Василий Изгаршев - Побратимы
— Т-товарищ к-капитан, — кажется, мы оба начали заикаться, — р-разрешите…
Крайние стропила рухнули, одно из них упало прямо на крыльцо. Над крышей взметнулись длинные багровые языки. В ту же секунду на крыльце появился Карпухин. Одной рукой прижимая к боку ящик, другой, закрыв лицо, он, шатаясь, пытался перелезть через горящее бревно…
— Беги, солдат, беги! — закричали ему из толпы…
Комбинезон на Генкиных плечах, на коленках горел.
От него клубами валил белесый пар.
Капитан, сержант и я, не сговариваясь, бросились ему навстречу. Все произошло в одно мгновение. Кто-то из нас выхватил у Генки ящик, кто-то перетащил его самого через бревно. Кто-то вырвал у пожарника брандспойт и сбил пламя с Генкиного комбинезона.
Потом мы отвели Карпухина в сторонку, отдали деду ящик с «казной» и снова побежали тушить пожар.
Дома отстояли. И правление тоже. Правда, огонь полностью уничтожил крышу. Сгорели перегородки в доме, крыльцо… Пострадали сенцы… Одним словом, капитального ремонта не миновать.
Мокрые, в перепачканных комбинезонах, разгоряченные, собрались мы возле машины.
— Все? — спросил капитан у лейтенанта Астафьева.
— Так точно, все налицо.
— Как чувствуешь себя, герой-пожарник? — Капитан Бадамшин легонько похлопал Генку по плечу.
Карпухин, прищурившись, смотрел на капитана и глуповато ухмылялся. Брови и ресницы у него начисто выгорели. На лбу, на щеках черные от сажи полосы.
— Нормально, товарищ капитан.
— Нормально… А брови, ресницы где?
Генка дотронулся пальцами до надбровья.
— Мать честная, — огорчился он. — Спалил. Ну да шут с ними, может, черные вырастут — брюнетом буду. Рыжие из моды выходят…
Подошел председатель, колхозники.
— Спасибо, Мансур Валиуллович. Всем твоим хлопцам спасибо, — сказал он Бадамшину, обнимая капитана единственной рукой. — По-фронтовому действовали, молодцы!
Из-за спины председателя протиснулся дед-бухгалтер.
— Сергей Василич, — дискантом проговорил старик, обращаясь к председателю, — дозволь, как порешили, самолично вручить солдату причитающуюся ему премию за отвагу на пожаре.
— Давай, дед Михей, действуй!
Дед Михей подошел к Карпухину вплотную.
— Вот что, внучек, за подвиг твой при спасении народного добра члены правления постановили наградить тебя премией. Прими от полного сердца, — дед протянул Генке маленький сверточек.
— Значит, выходит, я тут подзаработал на пожаре? — Генка встал. — За спасение добра причитаются солдату ассигнации? Интересуюсь суммой.
— Пятьдесят целковых, — наивно ответил старик.
— А в несгораемом, позвольте полюбопытствовать, сколько было?
Мы недоуменно переглядывались между собой, испытывая чувство неловкости от Генкиных слов. Но никто не вмешивался в его разговор с дедом Михеем.
— Триста двадцать четыре рублика! Ведь в наличности больших сумм держать не полагается, — словно оправдываясь, отвечал бухгалтер.
— Не богатая казна, — сказал Генка и, четко повернувшись через левое плечо, как на строевой, пошел к машине.
— Премию-то, премию, — забеспокоился дед Михей и засеменил за Генкой, норовя поймать его за рукав комбинезона. — Премию-то прими, внучек дорогой.
— Да вы что, дедушка дорогой, на смех солдата поднимать взялись? — сердито отрезал Карпухин. — Да нешто солдат за мзду служит? Чтоб за такое дело Карпухин копейку взял? Что вы, в самом деле… Не за мзду служим, — гордо повторил Генка и взялся за борт машины, давая понять, что разговор окончен.
— Это как же так получается, товарищ капитан? — сокрушался дед. — Члены правления решили, а он?
— А я при чем? — улыбнулся Бадамшин. — Члены правления решили. И он решил. А я не решал… Вот так. Ну, что ж, Сергей Васильевич, счастливо оставаться… До свиданья, товарищи.
Капитан приказал Астафьеву сесть в кабину, а сам уселся с нами в кузове. И мы поехали обратно, в учебный центр. Занятия капитан отменил. Всю дорогу балагурили. Уже перед самым шлагбаумом Бадамшин спросил Генку:
— Как же вы так, Карпухин? Без спросу прямо в огонь? А?
— Виноват, товарищ капитан, — сказал Генка. — Я у вас еще тогда, когда вы занятия на полосе препятствий проводили, хотел попросить разрешения…
— Ну и что же?
— Не решился.
— Почему?
— Если честно, страшновато было.
— А сейчас?
— И сейчас страшновато. Но ведь казна, товарищ капитан…
— Вы, товарищ Климов, обязательно напишите в солдатскую газету про «пожарника», — посоветовал ротный.
Дня два потом Карпухина иначе как «пожарником» никто во взводе не величал, А он и не обижался.
19
За все время службы ни я, ни Генка ни разу не побывали дома. Другие солдаты, пока мы жили на зимних квартирах, по субботам и воскресеньям ходили в город, в увольнение. Но на меня и на Карпухина эта самая высокая привилегия солдатской службы по причинам, вполне понятным нам обоим, не распространялась.
Было обидно, конечно. Жить от дома в двадцати минутах езды на трамвае и ни разу не побывать у родных, согласитесь, не сахар. И только, когда вышли в учебный центр, обида улеглась. Тут все оказались на одинаковом положении: увольнений не полагалось никому. Офицеры и те не каждый выходной ездили к семьям.
По воскресеньям на спортплощадках, на местном стадионе сразу же после завтрака начиналась, как говорил Генка, солдатская «коррида». Организовывались всевозможные спортивные состязания. Перетягивание каната сменялось бегом в мешках, двухпудовая гиря уступала место гранате. Кто больше выжмет? Кто дальше бросит? Кто выше прыгнет? Кто быстрее доскачет до финишной черты на одной ноге? А болельщиков, болельщиков! Как в Лужниках!
Нынче для нашей роты «коррида» наполнена особым смыслом. Состязания с легкой Генкиной руки окрестили турниром в честь молодого прапорщика Альхимовича. Накануне был зачитан приказ о присвоении звания прапорщиков нашим однополчанам. Фамилия Альхимовича в приказе значилась, согласно алфавиту, первой. Ух, и покачали же мы нашего старшину!
Как всегда, спортивные состязания начались под улюлюканье болельщиков. Наша рота от других в этом деле тоже не отстает. Горластая!
Вот тот солдат с прической «под Котовского», плясун из третьего взвода, только что в составе взводной команды получил флакон тройного одеколона в качестве приза за победу в совершенно уморительной комической эстафете — на последнем этапе парень быстрее всех проскакал на четвереньках, а теперь подбадривает своих городошников.
— Шайбу, шайбу! — выкрикивает плясун. И ему вторит весь третий взвод.
Мы с Генкой вместе с товарищами по взводу заняты во многих номерах турнира. И канат тянули, и взбирались по шесту, и с двумя снарядными ящиками в руках, наполненными песком, переходили по бревну через довольно глубокую канаву. Приз мы тоже заработали. Прапорщик Альхимович после обеда пришел к нам во взвод и поздравил с заслуженной победой в силовом многоборье. А мы, растроганные, вылили ему на форменную рубашку полфлакона заработанного приза.
— «Тройной»? — поинтересовался прапорщик.
— Ну что вы, товарищ старшина, виноват, товарищ прапорщик, — запротестовал Генка. — Чай, мы не из третьего взвода, будем мы за «Тройной» надрываться. У нас марка посолиднее: «Душистый горошек». Можете самолично убедиться.
Альхимович убеждаться не стал, поверил на слово.
— Товарищ прапорщик, — продолжал Генка, — уж очень, на мой взгляд, однобоко у нас проходят спортивные праздники. Не все виды спорта в почете у нашего спорторганизатора товарища сержанта Каменева.
— Что вы предлагаете, Карпухин? Критиковать — дело нехитрое.
— Умственных занятий мало. Почему бы не организовать блицтурнир в домино, например? Во флотского! А?
— Это «козла», что ли, забивать? Нашел умственное занятие…
— А как же, товарищ прапорщик, каждой костяшкой с умом надо стукать. Это ведь не канат тянуть, — под хохот всего взвода закончил Карпухин.
— Ох, Карпухин, Карпухин, — пробасил сквозь смех прапорщик, — беда с вами, право. Однако молодец… Вот уедете все скоро, скучно без вас станет…
— Мы уедем, другие приедут. Когда же вам скучать-то, товарищ прапорщик?
— Верно, скучать некогда… А все-таки… Привык я к вам…
— А когда мы уедем, если не секрет, товарищ прапорщик? И куда?
Альхимович ответил не сразу. Достал портсигар, пистолет-зажигалку:
— Ну, кому «гвардейских»? Угощайтесь, хлопцы.
Давали нам по пайку сигареты «махорочные», переименованные в солдатском обиходе на «гвардейские». Крепости они невероятной. Помню, Николай Антропов все никак не решался начать курить.
— Да ты попробуй, — поучал его Генка. — Сначала без затяжки, а потом привыкнешь, само пойдет.
