StEll Ir - Ночной Полёт. Огнеплавкая лель
Ничего. Один мой знакомый товарищ хороший – пел. Под наркозом и просто вообще. Порубанный и думая может на хуй не жить. Запевала, ага… Командир батальона разведчиков.
Так от зноя становилось легко, а все думали – жизнь. Или что. Да то жизь – ты держись. Ничего. А мой товарищ хороший смеялся во сне и говорил просто – выдюжим.
***нет, не ходи…
стой, стой, стой – внимай ветру да ржу понимай как смог бы меня из меня идёт голый ток – по нервам рвётся река, по крови пробегают искры и сталь вскипает сама о глаза – я теперь потерян не здесь… постигай за собой ветра ширь и в распах настегай насовсем непокинутое откровение… снег и стон крыльев позади, а нам жить, хоть мы ничего и не бывшие, хоть у нас той от жизни глоток, а не жизнь… мы смотрелки великие в глубь… жизни в глубь… снег нам тёпл… очень тёпл… о хрустальные льдинки звёзд-глаз… мы совсем, мы со всем, мы на утро у вас про запас… может быть низачем навсегда… тихий ужас крадётся как лакомка, а нам жить… тишина…
Я требую режиссёра
Из цикла «Люди увлекательных профессий»
«В один из до солнечного смешных дней мальчишка-вестовой принёс мне – радостну весточку.
Письмо в стандартном белом прямоугольнике лежало на большом офисном столе и мы с солнцем бросали на него косые лучи своих взглядов. Солнцу, возможно, было всё равно, а я откровенно трусил. На белом прямоугольнике значилось лишь «Биллу» без посторонних пометок и наименований. Так писал Кью, а он был псих. Он был единственный друг, но он никогда не дотрагивался до бумаги всуе и он был псих.
«Билл, привет, это я. Мы опять с тобой выжили – ведь? Не боись, я шучу». (Это было его традиционное приветствие.) «Как ты сам? Как семья? Много ешь? Я ем всё. Пищетракт не шалит и от этого проистекает духовное развитие». (Он был невыносимый гегельянец.) «Слушай Билл, а я ведь почти просто так». (Я слишком хорошо знал цену этим его «почти».) «А ты, наверное, для чего-то наложил уже в штаны. А я вспомнил просто сегодня утром, что у меня есть единственный на все нью-йоркские джунгли, но зато самый настоящий друг. И решил тебе написать о том, что земля воистину круглая, если на неё смотреть из космоса и о том, что день наверняка у тебя за окном сегодня солнечный (проверь, высунься в форточку!) и о том заодно, что жизнь штука стоящая, хоть зачастую и очень незаметная. Билл, помнишь, как мы собрали велосипед? Из старых ржавых прутьев и наших пораненных рук. И он гонял у нас с тобой всю осень и даже весну. Спору нет, весну он, конечно, гонял далеко не всю, потому что рассыпался на третьей миле от сарая, в который мы отправили его на зимний прикол. Но согласись, Билл, это был зверь. И он видел весну. А что может быть для зверя мимолётней и утешительнее, чем весеннее солнце. Билл, ты не продал ещё свой «мерцедец», который я точно знаю у тебя теперь есть? Зря. Ходи, Билл, пешком. Я свой давно уже недорого уступил одному несведущему гражданину великой америки всего лишь за душу. Ладно, я так шучу. Теперь о почти». Выстрел с расстояния протянутой близко к сердцу ладони.
***Я никогда не мог понять, для чего люди любят так лифт. Бесконечность пролётов не прекрасна ли сама по себе? Нет, я понимал вполне предназначение сверхскоростных лифтов обрекающих на мимолётную, но самую настоящую невесомость. В сверхскоростных лифтах можно почувствовать вес собственной своей души. Но обмен межпролётного безмятежия на неопределённость механического подъёма неравностоящ всегда. Куда нам опоздать? На работу? Это в рай можно опоздать, там, говорят, строго с этим и по расписанию. А к своему покрытому слоем пыли столу, напичканному изнасилованной бумагой, успеть можно всегда. За это, казалось бы, тревожиться совсем бы уж не стоило – и опоздаешь, так проиграешь немногое. Но люди склонны спешить. И пускай. Пускай пока себе так. Но я открыл закон безмятежия и иду по бесконечным пролётам всё вверх очень редко встречая людей на своём пути и во мне спокойно даже дыхание. Где-то там наверху моя цель. Это греет и тихо смешит. Я усмехаюсь чуть заметно каждый одиннадцатый этаж и вряд ли для кого-то почти незаметная улыбка моя станет откровением.
***«Билл, ты помнишь тот наш фильм? Лишний вопрос судя по тому как я ухмыльнулся, а ты побледнел и замер сердцем над ним, не так ли? Он не получился у нас и с тех пор я ем всё, а у тебя «мерцедец» и в порядке дела и вообще жизнь. И весна. Билл, до чего я всё-таки люблю весну. Тот парень, который у автора в книге летал, а у нас не полетел. Помнишь? Ты всё отлично помнишь, старый злой лис, не пытайся отводить непослушную бровь на помертвевшем лице, потому что мы оба – мертвы. С самых тех ласковых пор. Нас не стало тогда и пышная тризна по нам продолжается с нашим присутствием вот уже несколько лет, а мы не можем пошевелить ни рукой ни ногой и видим яства мимо рта проносимые и не можем шевельнутся в гробу и видим рядом ведь жизнь и не можем потеплеть от радости сердцем. Билл, мы были наивны как дети пытаясь обмануть Великое Небо. А ведь работа кипела в руках у нас тогда и мы отчаянно рвались к самому эпицентру надорвавшего нас катаклизма. Билл, мы остановились на самом краю. Мы ошиблись в мгновении. И мгновение смяло нас как одноразовую так и не сгодившуюся простыню и нам стало больно. И не от того совсем, Билл, что мы умерли оставшись на растерзание живым, а от того, Билл, что мы – не сгодились. Это вывернуло нас сознанием наизнанку и мы стали непригодны даже сами себе. Буду краток – я выход нашёл. Остальное – технические сложности, которые нам с тобой как раз предстоит проработать в обычном рабочем режиме и слегка поднапрягшись преодолеть».
***Безмятежное бесконечие пролётов…
***Кью был каскадёром. И актером, каких поискать. И следующей фразой в его письме было «Этот трюк надо делать без страховки». И я закрыл его письмо в белый прямоугольный конверт и не выпускал три дня. «Билл, я понимаю, мне самому надо хорошо подготовиться и торопиться нельзя. Пусть улыбнётся твоё толстое доброе от мыслей лицо» было написано дальше в его письме. Тот трюк без страховки выполнить было невозможно. Для человека прыжок с небоскрёба всегда смерть, даже если ты самый непревзойдённый на свете актёр. Кью никогда не считал себя самым непревзойдённым на свете. А вот актёр в нём родился в момент внутриутробного зачатия и в этом он был действительно невыносим. Возможно поэтому мамка родила его семимесячным и он с момента первого же жизнеосознания стал гордо именовать себя недоноском, хотя предмет его гордости был доступен к пониманию далеко не у всех. А фильм тот не был безумным и грандиозным проектом. Его идея родилась в их обоих головах одновременно в состоянии свирепого опьянения и грозила остаться интересующей только эти две головы очень часто даже в самые вдохновенные моменты кинематографических съёмок. Кью, кому нужен будет этот фильм? Ты ненормальный псих и не будешь прощён Господом! А у меня, Кью, только один друг, а «мерседес» свой я продал ещё несколько месяцев назад и хожу пешком и я сделаю всё, Кью, чтобы у нас НЕ получилось снять этот фильм той ценой, которая пригрезилась тебе как выход. «Билл, «не» можно было написать и маленькими буквами. Фильм нужен людям. Господь простит. А ты, толстая, но очень симпатичная собака Баскервилей, сделаешь, конечно же, всё. Но я продумал очень хорошо, сам понимаешь, как необходима мне сейчас тщательность, и поэтому, Билл, ты всё сделаешь тоже очень осторожно, аккуратно и до последнего тщательно отлаженного тобой кадра. Итак, приступим к технической части проекта, время терпит лишь мыслящих».
***Иногда кажется, что жизнь наша полностью – лишь невыносимость бесконечных этажей на пути к существующей ли цели. Но существует ли невыносимость и может ли отсутствовать цель, если миром уже придумана такая прекрасная и незыблемо вечная весна? Под невыносимостью скрыт лишь великий покой, а цель, не бойтесь, она вас ещё ослепит.
***«Первым жестом твоим, Билл, по приходу малыша будет несомненно рука тянущаяся к заветному «9-1-1». Это не те числа, Билл, которые спасут мир, Иоанн Златоуст их не знал. Поэтому ты позвони, конечно же, Билл, но сам очень спеши, потому что прибытие службы спасения к подножию моего небоскрёба я приравниваю по значимости к команде «Мотор» и будет чего-то не хватать в съёмках фильма, не сдаётся тебе, Билл, если на съёмочной площадке будут отсутствовать съёмочная группа и сам режиссёр? Ты очень спеши. Малыш принесёт тебе только одну фразу, Билл, но ты поймёшь. «Я требую режиссёра». На ладони у малыша будет адрес небоскрёба, на крыше которого я тебя подожду и не проявлю себя до поры. И всё будет в наших лучших традициях, Билл. Ты же очень хорошо помнишь, как у нас вечно не хватало денег на аренду съёмочных площадок и мы шли на извороты, которые в случае нашей нерасторопности светили нам как минимум мелким хулиганством. Помнишь ту навечно всохшую в берег развалюху в Центральном порту, в которую мы вдохнули искру вечности съёмками пожара на морском лайнере? И у нас всё получилось, а прибывшие пожарные и полиция просто не могли реально присутствовать при пожаре на открытом рейде, и они были в кадре совершенно лишними, поэтому мы и уехали. Быстрей, чем они появились. А про вертолётные прицепки к небоскрёбам я и упоминать не буду. Мы на них оскомину набили. Помнишь, ты спорил, что всё наше оборудование с нами и с потрохами не поместится в два вертолёта и необходим будет третий, а в три борта мы вызовем подозрение? Билл, ты же, Билл, проиграл! И мы поместились все в два. Сейчас тоже надо два. Кадр без дублей, сам понимаешь, тут всё на ниточку. И камера, Билл, не заест, ни одна. Ни один твой драный мотор из тех старых чертей, которые столько морочили нас по своему желанию и просто по прихоти в самые неподходящие или подходящие моменты и стоили нам стольких нервов. Ни один не сдохнет и не заскрипит. Сейчас не надо скрипеть. Вообще, Билл, ты здесь внимательно лучше читай. У меня друг один. Поэтому подготовься и вникни в все тонкости. И помимо того, что тебя будут немногие оставшиеся до съёмок дни морочить навязчивые желания поплотней наконтачить со службой спасения, приготовь пожалуйста аппаратуру и ребят. Здесь тонкости очень важны. Операторам контрольное расстояние, включая борт, не более трёх метров. Конечно, лучше бы пять, но мы потеряем качество и здесь рискую я сам. Пусть будет три. Передай только всем нашим ребятам, что я «очень просил». Так и передай. Им не достичь покоя, но пусть будут осторожны предельно – сам знаешь в нашем деле жест может сорвать Великое. И попытка спасения принесёт бездну нам и провал. А нам зачем? Как, Билл, работа требующая аккуратности? И главное – глаза. Хотя я это уже в твою кухню лезу, прости ради Бога. Билл, а как ты думаешь, пока мальчишка будет бежать к тебе, у него на руке не расплывутся до неузнаваемости чернила?»
