Павел Цупко - Над просторами северных морей
К вылетающему в такую рань экипажу Усенко Кронида привела не только дружба, но и боязнь потерять друга в незнакомом и опасном полете. Поэтому он решил, сам проверить состояние техники, особенно навигационных приборов, от исправности которых во многом зависела жизнь летчиков там, в просторах Северного Ледовитого океана.
— А я, Костик, сегодня не спал, — неожиданно сказал Обойщиков и, видя недоумение на лице друга, пояснил: — Писал стихи… так сказать, на тему. Прочитать? — И, не дожидаясь согласия, задумчиво начал:
О, этот дальний уголок земли,
где мокрые туманы залегли
меж сопок, словно белые медведи,
где только стынь,
и снег,
и хриплый ветер,
и месяцами солнце не проглянет,
и на унтах висит
намерзший лед…
Здесь юность наша
в кожаном реглане
в отчаянный бросается полет.
Кронид замолчал и исподлобья посмотрел на Костю. Тот, задумчиво глядя вдаль, тихо повторил:
— Здесь юность наша в кожаном реглане… — Усенко резко обернулся к другу, схватил его в свои ручищи, восхищенно сказал: — Здорово, Кроня! Это, как говорит наш комэск, в самую десятку! Обязательно напиши в газету.
— Займусь, не беспокойся. Сегодня же…
— Командир! Ракета! — закричал от самолета Александров.
Усенко швырнул окурок и протянул руку:
— Пора, брат!
— Костя! — Кронид рванулся к летчику. — Ни пуха!
— К черту! — Константин расправил могучие плечи, улыбнулся и, шлепнув бомбардира по спине, широко зашагал к самолету.
6Два «Петляковых» Стрельцова и Усенко дружно вырулили на старт и поднялись в пестрое от низких облаков небо. Оба истребителя на своих хвостах несли одну и ту же цифру 7, только у Стрельцова она была желтой, а у Усенко голубой.
Самолеты летели по большому кругу — так требовалось, чтобы перед уходом в море успеть набрать высоту и проверить работу материальной части. Поднимались вверх под облака, пока стрелка высотомера не остановилась на 1000. Усенко переключил флажок СПУ на внешнюю связь и собирался доложить ведущему о готовности к полету в море. Но тот опередил:
— Весна! Весна! — вызывал Стрельцов аэродром. — Я — Орел семь! Все в порядке! Разрешите работать? Прием!
— Вас понял, Орел семь! Работать разрешаю! Желаю удачи!
…Полоска берега исчезла за шайбами килей. Под «Петляковыми» во все стороны простиралась желтовато-серая равнина моря, испещренная белыми мазками пены. Она была однообразной, безлюдной, пугающей. Константин старался не смотреть на нее. Чуть оттянувшись от ведущей «семерки», чтобы легче было следить за ее эволюциями, он с неподдельным любопытством рассматривал интереснейшее явление арктической погоды — «заряды». На одной, будто выровненной по шнурку высоте в светло-голубом небе отдельными серо-белыми островами навстречу самолетам величественно плыли огромные кучево-дождевые облака, настолько мощные в своем вертикальном развитии, что ослепительно белые кромки их верхушек различались плохо, зато пониже, окаймленные густой чернотой, были так хорошо видны и настолько ровны между собой, что казалось, кто-то специально подрезал их по одной линии и положил на гигантский стол с прозрачной крышкой. Каждое облако обрушивало на свинцовую гладь моря плотные потоки снега, издали очень походившие на широкие, чуть скошенные ветром столбы. Столбов и облаков было много. С высоты полета они казались ногами неведомых великанов, которые, закатав штаны-облака, быстро шагали по водной пустыне, и она от этих шагов лохматилась.
Ведущий Стрельцов ловко обходил ноги-столбы, придерживаясь заданного курса. Константин внимательно следил за его филигранно точными движениями, учился: назавтра ему самому предстояло давать такой же провозной другому экипажу.
Странно, но постоянное лавирование между снежными зарядами оказалось не столь сложным, сколь занятным и даже пробуждало спортивный интерес: «Петляковы» стремительно сближались с несущимся навстречу мощным облаком. Казалось, вот-вот произойдет неизбежное и страшное столкновение. Но следовало точное и плавное движение рулями, самолет отклонялся чуть в сторону, и бушующий заряд проносился рядом; а навстречу спешил уже другой. Снова двигались рули, и снова заряд оставался в стороне.
На фоне зарядов и облаков Константин ощущал стремительность движения своего самолета и потому чувствовал себя привычно, мысленно сравнивал этот полет со вчерашним и находил его не сложнее, а проще.
А иногда самолеты не успевали уклоняться от зарядов, попадали в них. Тогда в кабине мгновенно темнело. В передний козырек тысячами устремлялись схожие с огненными трассами пулеметов светлячки мокрых белых снежинок. Снежинки, разбившись о плексиглас, сразу примерзали к нему звездочками, на них падали новые, да так быстро и так плотно, что стекло оказывалось залепленным растущим слоем льда. Такой же лед нарастал на ребрах атаки крыльев, килей, винтов — безобидные и красивые звездочки-снежинки превращались в очень опасное для самолета обледенение: он быстро тяжелел, хуже слушался рулей, скорость падала, а в плавный гул моторов вплетались напряженные нотки, вызывавшие нервозность у летчиков; в конечном счете обледенение грозило катастрофой. Константин с тревогой следил за нарастающим ледяным покровом.
Но в следующую минуту Пе-3 выскакивал из заряда в тепло солнечных лучей. Козырек, крылья, кили, винты быстро оттаивали, кусочки льда расползались, срывались встречным потоком воздуха и отбрасывались в пространство; стальные птицы освобождались от ледяного панциря, продолжали свой стремительный лет над морем. На душе тревога сменялась интересом: навстречу несся новый заряд.
Увлеченный редкостным наблюдением в борьбе с зарядами и гонкой за хвостом ведущей «семерки», Усенко не сразу заметил, как самолеты оказались над узким скалистым мысом. На самой оконечности мыса он увидел башню маяка и невдалеке от нее домики рыбацкого поселка. Направо от поселка тянулся невысокий безлесный кряж, у подножия которого блестели блюдечки озер и топи болот.
— Канин Нос! — показал на мыс Гилим. — Первый этап полета пройден. Здесь кончается Белое море и начинается Баренцево, собственно Северный Ледовитый океан. Смотри, Костя, на него, такое не каждому выпадает!
Константин достал картодержатель и карандашом сделал аккуратную запись: 06.08 — время пролета мыса.
Баренцево море встретило летчиков накатом темно-серых со свинцовым отливом волн. Волны всхолмили всю водную пустыню, одели в пенные кружева скалистый берег полуострова. Ветер крепчал, рябил воду, пенил волны. Снежных зарядов стало больше. В просветах между ними было видно, как небо затягивалось тонкой пленкой высокоперистых облаков с продолговатыми когтистыми отростками. Константин с беспокойством посмотрел на эти «когти»: они свидетельствовали о приближении атмосферного фронта, значит, жди ухудшения погоды.
Самолеты легли на новый курс, и скалистый мыс скрылся за зарядами.
Усенко постепенно освоился с новыми ощущениями, и у него появилось достаточно «свободного» времени, чтобы следить за обстановкой в воздухе и на море.
От Канина Носа летели больше часа. Никаких кораблей и самолетов не попадалось. Стороной проплыли крутые берега острова Колгуев, и истребители повернули на север.
Внимание Константина привлекла картушка компаса: она произвольно вращалась вправо и влево от установленного курса. Что за черт? Летчик забеспокоился, а потом припомнил: в Арктике магнитные компасы подвергаются влиянию магнитных бурь, и потому их стрелки рыскают, затрудняют самолетовождение.
Гилим чутко уловил беспокойство пилота.
— Да не обращай ты внимания на магнитный. Веди по гиро. На гирокомпас эти бури не влияют.
Погода, верно, начала ухудшаться: увеличилось количество зарядов, видимость сократилась до четырех километров, но Пе-3 продолжали улетать все дальше на север. Наконец летчики достигли расчетной точки и начали поиск: через равные промежутки времени самолеты делали отвороты от курса вправо и влево — это называлось «змейкой», таким образом увеличивалось обозреваемое пространство моря.
Время шло. Истребители, лавируя между зарядами, глотали новые и новые десятки километров водной пустыни, но ни отдельных судов, ни тем более каравана они не встретили.
— Где находимся, Шурик?
— По моим расчетам, подходим к семьдесят первой широте. Сколько до берега? Километров шестьсот!
— Ого! Ты, часом, не ошибся? Что-то далековато.
— Ошибка не исключена, но не больше чем на полсотни кэмэ. Не удивляйся, у меня ж нет данных о направлении и скорости ветра. А ты за горючим следишь?
— Конечно… Слушай! Как тебе нравится такой полет?
Александр долго не отвечал, и Усенко оглянулся. Тот сидел с задумчивым видом. Ответил уклончиво:
