Ольга Маркова - Кликун-Камень
…Часто в сильные холода дети оставались в школе на ночь, разжигали печи. В классе витал запах липы, мочала. С приходом зимы он усилился.
— Заточили нас в школе, — сказала как-то Дашутка.
«Заточили» — слово вызывало воспоминания о Перми.
Иван снял с головы Дашутки гребенку, причесал ей волосы.
— Мягкие да светлые, как золото, волосы-то у тебя, девочка… — нежность поднялась в нем.
На улице верещала колотушка ночного сторожа.
Иван Михайлович задерживался с детьми, читал для них вслух, беседовал с ними, а сам думал: «Почему нет писем? За все время пришло одно письмо из тюрьмы от дяди Миши. Он спрашивал: «Поешь ли ты, как раньше? А здесь тоска: все певчие птицы в клетках», — значит, партия разгромлена, все арестованы». Иван был уверен, что понял намек дядя Миши правильно, и был горд, что ему сообщают об этом как равному, как борцу, надеясь на него, веря в него.
В один вечер к Малышеву в школу пришел молодой человек, дядя Симы Кочевой, которого она называла странным именем Евмений. Увидев его, Иван мысленно сказал себе: «Начать? Пора начинать!»
Снимая снег с нависших бровей, Евмений улыбнулся.
— Вечеряете? А я… книжку хочу попросить, тоскливо сидеть без книжки, — Евмений надсадно закашлялся. Был он даже с мороза бледнолиц: суконная шапка с козырьком удлиняла его лицо. В ворот распахнутого полушубка видны пестрый шарф и галстук.
Снег на густых бровях и на усах гостя растаял, Евмений вытирал их заскорузлыми пальцами.
— Любим мы с братом книжки читать. Только бы посерьезнее.
От гостя исходил тот же запах мочала и липы.
Иван открыл шкаф, в котором держал часть литературы, достал книгу.
— Вот и серьезная. «Царь-голод».
— А-а! Слыхал я об этой книжке. Почитаем, — Евмений подмигнул и вновь закашлялся.
— Что с вами?
— Попростыл… Сейчас даже на клиросе петь не могу.
— Вы, что, верующий?
— Не в этом дело. Просто петь люблю.
Евмений запел жидким приятным тенорком, лукаво глядя на учителя:
Как по речке, по быстрой,
Становой-то едет пристав,
А за мим — письмоводитель,
Страшный вор и грабитель…
Горе нам, горюшко, великое горюшко…
— Это вы про вашего Кислова?
Дети затеяли какую-то игру. Громко говорили и смеялись.
— А не боитесь такие песни петь? — все допытывался Иван, не спуская с Евмения глаз.
— Так ведь только вам. Вы не из бар, — Евмений протянул Малышеву руку. Ладонь его была влажная, горячая. — Мы у фельдшерицы книги раньше брали. Так у нее только про любовь, а нам хочется другое.
Вышла к детям и Аглая Петровна. Она жила при школе. Дети смолкли, с боязнью глядя на нее. Поспешно ушел и Кочев. Иван сиял: «Вот, кажется, и есть «певчая птица». Аглая Петровна посмотрела на него подозрительно.
Ночь свистела, мокрые хлопья снега налипли на окна школы. Промозглый ветер колотился в ставни, перекатывался через кровлю, врывался в круглую печь. На воле было уныло. Луна ползла по корявому небу. Обледенелые ветки были пусты.
Не замечая ничего вокруг, Иван торопливо шагал по суметам к дому. «Читать! Читать! Каждую свободную минуту — учиться!»
Через день Евмений Кочев снова пришел в школу к Малышеву.
— Разбирали мы с братом книжку, разбирали… зовет она… лучшую жизнь обещает. Но надеяться-то на что?
— На себя, — ответил Иван.
Евмений задумался.
— На себя? Мы вот живем далеко от железной дороги… почту ждем месяцами. Она приходит не к нам, а в село Махнево. Люди наши редко к домам собираются, все на заработках: летом — на реке Тагил, на реке Туре плоты собирают для Тюмени, зимой — лес рубят. Леса повысекли вокруг, а живут впроголодь. Орехами да клюквой кормятся. Женщины наши рогожи ткут. А лесопромышленники богатеют. Законы-то не для нас писаны. Куда еще податься? Тайга вокруг. Кто все расскажет? С нами и поговорить некому. А слово-то — оно и ржавчину смоет. Верховодит всей округой Кислов, помогает ему сельский писарь.
Сельского писаря Иван уже знал. Тот ходил по селу в огромных очках, с пером за ухом.
— От кого милости ждать? Молчим и терпим, — раздумчиво закончил портной.
— Надо бороться, а не терпеть.
Евмений быстро взглянул на учителя и неожиданно спросил:
— А о Ленине ты слыхал?
Иван промолчал. Уже окончательно переходя на «ты», Кочев строго спросил еще:
— Тебе сколько лет?
— Семнадцать.
— Ты еще врать не научился. Говори мне все.
Иван верил этому вздрагивающему голосу, этим глазам, которые жарко впились в него. Он достал книжку Ленина «К деревенской бедноте» и заговорил:
— Сознательных людей собрать надо… Но вот можно ли?
— Конечно.
— Где?
— Да хоть у нас. И в Махнево желающие есть. Это село соседнее.
— Собирай. Почитаем вместе. Я ведь и сам Ленина толком не знаю, попала вот одна книжонка…
Евмений полистал книжку, вчитываясь в отдельные фразы, и снова лукаво подмигнул Малышеву.
Собрались у Кочевых на другой же вечер.
От лампы шел керосиновый чад. Половину избы занимал примитивный ткацкий станок. Под лавкой кучей навалено мочало.
Так вот почему стоит этот запах в школе: в каждом доме ткут рогожи, запахом мочала пропиталась одежда учеников.
Старший Павел Кочев тоже франтил, носил галстук. У него были темные усики. Лицо одутловато и румяно. Федосья, жена его, усадила Малышева в передний угол. Здесь же вертелась белоголовая Сима, останавливалась около одного гостя, другого. Наконец забралась на колени к учителю.
Фельдшерица Стеша Лапина, застенчиво улыбаясь, помогала хозяйке принимать и усаживать гостей. Рослая, с красивой широкобедрой фигурой, она вся дышала деятельной добротой. Конюх Семен Немцов нетерпеливо потирал руки.
Невозможно сразу запомнить все имена. Иван внимательно вглядывался в лица.
Братское чувство к этим людям наполнило его сердце. Он им верил. Да и трудно было в ком-то усомниться: все так жадно и доверчиво смотрели на него. Немцов порывисто оделся и сказал:
— Покараулю у окон…
Мест не хватало. Некоторые гости уселись на полу.
Павел взял с колен Малышева Симу, спустил на пол. Девочка спряталась под лавку, зарывшись в мочало, притихла.
Люди придвинулись ближе к столу.
— Почитаем мы в следующий раз, товарищи, — начал Иван. — Сегодня я расскажу вам о событиях этих лет.
— Правильно. Тогда нам и в книжках все будет ясно, — Евмений закашлялся, хватаясь за грудь: — Кое-что и мы слыхали… Но мало…
В полной тишине говорил Иван. Никто не шевелился. Мужчины молча курили. Стеша, не мигая, зачарованно смотрела на учителя.
В избе накурено. На минутку открыли дверь.
— А книги-то где хранишь, Иван Михайлович? — спросил кто-то.
Малышев уклонился от ответа, пожал плечами.
Братья Кочевы в голос сказали:
— Давай литературу нам, сохраним.
— Уж будь покоен.
— Но я должен взять часть для Махнево. Соседей забывать нельзя.
— Побывал там?
Иван снова уклонился от ответа, неопределенно произнес:
— По воскресеньям туда удобно ездить.
В этот же вечер он передал Кочевым часть книг. В следующие дни незаметно опорожнил свои чемоданы.
Раза два Малышев видел, идя по селу: за ним брел бородатый человек с висячим красным носом и опущенными плечами, но не придал этому значения.
Федосья Кочева сшила из холста мешочки: их нагрузили книгами, запрятали в снег.
На святках в дом ко вдове Новоселовой пришли ряженые в вывороченных шубах, с бородами из пакли, с румянцем из свекольного сока. Один из них бил в сковородку, другие плясали под резкие однообразные звуки. Хозяйка, вздыхая, наградила их грошиками и пряниками. Ряженые ушли в соседний дом.
Малышев тотчас побежал к Кочевым, закричал с порога.
— Какая неделя сейчас?
— Ну, святки.
— Ряженые ходят… Пошли и мы.
Кочевы весело засуетились. Федосья извлекла из чулана шубы, цветные опояски, принесла ворох кудели. Нашлась где-то лохматая маска медведя. Иван примерил ее.
Прибежала Стеша, задохшаяся, бледная.
— Скрылась от своего. Опять нализался.
Узнав об их затее, оживилась, потребовала наряда и для себя.
Иван посмотрел на нее с восхищением: выданная замуж насильно за пьяницу, она не опустилась, не озлобилась.
— Надо так, чтобы не узнали, — весело говорила Стеша. — Голоса менять! Пищать, а не говорить.
Через полчаса никого нельзя было узнать. Наряженные в вывороченные шубы, опоясанные цветной широкой тесьмой, все, даже женщины, с бородами, с измазанными лицами.
На улице навстречу ряженым попался Немцов, поймал Стешу, вывалял ее в снегу. Та, оберегая бороду, кричала:
— Оставь, Сенька!
Потом вдруг оробела, протянула руки к Семену, собираясь что-то сказать и не решаясь.
![Микола Ткачев - Сплоченность [Перевод с белоруского]](/uploads/posts/books/240792/240792.jpg)
