделай смену двух постов, пусть малость подремлют. Часа через два общий подъем. Горячка нужна при особом, известном случае. Перекусим — и в путь. — Он развернул карту: — Из хутора скрытно отходим к песчаной плеши высоты «двадцать девять дробь семь». Это вот здесь, — показал он точку на карте. — Сама высота, склоны ее в два пояса густо поросли березняком, а выше — молодым сосновым лесом. С песчаной плеши пятачка, свободного от растительности, отлично просматриваются шоссе Станичка — Кобылино, не говоря уже о лесной дороге Станичка — Калинич. Пересечь от высоты по прямой указанные магистрали и выйти в квадрат «двадцать восемь», по моему умозаключению, особой сложности не составляет. А какое мнение на этот счет имеет мой заместитель?
— Только так, и не иначе. Чтобы вырваться из опасной зоны соприкосновения с немцами, необходимо немедленно покинуть данный район и раствориться в южных границах квадратов «двадцать восемь», «двадцать девять», продолжая целенаправленный рейд разведгруппы. Только выполнив задачу, получаем право на выход из игры, как бы она не усложнилась. У меня все, командир. Исчезаю. Проверю посты. Вернусь и доложу.
Черемушкин прервал вращательное движение руки в заданном диапазоне радиоволны. Казалось, совсем рядом внезапно раздавшийся женский голос заставил его вздрогнуть.
«„Кондор“! „Кондор“! Я — „Беркут“! Я — „Беркут“! Обеспокоены вашим продолжительным молчанием. Используйте любую возможность для связи. Условный радиосигнал снимет подозрение».
«„Пегас“! „Пегас“! Я — „Беркут“! Назрела необходимость законченной информации в пределах территориальности войсковой группы „Феникс“. Сроки, уточненные координаты приема транспорта. Внимание! Я — „Беркут“! Повтор для „Кондора“… „Пегас“! Я — „Беркут“! Повтор. Слушайте меня внимательно…»
