Павел Кодочигов - На той войне
Обзор книги Павел Кодочигов - На той войне
Кодочигов Павел Ефимович
На той войне
Из послесловия: Главенствующая тема в творчестве П. Кодочигова — «женщина на войне». Этой теме посвящена и одна из повестей данной книги — «На той войне». Тема сложная. Ведь у войны «не женское лицо». Не место женщине на войне. Она создана для материнства, уюта, красоты. За это свое право на счастье, на мир и пошла наша женщина на войну. И жестокость войны не убила в ней ни женственности, ни тяги к уюту, ни мечты о счастье... Именно поэтому женщины воевали так мужественно и беззаветно. В этом нет противоречия.
Содержание
Часть первая. От Пскова до Новгорода
Часть вторая. На берегах Волхова
Часть третья. От Новгорода до Чехословакии
С. Марченко. «Мы так хотели победить!..»
Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороховые...
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!
Д. Самойлов
Часть первая. От Пскова до Новгорода
1
Катя Мариничева проснулась после полудня. Машины медсанбата шли замыкающими в растянувшейся на многие километры колонне танков, бронемашин, мотоциклов, и у сонной еще Кати возникло ощущение, что автобус не катится по дороге, а плывет в океане песка и пыли, и волны этого океана то поднимают его на свои гребни, то бросают вниз, и наступает темень.
Пыль клубилась, свертывалась в маленькие смерчи, лезла за воротник, в глаза и уши, жестко скрипела на зубах. От нее не было избавления и на кратковременных привалах. Пыль стояла в воздухе неподвижно, словно вбитая в него навсегда.
Одну остановку Мариничева проспала. Девчата сидели в автобусе не так, как раньше, и рядом с Катей оказалась рослая и крепкая медсестра Ольга. Она была такой красивой, что вначале Катя и смотреть на нее боялась. Не столько, пожалуй, из-за ее на самом деле необычной красоты, сколько из-за посверкивающей на гимнастерке медали «За отвагу». Она внушала необъяснимое уважение, притягивала к себе магнитом.
Ольга оказалась очень простой и домашней, быстро втянула в разговор еще не освоившуюся в медсанбате, чувствующую себя стеснительно среди военного люда Катю Мариничеву, и та, осмелев, даже спросила, за что Ольгу наградили такой большой медалью.
— За работу. За что же еще? Во время войны с белофиннами, — коротко ответила соседка и вздохнула:
— Мы с мужем в отпуск в июле собирались, хотели в Черном море покупаться. Он у меня танкист. Рыжий-рыжий и весь в конопушках...
По автобусу прошло какое-то движение. В него ворвался высокий прерывистый звук, будто комар надсажался или круглая пила где-то далеко вгрызалась в толстое и крепкое дерево, не могла с ним справиться и подвывала от злости и нетерпения.
— А ты «везучая», — сказала Ольга, сердито откидывая со лба прядь черных волос.
— Почему? — не поняла Катя.
— Бомбить нас летят! Ты не паникуй, ладно? Я упаду — ты падай, побегу — ты за мной. Поняла?
Все это Ольга выпалила уже скороговоркой. Шофер резко затормозил и открыл дверцу. В нее ворвались тревожные гудки автомобилей и голос командира медсанбата Куропатенко:
— Всем в лес! Направо!
Самолеты застигли колонну медсанбата на высохшем, поросшем осокой болоте. До леса было далеко, а впереди уже метались взрывы, гремели пулеметные очереди, гул фашистских бомбардировщиков нарастал с каждой секундой.
Катя не поспевала за Олей — мешали бежать большие, не по размеру, сапоги, больно била по боку сумка с противогазом. Увидела, что Ольга придерживает свою рукой, подхватила так же и споткнулась. Падая, заметила летящий прямо на нее самолет, прижалась к земле, кося глазом в небо.
Ревущий бомбардировщик, как громадный черный крест, пронесся над дорогой, но почему-то не стрелял и не бомбил.
— За мной! Быстрее за мной! — кричала Ольга.
Катя было поднялась, но пронзительный вой следующего самолета вновь прижал к земле, и не оторваться бы от нее, если бы не требовательный голос Ольги. Какое-то время они бежали почти рядом, но скоро Катя снова начала отставать — не могла оторвать глаз от неба, от третьего самолета в нем, избавиться от мысли, что этот не даст добежать. А две березки рядом. Тоненькие, светлые, едва подросшие. И кочка между ними! Какое ни есть, а укрытие! Плюхнулась за кочку, ловя открытым ртом воздух, пыталась вдавиться в землю, втиснуться в нее, но земля была твердой и не пускала в себя Катю. Какая-то неведомая сила, наоборот, словно бы поднимала тело вверх, будто кто-то упорный и сильный тянул за волосы.
От самолета отделились две бомбы, сверкнули на солнце и понеслись вниз. Катя ткнулась носом в траву, сжалась в маленький комочек и ни о чем не успела подумать, как раздался страшный грохот. Вздыбилась, стала живой земля, что-то горячее хлестнуло по спине и прилипло к ней. Катя рванулась вверх. Впереди, в каких-то нескольких метрах, высилась гора вывороченной земли, облитая болотной жижей. От нее, как от чугунка, шел пар. Из двух березок продолжала тянуться к небу одна, а в небе на глазах рос следующий бомбардировщик, еще дальше летели другие.
Катя не побежала от них, осталась на месте до конца налета. Прислушиваясь к головной боли и звону в ушах, еще полежала, поднялась и, пошатываясь, пошла к лесу, чтобы найти Ольгу, привести к березкам, рассказать, как рванулась из-под нее земля, как она зачем-то схватила большой зазубренный осколок, воткнувшийся в кочку, и обожгла руку, как было страшно лежать на болоте одной, без нее, Ольги.
Навстречу небольшими группами шли санбатовцы. Ольги среди них не было. «Дальше всех, наверно, убежала. Ей с такими длинными ногами это ничего не стоит», — подумала Катя, ускорила шаг и застыла вдруг, зажала обеими руками рот, увидев распластанную на земле безжизненную Ольгу. Прядь черных волос закрывала щеку, стройные ноги неестественно вывернуты.
Катя дико закричала, замахала пилоткой, стала звать санитаров, потом торопить их и предупреждать, чтобы поднимали Ольгу как можно осторожнее. Сама взялась за ноги и ужаснулась их как бы отделимости от туловища.
— Эк как угораздило! — присвистнул хирург Голов-чинер. — Обе тазобедренные перебило. — Бросил свирепый взгляд на Катю. Густые черные брови сошлись у переносицы, и Головчинер дал волю кипевшему в нем раздражению: — А вы чего трясетесь? Приведите себя в порядок и ра-бо-тать!
Не допускающий возражения голос хирурга вывел из оцепенения. Катя пошла смывать грязь. И смыла ее, и привела себя в порядок, как требовал Головчинер, но полностью успокоиться не смогла. Всего неделю она была призвана в армию. Догнала дивизию под Лугой, вместе с ней дошла почти до Ленинграда, оттуда дивизию повернули обратно, и вот в нескольких километрах от Пскова эта неожиданная бомбежка. Первая в ее жизни. Не готова была к ней Катя, не ждала.
Санитары тем временем притащили в лес столы, ящики с инструментами и медикаментами. Головчинер осматривал раны, говорил, что надо сделать, и спешил к следующим. Катя быстро, как ей казалось, выполняла его приказания, но звон в ушах не проходил, она не всегда разбирала команды хирурга и ошибалась, а Головчинер слал на ее голову все кары небесные. Другие сестры работали не лучше, излишне суетились, то и дело с опаской поглядывали на небо и тоже получали по заслугам.
Все стали приходить в себя, когда обработали и отправили последних раненых. Стали рассказывать, кто как бежал, падал и снова бежал, что чувствовал при этом. Кто-то утверждал, что самолетов было тридцать, другой голос настаивал по крайней мере на сотне. Неожиданный спор разрешил фельдшер Овчинников:
— И ты права, и она — тоже. Самолетов могло быть тридцать, но если они сделали по три захода, то получится девяносто, а если по четыре, то еще больше.
Так просто все объяснил, что смешно стало, но не успели посмеяться, увидели шофера полуторки. Он бежал из леса.
— Братцы, старшину нашего убило! — стал рассказывать, захлебываясь словами, сглатывая их. — Я, это, в лесу противогаз искал, вижу — старшина у сосны сидит и папироска в руке дымится. Говорю ему: «Кончай перекур — отбой дали!» Не отвечает. Подхожу ближе, а он, это, мертвый!
— Подожди-ка, сержант, — прервал шофера Головчинер, — как же могла гореть папироска, если после бомбежки больше часа прошло?
— Так я сразу на него и наткнулся, а потом противогаз искал.
— Вижу, что нашел, а к нам чего бежал сломя голову?
— Похоронить же старшину надо, могилу выкопать. Думал, это, предупредить скорее. Был бы материал, я бы гроб сделал. Может, найдем несколько досочек?
Снова притихли и помрачнели санбатовцы, удивляясь нелепой смерти старшины. Далеко в лес человек убежал, в безопасности себя чувствовал, и все-таки нашел осколок лазейку среди стволов деревьев и угодил не куда-нибудь, а точно в сердце.
