Георгий Зангезуров - У стен Москвы
Обзор книги Георгий Зангезуров - У стен Москвы
Георгий Зангезуров
У стен Москвы
Мы, тени предков чуя рядом,
Стояли насмерть под Москвой,
В степи под лютым снегопадом
Встречали ветер огневой.
Николай РыленковЧасть 1
1
Поздний вечер. Синие сумерки легли на дальневосточные сопки. В открытом кинотеатре монотонно стрекочет кинопередвижка. От нее протянулись к экрану голубые лучи. Бойцы смотрят фильм «Александр Невский». На экране развертывается страшная картина тевтонского нашествия. Лежат в поле убитые и раненые, валяются в траве мечи, копья, щиты. Кружат над полем черные вороны. Полыхают огнем русские деревни, покачиваются на виселицах люди, отовсюду слышится плач детей и душераздирающие крики женщин.
Все дальше и дальше продвигаются враги в глубь Русской земли, все больше льется крови и слез. Город за городом, деревня за деревней переходят к немцам. Уже захвачена Изборская крепость, пал и Псков из-за предательства посадника Твердилы Иванковича. На коленях стоят избитые псковские воеводы. Великий магистр Тевтонского ордена требует, чтобы псковитяне покорились Риму и отдали Русь ему под начало…
Нервы Ивана Озерова напряжены до предела.
— Вот, гад, чего захотел! — со злостью шепчет он. — Русь им понадобилась, а!
— Молчи, Ваня, — сжимает его локоть Чайка. От волнения у него дрожит рука, и Иван чувствует на своем локте эту дрожь. — Молчи.
… Воеводы угрюмо смотрят в землю, молчат. Безмолвствует и народ, собранный на площади. Магистр, взбешенный непокорностью русских, взмахивает рукой: «Сжечь, стереть с лица земли!» Затрубили трубы, кнехты ринулись к толпе, стали избивать людей, вырывать из рук женщин малолетних детей и бросать их в огонь. Плачут, рвут на себе волосы и мечутся из стороны в сторону обезумевшие от горя матери.
А за крепостными стенами города, за лесами и долами, словно из-под земли, уже возникала призывная песня и разносилась из края в край:
Вставайте, люди русские,
На славный бой, на смертный бой!
Вставайте, люди вольные,
За нашу землю честную!..
И люди вставали. Ковали оружие, со всех концов Новгородско-Псковской земли шли пешие, ехали конные к Александру Невскому. Требовали, чтобы он вел их «супротив» немецких псов-рыцарей и мстил за отчий дом, за русский край…
Затаив дыхание бойцы следят за тем, как бронированным клином на русские дружины надвигаются немецкие рыцари. От напряжения у Ивана даже пот холодный выступил на лбу. Ему кажется, что против такой силы не устоят русские.
— Очень уж наши легко вооружены… — с тревогой шепчет Валерий.
— Ничего, Голубь. Не робей. Все одно наша возьмет. Вот побачишь, — не отрывая глаз от экрана, так же тихо отзывается Бандура. Он уже видел эту картину и знает, чем она кончится.
Грудь с грудью сошлись противники. Русская дружина рубит рыцарей мечами, топорами, сокрушает их оглоблями. Идет в ход все, что попадается под руки.
— Дави их, дави гадов! — вскочив с места, кричит Ваня Озеров.
Опасаясь, что за такое бурное проявление чувств Ивану будет сделано замечание, Чайка пытается утихомирить друга:
— Сиди спокойно.
Но как мог Иван сидеть спокойно, если в это время два всадника — князь Александр и магистр Тевтонского ордена — на полном галопе, с пиками наперевес летели навстречу друг другу. Замерло поле боя. Взоры воинов обращены только на этих двух всадников. Только на них. Они сейчас решали судьбу битвы.
От страшного удара грудь в грудь обезумевшие кони поднялись на дыбы, захрапели. Пики, вонзившиеся в кольчуги, сломались. В дело пошли мечи. И вдруг клинок Александра раскололся, половина каленого лезвия отлетела в сторону.
— Ах, черт!.. — с досадой выдохнул Иван и ударил пудовым кулаком по спине Чайки. Тот ткнулся головой в плечо впереди сидящего красноармейца.
— Ты чего? — удивился Иван и машинально, словно пушинку, поднял друга, посмотрел ему в лицо.
— Ничего… — морщась от боли, ответил Чайка. — Ты перебил мне хребет. Только и всего.
Озеров, думая, что тот шутит, отмахнулся от него и снова обратил свой взор на экран. Иван не заметил, каким образом в руках у князя оказался топор. Он взглянул на Невского в тот момент, когда Александр с силой ударил этим топором по противнику. Магистр зашатался и рухнул с коня на землю.
— А-а-а-а-а!! — словно эхо, вырывается из могучей груди вскочившего на ноги Ивана. И он уже два кулака обрушивает на спины товарищей — Чайки и Голубя, — срывает с себя фуражку и бросает ее вверх. Потом рывком поднимает с лавки друзей и, словно медведь, тискает их своими ручищами. Ликует весь полк, все бойцы, словно победа над немецкими захватчиками одержана была не семьсот лет назад, а только что, и одержали ее не дружины Александра Невского, а их дивизия, их полк, они сами.
Картина кончилась. Чайка, с трудом разгибая спину, двинулся к проходу.
— А все-таки наша взяла!.. — в радостном возбуждении промолвил Иван. Он сейчас был похож на человека, только что вышедшего из боя. Смертельно усталый, но довольный и непомерно счастливый. — «… Кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет. На том стоит и стоять будет Русская земля!» Это хорошо… Очень хорошо сказал князь Александр.
— Хорошо… Но зачем же людей калечить?! — пожаловался Чайка.
Иван был возмущен этими словами.
— А что же ты хочешь? Они жгут нашу землю, бросают в огонь детей наших, убивают женщин, а мы должны по головке их гладить?!
— Да не их, а нас. С ними ты можешь делать что хочешь. Только нас не уродуй, — усмехнулся Голубь.
— А вы тут при чем? — заморгал глазами Озеров.
— Видал? Он не понимает! — обращаясь к Валерию, иронически проговорил Чайка. — Нет, с меня хватит! Возьму себе другого напарника в пулеметный расчет.
Прихрамывая, к ним подошел капитан Кожин.
— Что, Чайка, заболел?
— Да нет, товарищ капитан, тут…
— А почему за плечо держишься?
— То наш Ваня, товарищ капитан. Хотел помочь князю Александру. Да вгорячах не разобрался где кто и вместо тевтонца шарахнул кулаком по горбу Миколы. Обмишулился малость, — с улыбкой объяснил Бандура.
— Что ж ты делаешь, Озеров? Лучшего пулеметчика батальона вывел из строя. Да и Голубь, смотрю, потирает плечо. И к нему ты приложил свою ручку?
Иван смущенно потупился:
— Виноват, товарищ капитан, так получилось… Прямо не пойму, что со мной и было…
Старший лейтенант Соколов построил первый батальон и увел к палаткам. Кожин достал папиросы, закурил и не спеша зашагал вслед за батальоном. Возле командирской палатки его поджидал Голубь.
— Ужинать будете, товарищ капитан? Каша еще горячая.
— Нет, Валерий, не хочется. Иди спать, — ответил Кожин и, отвернув брезентовую дверцу, вошел в палатку, разделся и стал растирать руками больную ногу. Сегодня на полевых учениях ему пришлось много ходить, делать перебежки. Потому она и разболелась…
После окончания высших военных курсов Кожин был направлен в Киевский Особый военный округ на стажировку. Там и застала его война. Под Киевом Александр был тяжело ранен, и его эвакуировали в Новосибирск. В госпитале он пролежал больше месяца, а после выписки был направлен в дивизию, в которой служил до поездки на учебу…
Боль в ноге стала постепенно утихать. Александр потер ее еще с минуту и лег в постель. Горнист протрубил отбой. Лагерь начал успокаиваться, а вскоре и совсем затих. А Кожину не хотелось спать. Он лежал на спине и думал о бойцах полка, которые так бурно обсуждали кинокартину. Александр понимал их. Потомки псов-рыцарей, которых громил Александр Невский, опять хлынули на Русскую землю. Так же, как семьсот лет назад, они предают огню города и села, убивают женщин, детей, стариков. И снова русские люди смертным боем бьются с заклятым врагом… Чем кончится эта страшная битва, они не знают, но очень хотят, чтобы она так же, как много веков назад, закончилась победой русских людей…
На дворе уже была глубокая ночь. Постепенно поднялся ветер и пошел гулять между сопками, а затем, свернувшись в тугой, пружинистый клубок, ринулся на палаточный городок, захлопал незастегнутыми парусиновыми дверцами. Хлопал так громко, так весело, словно аплодировал сам себе за разгульный нрав и небывалую лихость.
«На Кубани не бывает такого сильного и порывистого ветра, — мелькнула мысль у Кожина, и вдруг на него повеяло каким-то далеким и безмерно родным теплом. — Кубань…»
Александр очень любил этот край — за его просторы, за буйно цветущие сады, бурные реки и раздольные, напевные песни…
2
Кубанский казак Петр Кожин уехал на фронт, когда его сыну Сашке было всего полгода от роду. Уехал да так и не вернулся больше. Началась империалистическая война. Где-то на западной границе Русской земли в боях с немецкими интервентами сложил он свою чубатую голову.
