Николай Тычков - Маленькие пленники Бухенвальда
Около каморки штубендинста ребята сдвинули вместе два стола, которые должны служить сценой. Из спальни, превращенной в уборную для артистов, на сцену вышел дядя Яша, взявший на себя роль конферансье. Он объявил:
— Уважаемая публика! Сейчас перед вами выступит Илюша Воробей, он споет несколько советских песен.
Потом дядя Яша подмигнул Володе Холопцеву, что означало: «Проверь получше посты».
Воробышек поднялся на сцену, смущенный, раскрасневшийся, а вслед за ним — Митя Бужу, который нес невесть откуда взявшуюся, изрядно потрепанную гитару. Митя сел на табуретку, положил инструмент на колени и взял первый аккорд; Гитара забренчала. В зрительном зале зашикали, призывая друг друга к вниманию.
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед…
Запел Илюша чистым и немного дрожащим от волнения голосом. Гитара вторила ему, зал притих. Дети ясно представляли себе идущие победным маршем войска с множеством красных знамен и лихими командирами впереди. От них бегут во все стороны враги. Вот освободители уже совсем близко.
Распахиваются бухенвальдские железные ворота. Наши, ура-а-а!
А песня вела дальше.
Этих дней не смолкнет слава,
Не померкнет никогда…
«Вот так молодец!» — восторгался Петька. И чуть не прыгнул на сцену, чтобы обнять приятеля.
Раздались такие дружные аплодисменты, что дядя Яша умерил этот пыл, напомнив детям: ведь они не в каком-нибудь театре, а в лагере смерти.
Потом запел Митя.
Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали,
Товарищ, мы едем далеко,
Подальше от этой земли.
«Товарищ, не в силах я вахту держать», —
Сказал кочегар кочегару.
До чего же брала за сердце эта песня! В ней и тоска по Родине, и заветное желание поскорее вырваться на свободу.
У Мити от усердия даже пот выступил на лице. Гитара звучала грустно. Петька тяжело вздохнул.
— Чего мешаешь! — шикнул на него сосед.
Этот крик помешал Мите, он сбился на середине куплета. Но вот, кажется, вспомнил… Глубоко вздохнул, чтобы запеть, и вдруг опять заминка. Митя смущенно отвернулся. Но никто не ухмыльнулся, не свистнул, как всегда бывает в подобных случаях. Все терпеливо ждали. Кто-то из зала подсказал, и песня снова полилась уверенно.
На сцену вышли плясуны. Специально для этого случая они были обуты в старые кожаные ботинки, которые достали через своих ребят в вещевой камере.
Пляска в Бухенвальде! Если кому-нибудь из взрослых рассказать об этом завтра на работе, вряд ли поверят.
Лихо отплясывали худые, заморенные мальчишки в полосатой одежде. На бледных щеках появился румянец. Глаза их были полны не угасших в фашистских застенках искорок. Только очень глубоко были спрятаны эти искорки, очень глубоко…
Когда на сцене появился дядя Яша, ребята не сразу узнали его, так искусно артист замаскировался гримом, сделанным из обыкновенной печной сажи и перетертого красного кирпича.
Кажется, в дни самого большого своего артистического успеха с таким вдохновением не работал Яков Семенович Гофтман. Ребята буквально покатывались от его остроумных шуток и изобретательных трюков.
Дядя Яша умел так много, что мог выступать подряд не один вечер.
— Теперь я сыграю вам, ребята, на редчайшем музыкальном инструменте, — весело подмигнул он и достал из-под стола пилу. Обыкновенную, с двумя ручками, для пилки дров. Кроме нее в его руках появился самодельный смычок. Дядя Яша не спеша переставил табурет, сел на него, зажав один конец пилы между колен. Попробовал, хорошо ли прогибается стальное полотно. Очень хорошо. Он взял смычок, как будто собираясь играть на виолончели, коснулся им пилы, и она завыла в его руках, застонала, хоть уши затыкай. Мальчишки засмеялись: шутит, мол, все дядя Яша.
Но вот хаотические, пронзительные звуки оборвались, и послышалась четкая, светлая мелодия всем известной песенки:
Легко на сердце от песни веселой,
Она скучать не дает никогда.
И любят песню деревни и села,
И любят песню большие города…
Пила так ясно выговаривала, что ребята не удержались и начали потихоньку подпевать:
И тот, кто с песней по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадет…
Дядя Яша мастерски исполнил на необыкновенном инструменте еще несколько любимых советских песен, и ребята в конце выступления устроили ему такую восторженную овацию, что Володя Холопцев, стоявший на посту, влетел в барак как ошпаренный:
— Тише, тише! Очень слышно на улице!.. Эсэсовцы могут нагрянуть…
— Да, ребята. И верно, беда может случиться. Уж вы очень темпераментная публика.
— Дядя Яша, — спрашивало сразу несколько голосов, — а еще вы устроите такой концерт?
— Что с вами поделаешь!.. Устроим. Не все же вам плакать.
ПОРУЧЕНИЕ ДЯДИ ЯШИ
Петька долго ворочался на нарах. Никак не спалось. Илюша Воробей, лежавший рядом, уже давно посапывал. Блоха даже позавидовал ему.
А не спится ему из-за одной думы.
Сегодня с ним говорил дядя Яша. Вздохнув, штубендинст начал:
— Ну, как настроение, Петя?
— Ничего, дядя Яша.
— Я тебя вот зачем позвал…
И очень серьезно продолжил:
— Важное поручение тебе. Пойдешь в тир и будешь там работать. Подносить оружие для пристрелки.
— Для пристрелки? А из этого оружия они в кого стрелять будут?
— Сам понимаешь.
— Значит, я буду помогать немцам воевать против своих?
— Если не тебя, так другого придется посылать. Ну, а там посмотрим, Петенька! — И Яков Семенович неожиданно подмигнул ему» как он это любил делать, если речь шла о хитрой затее.
Почему он сказал — там посмотрим? — думал Петька, ворочаясь с боку на бок. — Тут что-то есть. Тир так тир. Попробую! Если что не так, сумею оттуда смыться. Не первый раз. А если откажусь — другого пошлют, какого-нибудь несмышленыша. Все, решил!»
Утром он отправился на работу.
Тир находился в подвале одного из бараков оружейных мастерских, неподалеку, за лагерными воротами. Барак деревянный, на каменном фундаменте. Когда Петька осторожно вошел в подвал, на него пахнуло сыростью. Подвал есть подвал, но кругом было довольно чисто.
Стук Петькиных колодок о цементный пол глухо раздавался в тишине. У одной из внутренних дверей он в нерешительности остановился. Постучать или войти так? Нет, надо постучать. Он уже поднял руку, но в подвале что-то разорвалось, и Петька помедлил. В это время перед ним появился немец-узник. На левой руке у него была повязка форарбайтера.
— Ты что тут? — спросил немец по-русски, но очень плохо.
— Меня послали сюда работать.
Немец не все Петькины слова понял. Но догадался, в чем дело.
— Ком.
И перед Блохой открылась массивная деревянная коричневая дверь.
Он привел Блоху в просторную комнату, ярко освещенную электричеством. Вдоль стен стояли ружейные пирамиды. Винтовки и автоматы поблескивали вороненой сталью. Густо пахло ружейным маслом, пороховыми газами и еще чем-то непонятным для Петьки.
«Ох, сколько здесь оружия-то! — удивился Петька и дерзко подумал: — Вот бы все заключенным раздать. Устроили бы мы немчуре заваруху».
— Ком, сюда! — опять позвал его немец, и они вошли в другую, столь же широкую, но более длинную комнату. Где-то мягко гудел вентилятор, отсасывая пороховой газ. Но он не справлялся с работой.
Слева, около входа, был устроен барьер для стрельбы с упора. Справа валялись толстые маты, покрытые немецкими плащ-палатками. Это для стрельбы лежа. А вдали стоял щит из толстых досок, ярко освещенный двумя мощными прожекторами, установленными по бокам на специальных подставках.
У барьера на мягком диване в небрежной позе сидел офицер — лагерфюрер Шуберт. Во рту у него дымилась сигарета. Он, видимо, о чем-то задумался и не обратил ни малейшего внимания на вошедших. В правой руке Шуберт вяло держал пистолет, из которого только что стрелял.
Струйка зеленоватого дыма сигареты с легкими колебаниями поднималась вверх и таяла.
Форарбайтер, сняв с головы мютце, вытянулся в струнку и зашагал к офицеру.
— Русский подросток прислан работать на переноске оружия! — прозвучал рапорт.
Петька тоже стоял, сняв мютце.
Эсэсовец не пошевелился и по-прежнему молчал, мечтательно глядя куда-то в сторону. Наконец он вроде бы очнулся, взглянул на форарбайтера и Петьку, и глаза стали злыми, колющими. Лицо с мелкими чертами покривилось. Он тотчас же отвернулся и бросил форарбайтеру:
— Раус!
Тот, не надевая головного убора, быстро вышел.
Петька остался один на один с эсэсовцем.
«А вдруг он меня пристрелит? — подумалось мальчишке. — Пистолет у него в руке… Что ему стоит…»
