Алексей Котов - Лебединая охота
«Запьянеешь сильно, – попытался одернуть себя хан. И тут же решил: – А пусть!.. Твое добро и зло от тебя не убежит».
Аянэ стала глупо хихикать. Она подошла к хану и прильнула к нему всем телом.
11Ждана поднялась на встречу Андрею, едва хлопнула дверь. Она что-то сказала – Андрей не расслышал что – и мягкие женские руки тут же обвили его шею.
– Живой! – дохнул горячий, радостный шепот в ухо Андрея.
Андрей провел ладонью по нежной женской щеке:
– Ждешь, значит, Ждана?
Молодая женщина улыбнулась, потерлась щекой о ладонь и молча закивала головой. Ее радостно блестевшие, влажные глаза были совсем рядом.
Андрей почувствовал тугой, большой живот Жданы и отстранился.
– Ты как?.. Мать?
– Все здоровы, слава Богу! Есть хочешь?
Андрей кивнул.
Теща Влада – хмурая, прямая и высокая женщина, с суровым лицом – уже накрывала на стол. Она молча взглянула на зятя, ничего не спросила, и перевела взгляд на его ногу, когда Андрей сильно прихрамывая, подошел к столу.
Андрей ел мало и много пил… Шипучий квас бил в нос, заставляя слезиться глаза.
Теща молча наполнила деревянный таз теплой водой, поставила его у ног Андрея и ножом распорола штанину.
– Кто поверх штанов перевязывал? – недовольно спросила она. – Гридя?
– Все равно домой шли, – Андрей оторвался от еды. – Что там, сильно задело?
– Жив будешь – не помрешь, – ответила теща. – Ждана, штаны новые давай.
– А новые зачем? – удивилась жена и тут же спохватилась: – Ой, я сейчас!..
Пока Андрей ел и пил, Влада закончила промывать рану. Затем Андрея уложили на постель, и теща принялась смазывать рану какой-то сильно пахнущей травами мазью.
– Андрюша, а как там?.. – осторожно спросила Ждана. – Ну, там… – женщина кивнула в сторону южной крепостной стены.
Она замолчала и умоляюще смотрела на мужа.
– Воды еще принеси! – строго сказала дочери Влада. – Что застыла, словно дел, нет?
Ждана прикусила нижнюю губу и метнулась в сени.
Проснулись дети. Пятилетняя Лада и трехлетний Вятша подошли к отцу, но Влада не подпустила их близко.
– Ишь, взбаламутились! – ворчала Влада. – Отца только третьего дня видели. Что глазами-то его тереть?
Когда теща закончила с раной, Андрей встал, натянул новые суконные штаны и надел сапоги.
– Ну-ка, пройди по хате, – сказала теща.
Андрей сделал пару шагов. Нога болела, но шаги дались легко.
– Не туго я затянула? – спросила теща.
– Хорошо. Так легче… Спаси Бог.
– И тебя спаси. При татарах не хромай.
– Знаю, – Андрей усмехнулся. – Они как собаки, всей толпой добивать кидаются.
Теща отошла в сторону и к мужу снова и сразу метнулась Ждана.
– Андрюшенька!.. – она обняла его за шею и заплакала. – Андрюша, что будет?!
– Что Бог даст, – ответила за зятя дочери теща. – Не вой без нужды.
Подталкивая перед собой детей, Влада вывела их в другую комнату.
Андрей присел на постель… Ждана – рядом и крепко сжала руку мужа в своей горячей ладони.
– Завтра татарские камнеметы и таран жечь пойдем, – сказал Андрей. – Без них им город не взять. А что дальше – видно будет.
Ждана чуть побледнела.
– За ворота снова?..
– По другому нельзя. Я на стене останусь, ходок из меня не очень ловкий.
Молодая женщина чуть слышно вздохнула.
Андрей молчал. Слов больше не было. Он снова ощутил горячее дыхание жены у щеки и губы Жданы осторожно коснулись ее.
– Мне рожать через пару недель, – зашептала Ждана. – Всего боюсь!.. Утром кошка глечик с молоком опрокинула – я от страха присела. А мама смеется. Говорит, что когда корова или овца разрождаются, они тихое место ищут. А где оно у нас тут?..
Андрей сжал зубы.
«Через пару недель…» Козельск выстоял почти семь, но за последние дни татарский лагерь увеличился чуть ли не в трое.
Андрей вспомнил о тайном подвале Стояна, о котором ему говорил Гридя. Пульсирующая боль в ноге поднялась выше, прошла через живот и дошла до сердца.
«Может, я зря я отказался? – подумал Андрей. – Лучше как крыса под землю забиться, потому что тут никто живым не останется. Мне-то что?.. Все равно погибать, а Ждана, мать и дети?!»
Андрею стало трудно дышать. Он хотел было нашарить ворот рубахи, рвануть его что есть сил, но пальцы наткнулись на холодную кольчугу. Андрей что есть силы сжал ее, потянул вниз, и другой кольчужный край тут же впился ему в сзади в основание затылка. Одна боль – под сердцем – легла на другую, и стало легче дышать.
– Ждана, мне бы к дядьке Тихомиру зайти надо, – глухо сказал Андрей.
– Зачем?
– Поговорить нужно.
– Надолго? – в женском голосе легко угадывались тоскливые нотки.
– Нет… Только я и дома не надолго. Чуть светать начнет – уйду.
– Значит, от Тихомира зайдешь домой?
Андрей молча кивнул. Он встал, чувствуя, как женские руки пытаются удержать его и бессильно скользят по его плечам.
– Зайду, зайду, – уже вслух пообещал Андрей.
Мелькнула мысль: «Тошно же как, Господи!..» В глазах потемнело, словно лучину на столе заволокло мраком. Проходя через комнату, в которой Влада укладывала детей, Андрей увидел тяжелый топор-колун у входа.
«Влада поставила, – догадался он. – Татарву ждет».
12Это было… Когда же это было? Кажется, после штурма Рязани к крохотной дочери Бату Ариунтуе привязался черный котенок. Он пришел из разгромленного города, и однажды утром трехлетняя девочка обнаружила его на своей постели. Худющий котенок смотрел на нее большими, зелеными глазами и беззвучно мяукал.
Ариунтуя часто и тяжело болела, (у нее шла горлом кровь), редко вставала, а во время приступов не могла даже сидеть. Девочка позвала котенка, и он охотно подошел к ее лицу. Когда служанка заметила свой промах, было уже поздно, Ариунтуя не отдала котенка.
Вечером к больной дочери пришел Бату. Котенок лежал рядом с девочкой и деловито вылизывал лапу. Бледное лицо Ариунтуи казалось спокойным и улыбчивым. Она взглянула на отца, потом показала глазами на котенка и сказала:
– Смешной…
Великий Хан сел рядом с дочерью и погладил ее по руке. Только затем он обратил внимание на найденыша и приказал хорошенько накормить его. Наевшись, котенок превратился в круглый, черный шарик. Бату взял его, но рука хана оказалась слишком сильной и грубой для тщедушного котенка. Он беззвучно открыл рот, в котором едва виднелись крохотные зубки, и впился в большой палец хана.
– Молодец! – засмеялся Бату.
Рассмотрев котенка, Бату осторожно поставил его на лапки. Котенок снова вернулся к Ариунтуе. Он зевнул, прилег, положив под грудь лапки, и задремал.
– Ганжуур! – сказал Батый дочери. – Мы будем звать его так, потому что тебя зовут Священный свет.
У маленькой Ариунтуи было не так много сил, чтобы самой ухаживать за котенком, а у самой незначительной прислуги семьи Великого Хана всегда находилось много других дел. Поэтому котенка Ганжуура поручили заботе пленной русской девочки лет восьми, которую выдернули из вереницы пленных, уходивших на Восток. Закопченная, в длинной рваной рубашке девочка плохо понимала толмача-переводчика. И только когда ее ударили по щеке и сунули в руки котенка, она, наконец, догадалась о том, чего от нее хотят.
Днем Бату был всегда занят и только вечерами он находил время, чтобы зайти к дочери. Ганжуур всегда был рядом с ней, а в углу юрты сидела девочка в грязной, длинной рубашке. На нее никто не обращал внимания и она, казалось, была рада этому.
Ганжуур быстро поправлялся, оказался очень жадным на еду, что тоже нравилось Бату.
– Маленькая пантера! – смеялся Бату, играя с котенком. – Если бы Небо сделало крохотного Ганжуура в десять раз больше, и он стал равен ростом собаке, ни один воин не смог бы справиться с ним.
Почти никто из приближенных Великого Хана – разве что маленькие дети, да и то не все – не разделяли странной привязанности Ариунтуи к котенку. Но, не смея обидеть любимца ханской дочери, люди вымещали досаду на пленной девочке, опекавшей его. Женщины часто били ее по затылку – «уйди, бестолковая!», «пошла вон, дура!» – и по вечерам из носа пленной рабыни часто шла кровь. Ее плохо кормили и даже зимой она ходила в той же самой рваной рубашке. Чтобы хоть как-то защититься от постоянных побоев, девочка старалась не выпускать Ганжуура из рук, а поколотить ее, когда она держала на руках котенка, могла только старшая жена Батыя Боракчин-хатун. Когда Ариунтуя требовала своего любимца к себе и он оставался с ней на ночь, служанку-рабыню выгоняли из юрты на мороз с парой кусков дырявого войлока.
За зиму Ганжуур вырос, окреп и превратился в избалованного красавца. Он ловко прыгал через руку Великого Хана, когда тот этого хотел и взбирался ему на плечи, если тот того желал. Если Бату хотел жестокой игры и принимался трепать Ганжуура за шиворот, тот смело принимал бой, и ханская рука покрывалась множеством царапин.
