Евгений Юнга - Кирюша из Севастополя
Евгений Юнга - Кирюша из Севастополя краткое содержание
Евгений Юнга
Кирюша из Севастополя
Воспитанникам Нахимовских военно-морских училищ, будущим водителям советских кораблей, посвящает автор эту книгу, в которой рассказана подлинная история юного моряка — участника героической обороны Севастополя.
Часть первая. День рождения
«Все здесь жило полной жизнью большого и оживленного морского города.
Никто, разумеется, в этой шумной толпе и не предвидел, что скоро Севастополь будет в развалинах».
К. СтанюковичНа Минной пристани
Сейнер «СП-202»[1] подошел к Минной пристани на исходе ночи.
Было совсем темно. Черный массив горы круто высился над отражениями звезд в бухте. Ступени лестницы, вытесанные в камне серыми зарубками, вели в непроницаемый мрак. Глаз с первого взгляда не мог различить даже силуэты судов, слитые со склоном горы. Виднелся выступ причала да слышались голоса невидимых людей: негромкие восклицания, лаконичные слова команд и приказаний. В приглушенной отрывистой речи чувствовались страшное напряжение, торопливость движений, военная быстрота исполнения.
Пронзительный свист снаряда перекрыл все. Вверху над пристанью грянуло столь яростно, точно гора лопнула и раскололась надвое. Снаряд разорвался на крутом каменистом скате. Несколько секунд длился грохот осыпающихся каменных глыб, частые всплески воды в бухте. Эхо, перекатываясь, поплыло над ней, но не успело затеряться в дальних потемках. Снова со свистом промчался снаряд, снова ухнул разрыв, посыпались камни…
Обстрел прекратился так же внезапно, как начался, и в тишине опять послышались возгласы людей, урчание моторов, скрип деревянных бортов, трущихся о стенку причала, чье-то задушевное пение вполголоса, топот ног на шатких мостках — словом, все, что повторялось каждую ночь на Минной пристани осажденного Севастополя.
Эта пристань издавна служила местом погрузки и выгрузки, отстоя и ремонта сейнеров, предназначенных для обслуживания больших кораблей и всевозможных рейдовых операций, для доставки почты, боеприпасов и провизии в окрестные бухты, на батареи, форты и маяки побережья. Война сделала незаменимыми для защитников Севастополя крохотные юркие суденышки, способные пролезть чуть ли не в игольное ушко. Их основным достоинством, благодаря незначительной осадке, была возможность совершать рейсы, как говорится, «впритирку» возле берегов и при появлении неприятельских самолетов укрываться в любой щели скалистых террас, окаймляющих бухты и заливы.
Сейнера стали незаменимыми после памятной севастопольцам ночи, когда линия обороны сместилась с дальних подступов к городской черте, а немецкие танки принялись обстреливать прямой наводкой город, рейд и причалы. Именно в те дни, когда стоянка флота была перенесена в другую черноморскую базу, в героические и ужасные дни второй половины июня 1942 года сейнера и шхуны, буксирные пароходы и катера оказались единственным средством связи между разобщенными осадой пунктами обороны города, а Минная пристань — единственным действующим причалом в порту.
Впрочем, и она действовала только ночью.
В сплошной темноте наощупь швартовались к причалу перегруженные суденышки; с них высаживались на берег смертельно усталые бойцы; санитарки осторожно выводили раненых, поднимаясь с ними в город, к ближайшему госпиталю в одной из многочисленных штолен; грузчики сновали во мгле от штабелей за пристанью к бортам шхун и сейнеров, катили бочки с пресной водой, несли мешки с концентратами, консервами и хлебом, ящики с патронами и гранатами, изготовленными в городских подземельях.
Жизнь на причале не прекращалась, несмотря на артиллерийский обстрел, которому не однажды за ночь подвергалась Южная бухта. Немцы стреляли наугад, вслепую рассеивая снаряды вдоль склона, посылая их на звук мотора. Конечно, этот беспорядочный обстрел не причинял в течение одной ночи существенного вреда, но таких ночей уже насчитывалось немало, и многие суда лежали на морском дне, либо, разметанные в щепы, валялись на прибрежных камнях.
И все же ничто не прерывало кипучей сутолоки на Минной пристани. Пустынный в дневные часы причал теперь был буквально облеплен сейнерами и шхунами, пришедшими из окрестных приморских мест: из Казачьей, Стрелецкой и Камышовой бухт, с Херсонесского маяка и с тридцать пятой батареи, от Константиновского форта и других участков севастопольской обороны. Все — высадка и погрузка — происходило одновременно, чтобы суда могли уйти по назначению прежде, чем займется рассвет.
До рассвета остались считанные минуты, когда к пристани ошвартовался сейнер «СП-202».
Разговор в штольне
— На двести втором! — негромко позвали с причала. — Кирюшку срочно до командира отряда!
Толпа людей, ожидающих на палубе окончания швартовки, расступилась.
— Дядя Чабан, — раздался ломкий мальчишеский голос, — зачем требуют?
— Зачем, зачем! — ворчливо отвечал тот, кого подросток назвал Чабаном. — Приказ получен: всех, если нема шестнадцати лет, эвакуировать в глубокий тыл, штоб не задавали на военной службе таких вопросов. Понял, чинарик?[2]
— Понял.
— Значит, топай своим ходом за мной.
Две тени — одна за другой — направились в глубь пристани, и дальнейший разговор Кирюши с известным всему Севастополю водолазом Чабаном не был услышан на сейнере.
Все время, пока продолжался путь по загроможденному всякой всячиной причальному участку, подросток хранил молчание, обдумывая сказанное водолазом, и только вступив на тропинку, проложенную к штабной штольне в склоне горы, деловито поинтересовался:
— На транспорте работал, дядя Чабан?
— До полночи, — подтвердил тот. — Все выбрали. В трюмах вроде аквариума: кроме бычков с феринками[3], ничего. А ящички уже на переднем крае распечатывают.
— Не отсырели патроны? — справился Кирюша.
— Претензий от братвы не поступало, а фрицы нехай жалуются на том свете…
Чабан рассмеялся, довольный своей шуткой.
Извлеченный им груз ценился дороже всего в последние недели обороны, когда осажденный Севастополь существовал на половинном пайке боевого питания. Пятая мастерская Морского завода, размещенная в штольнях за Килен-бухтой, не поспевала удовлетворять огромные потребности обороны, а скудных пополнений, ежесуточно доставляемых подводными лодками, нехватало и для того, чтобы обеспечить хотя бы зенитные батареи.
Между тем огневой натиск противника с воздуха и окружающих Севастополь высот усиливался с каждым днем. 19 июня на жилые кварталы города было сброшено 4 700 фугасных и 38 тысяч зажигательных бомб. Они вызвали 800 пожаров. Город пылал и рушился, разбиваемый и сносимый квартал за кварталом снарядами дальнобойной артиллерии. Только в течение дня 24 июня по одному Херсонесскому аэродрому немецкие батареи выпустили 1 230 снарядов.
Выстоять в этом аду защитники главной базы[4] могли при единственном условии — сохраняя хотя бы в прежних пропорциях мощь огневых точек. Для этого было использовано все, что севастопольцы назвали мобилизацией внутренних ресурсов: пятая мастерская, городские подземные предприятия по выделке боеприпасов и даже погреба и трюмы затопленных судов.
Буксирные пароходы, шхуны и сейнера под обстрелом немецких танков, расставленных на пристанях Северной стороны, пробирались к теплоходу, застрявшему близ Сухарной балки, укрывались за его корпусом от пуль вражеских автоматчиков, ожидая, пока грузчики доверху забьют баржи снарядами, и вели груженые суда обратно через зону обстрела.
В Южной бухте, которая насквозь простреливалась танками и появиться в которой днем было невозможно, по ночам работали водолазы. За несколько часов темноты они поднимали на поверхность столько снарядов и патронов из трюмов погибших кораблей, сколько не извлекали в начале осады и за полтора суток.
Первым среди водолазов осажденного Севастополя считался Николай Чабан. За десять месяцев обороны он в обшей сложности провел в затонувших транспортах свыше месяца. Необычайная выносливость снискала ему всеобщее уважение моряков и горожан.
Ничем не примечательная, сухощавая, среднего роста фигура Чабана, слегка раскачиваясь, скользила впереди Кирюши к просвету двери в конце штольни. Предутренняя прохлада наружного воздуха сменилась затхлой сыростью подземелья. С каждым шагом духота усиливалась. Чем дальше вел Кирюшу водолаз, тем труднее становилось дышать.
— Под водой и то легче, — пробормотал Чабан, смахнув обшлагом пот с бровей.
