Владимир Успенский - Тревожная вахта
— Зачем вы всё это мне растолковываете? — удивился я.
— Как зачем? Это очень важно для наших предположений: верить или не верить Кораблеву. Мы должны понять, как он будет вести себя, если оказался у немцев!
— Я уже говорил вам: давайте думать о худшем. Меньше разочарований.
— Надо доверять людям, — упрямо произнес Астахов, повысив голос.
— Тише, — предупредил я. — Этак мы не услышим звонка.
— Верно, — согласился майор и зачем-то посмотрел через форточку на телефон. Потом вздохнул и вытащил из пачки новую папиросу.
«МОРСКИЕ ДЬЯВОЛЫ»
Захарий Иванович очнулся в темной комнате с одним окном, забранным частой решеткой. Болела грудь, болела обожженная щека. Старик ощупал себя — переломов не было, хотя конвоир, когда вел сюда, несколько раз ударил его прикладом. Но внутри будто что-то оборвалось, трудно было дышать. Он тяжело поднялся на ноги, прошел по комнате и снова сел на голый дощатый пол. Немцы, правда, позаботились: бросили сюда его ватник. Захарий Иванович прилег. Побои ослабили его, он находился в каком-то оцепенении, забывался, дремал.
Кораблеву казалось, что вот-вот откроется дверь и его опять поведут к черному капитану. Он гнал от себя мысль о предстоящих мучениях, но перед глазами всплывали фотоснимки, виденные в плюшевом альбоме. Да, от пыток теперь не спасешься. Самыми страшными будут первые минуты, первая, самая острая, боль…
Старик хотел покончить с собой, но ничего не было под рукой: ни ножа, ни даже ремня — сняли немцы. И часовой то и дело поглядывал через квадратное отверстие в двери.
Вот как поворачивается иной раз судьба. Не думал не гадал Захарий Иванович, что случится такое: придется принимать смерть в муках, среди палачей, вдали от своих. Истерзают, выбросят в снег на съедение собакам. Может, потом и похоронят норвеги, они душевные, хотя и суровые на вид. А может, и не похоронят… Так и останется в сундуке у Марьи Никитичны давно уже приготовленное чистое смертное белье. И ни старуха, ни сыновья не узнают, где он и что с ним.
Вздыхал и ворочался на полу старый рыбак. Перекатывались на скулах твердые желваки. Ворочался и думал: раз выпала ему такая смерть — примет её, как подобает: не закричит, не поползет на коленях перед палачами, не унизит поморскую гордость.
Кораблев вздрогнул от резкого скрипа открывшейся двери. Часовой жестом показал: выходи. «Это всё», — подумал старик и пошел медленно, едва переставляя ноги, инстинктивно оттягивая то страшное, что ожидало впереди.
Его привели в ту же комнату, где допрашивали первый раз. Но капитана в черной форме не было. Навстречу старику предупредительно поднялся из-за стола рыжеволосый лейтенант Йоганн Мерц. Его лицо, покрытое крупными веснушками, выражало смущение. Он предложил Кораблеву сесть, придвинул стул.
— Вы должны извинить нас, господин э-э-э… Кораблёф, — с просительной улыбкой сказал лейтенант. — Произошла ошибка. Так случается на войне. Мы должны были захватить одного русского разведчика. А привезли вас. Мы сами очень огорчены неудачей и тем, что вам пришлось э-э-э-э… немножко пострадать. — Лейтенант тщательно подбирал слова. — Германская армия не воюет с мирными жителями. Командование уже наказало виновных. В том числе и меня. Мне поручили извиниться перед вами. Вы теперь можете быть спокойны, мы создадим вам условия…
Захарий Иванович слушал, склонив голову. Он был потрясен таким резким поворотом событий. Сам не замечая того, выдергивал из бороды волоски и не чувствовал боли. «Про какие это условия распространяется немчик? В лагерь запрут или в тюрьму, куда же ещё? Но это уж не так страшно. Рано или поздно придут наши, придут обязательно. Ведь фашистов гонят на всём фронте!..»
Явился толстый заспанный солдат с подносом, поставил на стол банки с консервами, бутылку водки. Лейтенант налил старику граненый стакан. Себе — рюмку.
— Выпьем, господин Кораблеф, по русскому обычаю за хороший конец.
— А вы их знаете, что ли, обычаи русские?
— О да! — обрадованно закивал лейтенант. — Я немножко учил кое-что.
«Ты не немножко, ты крепко учил, — подумал Захарий Иванович, окидывая взглядом раскрасневшееся, сияющее лицо лейтенанта, его стройную фигуру. — Тебя небось с детства тренировали. Хочешь, чтобы захмелел я? Ну, будь по-твоему…»
Кораблев разом выпил стакан, степенно вытер рот и принялся за закуску. Немец тоже выпил, но, видно, непривычна для него была водка. Даже передернулся весь. Поел немного и спросил:
— Ещё по одной?
— А вот закушу.
— Ну, с делом мы покончили… А теперь что же? Отпустить вас?
— Домой надо, — сказал Кораблев.
— Для нас не имеет значения, где вы будете жить. Важно, чтобы вы молчали. Никто не долженз знать, что произошло с вами.
— Ну, молчать буду.
— Лично я вполне верю вашему слову. Я верю старым людям. Но служба СС… — лейтенант возмущенно пожал плечами. — Помните капитана, который допрашивал вас?
— Да уж никогда не забуду.
— Грубый человек. И жестокий. Так вот: капитан требует или доказательства вашей лояльности, или… Требует, чтобы вас отдали в его распоряжение. Я виноват, что привез вас сюда, и мне хочется оградить вас от новых неприятностей. Отдать вас капитану — это очень плохо. Но есть выход. Вы дадите какие-нибудь сведения. Никто и никогда не узнает об этом. Не нужно ни расписки, ни подписи. Мне нужен аргумент, чтобы подтвердить вашу лояльность.
— Но мне ничего не известно.
— Конечно, вы простой рыбак и не можете знать военную тайну. Но подумайте сами, что бы вы могли нам сообщить.
Захарий Иванович никак не мог разобраться, запутывает его лейтенант или действительно хочет исправить свою ошибку. Во всяком случае, сейчас, когда появился проблеск надежды, Кораблеву совсем не хотелось встретиться вновь с черным капитаном.
— Да не знаю же я ничего, — ответил старик.
Лейтенант насупился, задумавшись, забарабанил пальцами по столу.
— Как бы мне помочь вам? — проговорил он, доставая из ящика стола хрустящую карту. Кораблев сразу узнал знакомые очертания берегов. Карта была новой, совсем чистой, карандаш не касался её.
— Ещё стаканчик за ваше здоровье, — предложил лейтенант.
— И это можно.
Они выпили. Офицер разложил карту на столе, аккуратно разгладил места сгибов.
— Наверно, каждый камень вам тут знаком? — спросил он. — Покажите, где ваш поселок.
— Здесь, — ткнул ногтем Захарий Иванович.
— Верно. Ну, покажите мне хотя бы… — лейтенант наморщил лоб, — хотя бы путь от вашего поселка до порта. На пути, вероятно, есть какие-нибудь заграждения?
— Море не загородишь.
— Совсем правильно. Вот и покажите, господин Кораблеф, как бы вы прошли в порт.
— И тогда, значит, вы пустите меня на все четыре стороны?
— О, конечно!
— А куда же я подамся без документов в чужом краю?
— Дадим вам документы и деньги.
— Сколько денег-то? И в какой валюте опять же?
— В какой хотите. Двадцать тысяч рублей.
— Маловато по нонешним-то временам.
— Я договорю с начальником.
— Деньги-то не в цене нынче, — упрямился Кораблев, старавшийся показать, что захмелел. — Жить-то мне надо будет или куски ходить собирать? Норвеги не дадут много.
— О! Вы хотите использовать этот случай и разбогатеть, — засмеялся лейтенант.
— Да-а, с вами разбогатеешь.
— Я буду заботиться о вас, — офицер подвинул ему карту. — Ну, старый капитан, начинайте прокладку курса.
— Ладно, — Кораблев навалился грудью на заскрипевший стол. — Давай карандаш, нарисую.
* * *Немцы не рассчитывали получить от Кораблёва какие-нибудь особо важные сведения. Они сами располагали данными о заграждениях у входа в залив, куда предстояло прорваться смертникам. Эти данные они получили с помощью авиационной разведки и своей агентуры. Последний агент, высаженный в советском тылу совсем недавно, успел передать несколько радиограмм, а потом замолк. Немцы хотели ещё раз проверить и уточнить имевшиеся у них данные. Для этого и затеял лейтенант Мерц «невинную» беседу с рыбаком. Капитан Циммерман посоветовал лейтенанту ничего не спрашивать напрямик. Пусть старик сам разговорится. Надо только слегка направлять его, не уходить от нужной темы.
Лейтенант Мерц был молод и самоуверен. Он совершенно искренне считал, что принадлежит к высшей расе. А все остальные — дегенераты. Тем более этот бородатый старик, который за всю жизнь ничего, вероятно, не видел, кроме рыбацких сетей. И уж конечно он, Мерц, сумеет обвести вокруг пальца этого русского. Такая игра нравилась лейтенанту.
Между тем Захарий Иванович довольно скоро смекнул, что к чему. Житейский опыт подсказывал: надо принять эту игру и провести её с выгодой. Немец хотел, чтобы Кораблев был ошеломлен, растерян, чтобы проникся благодарностью к Мерцу. Ну что же, Захарий Иванович постарался изобразить это. Немец хотел, чтобы Кораблев был пьян? Можно и выпить, можно и захмелеть для виду.
