Нгуен Нгок - Страна поднимается
Молчанье. Малая птаха фи, присев на крышу общинного дома, с изумленьем уставилась на людей, потом, испугавшись чего-то, вспорхнула и улетела.
Медленно поднялась изможденная старческая рука с костлявыми, длинными, точно сухие хворостины пальцами: дядюшка Шунг. Еще кто-то поднял смуглую мускулистую руку: Сип.
— Я знаю, Нуп прав, — медленно, устало произнес старый Шунг. — В горах будет ох как трудно, зато на душе полегчает. Покориться? Гнуть спину на француза?! Нет уж, тогда не видать нам ни Зунга, ни Кэма, ни солдат дядюшки Хо… Деревня Конгхоа не покорится никогда…
Трое, четверо, пятеро, шестеро… Уже шестеро подняли руки: прибавились сестрица Зиеу, старый Шринг, брат Ханг, сестрица Зу… Рук становилось все больше — белых и тонких, крепких и смуглых. Одна самая маленькая рука старалась подняться повыше, но то и дело терялась меж руками побольше да покрепче, множившимися с каждым мгновеньем. Маленькую ладошку тянул кверху Тун.
Потом разом прозвучали голоса:
— Мы идем с Пупом!
Нуп сосчитал — всего девяносто человек. Остальные сорок не подняли рук. Эти завтра разойдутся по деревням и будут гнуть спину на француза.
* * *
Девяносто человек. Впереди идет старый Па. Люди несут топоры, тесаки, рис, кое-что из одежды. Поднявшись по кручам до лощины у горы Тьылэй, все как один останавливаются и глядят вниз. Там, у подножия, горит, охваченная огнем, деревня Конгхоа. Это они своими руками подожгли ее уходя.
— Эй, огонь! Проглоти поживей всю деревню, чтоб француз и носа сюда не сунул!..
Темнеет. Они выходят к ручью.
— Этому ручью, — говорят деревенские старики, — имя Бопгпра. Место доброе, само небо велит ставить здесь дома. Отсюда и француза углядишь еще издалека. Продержимся, отобьемся.
Люди, сняв из-за плеч корзины, опускают их наземь. Нуп стоит и глядит туда, где осталась старая деревня. Вечерний ветер доносит пряный запах дикого овоща банло, к нему примешан привычный дух вспаханной влажной земли с полей, протянувшихся вдоль речки Датхоа. Сам не ведая толком отчего, Нуп чувствует вдруг, как на глаза набегают слезы и скатываются из уголков век, огибая заострившиеся от соляного голода, обожженные солнцем скулы. Нуп понимает: сегодня тот самый день, когда деревня Конгхоа начинает настоящую борьбу с французом, впереди ее ждут тяготы и лишенья. Девяносто человек, ушедших с Нупом, сожгли свои старые жилища и поднялись по кручам сюда, в горы. Нет, прежде он не любил, как должно, свою деревню, не делал для нее все, что в его силах. Отныне он станет любить ее еще крепче, сделает больше.
III
По ночам, когда льют проливные дожди и ярится ветер, старый Шунг разжигает огонь в общинном доме и, усевшись у очага, рассказывает подросткам и малым детям всяческие истории о горах и лесах, о небе и земле, о водах и реках. Нет, не мертвы они и не бездушны. В урочную пору являют доброту и щедрость. Горный лес дает мед и древесину, что идет на возведение домов; ручьи поят водою, кормят рыбой. Вода, утомясь от стремнин и порогов, останавливается передохнуть у пристаней, осененных большими деревьями, обретая прозрачность; сядешь на камень, погрузишь в нее ноги, и растечется по телу приятная прохлада. А ветер — что твой добрый молодец — потеребит рис, насытится, а там возьмет самострел и — на охоту в лес: то мчится, то крадется тайком, выглядывает из-за каждого дерева — как бы зверь не услышал его, не скрылся. Только камни ленивы, лежат себе круглый год на одном месте, и никуда их не влечет…
Но бывает, небо с землею разгневаются, неведомо даже на что. Вода поднимается, ревет, бурлит в старых руслах, а иной раз бежит прямиком по полям, вырывает с корнем и уносит рис и даже вековые деревья, увлекает за собой и топит людей, отдавая всю добычу могучей реке Ба. Ветер, рыча как тигр, мчит с горы на гору, повергая наземь все, что ни встретится на пути, ломает деревья в четыре и в пять обхватов, сносит дома, валит людей. Но страшнее всего гнев камня. Разъяренные камни грохочут, бегут…
Мальчишкой еще, лет семи или восьми, Нуп видел однажды бегущие камни. Вот уж напасть! Всю ночь перед тем бушевали ветер с водою. На заре они вроде утихли. Ветер, усталый, умерил свой бег. Дождь сеялся все мельче и реже. И тут ни с того ни с сего самая огромная глыба на вершине Тьылэй разгневалась, разъярилась. Сперва она отбросила прочь лежавшие у ее пог пласты земли. Потом, покачнувшись, вдруг перевернулась и ринулась вниз по склону. Мчалась она быстро, за нею никому было не угнаться. Ломала и валила наземь преграждавшие путь деревья. Встретив зверя, сшибала каменным кулаком, и тот оставался лежать распластанной мертвой тушей. А если ей попадались на дороге другие глыбы и камни — друзья ее и детеныши, она, подтолкнув их, увлекала вслед за собою. С грохотом и ревом они бежали и прыгали позади нее. Когда все кончилось, леса и горы стенали и содрогались. Земля, красным прахом взметнувшаяся ввысь, слепила взор. Люди, крича от ужаса, попрятались в домах.
— Эй! Эй! — окликали их умудренные жизнью деревенские старцы. — Это камни! Камни бегут!.. В домах от них не спрячешься! Бегите скорее к ручью!..
Люди притаились по берегам ручья, похолодевшие от страха, дрожащие, как в ознобе. Дети, что поменьше, падали в беспамятстве наземь.
А камни, достигнув подножия, не мчались больше толпой, сломя голову. Врассыпную запрыгали они по деревне. Один, грохоча, вломился в общинный дом и перебил вдребезги посуду для винопития. Другой влетел в стоявший на поле амбар, разворотил стены, вышвырнул прочь снесенный туда рис. А напоследок отставшие камни бросились в ручей, подняв столбы пены и брызг… И улеглись там, не желая сдвинуться с места, подставив бока ползучему мху — пусть взбирается на них и зеленеет. Счастье еще, в тот раз ни один камень не угодил в человека; погибло лишь пять буйволов, восемь свиней да четыре курицы…
Месяц прошел, как поставили деревню у берега Бонгпра, расчистили от леса землю под посевы, и Нуп отправился осмотреться получше в здешних горах, отыскать место, где будет удобнее встретить француза. Он взобрался по крутому склону ущелья, где путь преграждали отвесные выступы скал. Теперь, когда не было соли, подъем утомлял вдвое против обычного: дух захватывало, и колени тряслись — вот-вот развалятся. Из последних сил добрался он до камня, укрытого прохладною тенью, и присел отдохнуть, глядя вниз с крутизны. Тут на память ему пришел рассказ старого Шунга о камнях.
— Все равно, ведь камни-то эти — порожденья родной земли! Мы должны рассказать им все, пусть разгневаются на француза, уж тогда мы его одолеем.
Нуп, выбрав камень побольше, подтащил его к краю ущелья, от усталости и напряжения у него потемнело в глазах. Он разжал руки, и камень помчался вниз к подножию, следуя извивам проторенной старой тропы, подпрыгивая и переваливаясь с боку на бок.
— Все ясно! Теперь французу конец.
Слазив в ущелье, Нуп почувствовал вроде прилив сил и даже развеселился. За едою кусок, сдобренный пеплом, не становился больше колом в горле. Он отыскал Сипа, и они, выйдя вдвоем за околицу, подошли к краю обрыва и глянули вниз. Вдоль лощины меж высокими горами бежал ручей Бонгпра. Дальше по склонам расстилался зеленый лес, и ему не видно было конца и края.
— Натаскаем сюда камни, — сказал Нуп, — и сложим в кучу. Француз начнет подниматься в гору, а мы столкнем их с обрыва. Они полетят вниз и — хочешь не хочешь — разнесут на куски вражьи головы.
Вечером обсудили все это с деревенскими стариками, старики дали свое согласие. Спросили людей помоложе, и те согласились. На другой день Нуп с парнями отправились в горы, нарубили бамбук, сплели из него широченную прочную циновку. Из лиан свили четыре толстых каната — четыре тяжа. Натаскали больших камней — какие с человечью голову, а какие и с добрую свинью, побросали на циновку, перекинули канаты через ветки высокого дерева у истока Бонгпра, подтянули циновку с камнями повыше да и завязали тяжи. Так она и повисла над ручьем. А к самому краю циновки привязали веревку подлиннее. Нуп спрятался в кустах, держа конец веревки, потом дернул ее изо всех сил. Циновка наклонилась набок, камни, подталкивая друг дружку, выпрыгнули наружу и с шумом ринулись вниз по ущелью. На испытанья камнемета собралась вся деревня. Видя такую удачу, люди закричали:
— Вот это да!..
— Ну, французу теперь не вернуться восвояси, не видать отца с матерью!..
— Нет, коли так, люди бана непременно дождутся соли дядюшки Хо!..
Сделав первый камнемет, деревенский люд усердней прежнего стал острить колья, ладить луки-самострелы. Торную тропу оставили для каменной лавины, а по бокам склоны сплошь утыкали острыми бамбуковыми кольями да шипами. Девяносто жителей Конгхоа — у всех, кого ни возьми, глаза воспалены, щеки ввалились, — девяносто жителей Конгхоа, неотступно выполняя замысел Нупа, укрепляли новую свою деревню в Бонгпра. Дело нужное, иначе не дождаться им соли от дядюшки Хо.
