Андрей Бычков - Нано и порно
– Психоанализа!
– Да чё ты меня все дуришь с этим своим психоанализом! – страшно закричал тут Алексей Петрович. – Что же это за психоанализ такой, если я в результате твоего анализа теряю жену?!
– Эт-то не моего. Эт-то оригинальное учение Зигмунда Фрейда…
– Оригинальное? Да врешь ты все, жопа еврейская! А как же майевтики Сократа?
– Сократ? Но он ведь, как известно, был одержим демоном…
– Демонием!
– Ну хорошо, пусть демонием…
– Который есть у каждой человеческой души! А от сократовского пошла вся новейшая философия! В том числе и твой психоанализ!
– Ах вот вы куда? – рассмеялся тут Альберт Рафаилович. – Опять за свое, опять за чудо?
Он поправил усы, вновь задирая откровенно малиновый нос. Но было уже поздно. Осинин изогнулся и прыгнул, принимая в полете почти горизонтальное положение. Невидимая сила уже несла его вперед к носу его аналитика. Мышцы Алексея Петровича эластично растягивались, чтобы в момент соприкосновения с носом Альберта Рафаиловича сократиться (да, именно, что, сократиться). И нанести ему сильнейший аналитический разрез. И не только из-за личной мести. А потому что…
«Мир, блядь, спасать нужно!»
Дуга полета уже заворачивала вниз. Глядя на приближающийся кулак, Альберт Рафаилович закричал. Наступало мгновение, когда наитончайшее, отделяясь от тонкого, становилось собой и только собой. Альберт Рафаилович отпрыгнул, пытаясь принять каратистскую стойку, но, увы, споткнулся о ножку парты и опрокинулся назад. И удар, предназначенный его носу, со всей своей стремительной силой пришелся по… причинному месту.
Глава пятая
Молодой уролог Иван Иванович Иванов, которого посетил наш герой сразу после разборки с психоаналитиком был в хорошей, правильной форме. Хотя в глубине души Иван Иванович почему-то считал себя человеком без фаллоса. От вопроса же, что это была за глубина и кто там, в этой глубине так считал (что за этакий за счетовод) Иван Иванович предпочитал отмахиваться. Пенис, конечно же, у Иванова был. А вот фаллоса, как полагал этот таинственный счетовод, и не было. Конечно же, как каждый интеллигентный человек, Иван Иванович знал, чем отличается пенис от фаллоса. Пенис – это, так сказать, всего лишь член, которым так любит поиграться в детстве каждый мальчик. А вот фаллос… – это, господа, совсем другое дело. Святое это дело, господа. И оно крепнет и растет вместе с нашим драгоценным мужским «Я»!
Кстати сказать, пенис у Ивана Ивановича был маленький и формы, если уж честно, не очень-то и правильной. Ну, как орех, скажем, грецкий или инжир.
Зато лицо у нашего молодого уролога было тонкое и с рыжими волосинками. А когда он прятал верхнюю губу за нижнюю, то это придавало его лицу очень даже глубокомысленный вид. Когда же при этом Иван Иванович еще и натягивал надгубье (при этом у него слегка приподнимались и кончики ушей) и взглядывал на своего пациента через узкие модные очки, то действовало это, надо сказать, очень и очень даже отрезвляюще.
За пределами поликлиники Иванов был милый в общем-то и тонкий человек, знаток Баха и Шумана, человек интеллигентнейший во всех отношениях, любитель литератур-ры. И почему он пошел в урологи многим было не совсем понятно. Когда же его деликатно об этом спрашивали, то он обычно как-то загадочно икал.
Зато с каким же упоением на последнем курсе института он оперировал на мертвецах простату. С каким удовольствием ампутировал он у покойников фаллосы («Да пенисы, пенисы, а не фаллосы!» – бывалыча кричал на него институтский педагог), срезал их и впрямь, как грибы, в местном институтском морге. Увы, на выпускной экзаменационной операции черт все же дернул Ивана Ивановича ошибиться и увести разрез куда-то не туда, отчего отрезанный член нечаянно выскользнул из его рук и шлепнулся на пол, так что экзаменатор (надо сказать, известнейший профессор) ну никак не мог оставить Иванова на кафедре. И распределил его в поликлинику. Правда, с «возможностью возможности» перераспределения.
Формулу эту про «возможность возможности» старый профессор вычитал у итальянского философа Аббаньяно и часто цитировал своим студентам на операциях. О, старый либерал обожал эти утонченные итальянские формулы – «не универсум, а плюроверсум», «человек может жить подлинной жизнью и быть самим собой»… Немудрено, что Аббаньяно стал также и любимейшим философом Ивана Ивановича.
Может быть, с тех самых пор он и полюбил этот утонченный «гуманистический оптимизм» с его возможностью возможности?
Кстати сказать, разглядывая и разминая в пальцах фаллосы («Да не фаллосы, блядь, а пенисы!») своих пациентов, Иванов как-то так сразу и определял, а тот ли это пациент пыхтит сейчас перед ним со спущенными трусами или не тот. Выбирает ли он из всех возможностей ту, что является «основой здорового и устойчивого существования»?
«А если не выбирает, то, значит…»
Значит, Иван Иванович делал ему пальцем в известном месте и в известном смысле гораздо… гораздо, скажем так, невозможнее.
И вот как-то в среду Иванову пригрезился один из его недавних пациентов. Он приходил к нему на прием с неделю назад, проконсультироваться насчет возможности бесплодия. Тогда волею случая Ивану Ивановичу пришлось слегка поспорить с пациентом о плюроверсуме, так же как и о возможности возможности бесплодия. И теперь фаллос этого пациента («Да не фаллос, еб твою, а пенис, пенис!») как-то так загадочно и надо даже сказать мстительно блестел перед внутренним взором Ивана Ивановича. И блестел, надо сказать, стоя!
Иванов напряг мозг и даже припомнил имя и отчество пациента.
«Алексей Петрович… Да-с!»
Напряг и еще, но фамилию вспомнить так и не смог.
«Не то У…, не то Ы…»
Пенис (будем все же точны в названии) у Алексея Петровича был чистый и белый, античный какой-то, как, быть может, выразился бы господин Аббаньяно. И вошел он в душу Ивана Ивановича глубоко. Вошел, конечно же, не сам пенис, а его образ. Просто, так сказать, чудовищная провинциальность русского языка и его засоренность имперскими канцеляризмами не позволяла Ивану Ивановичу яснее сформулировать смысл и идею того, что он переживал. Хотя, говори он и думай на языке английском, было бы сделать это ему гораздо сподручнее.
Фаллос же, однако, продолжал там потихоньку произрастать. Или, выражаясь яснее, proizrastat’ tam prodoljal obraz fallosa.
«Образ фаллоса Алексея Петровича У или Алексея Петровича Ы».
В полдень медицинская сестра Капиталина принесла Ивану Ивановичу анализы пациента. Доктор как раз уплетал булку с маслом, запивая ее чаем. Был он в это время подвержен чувству вины, в чем, разумеется, себе не признавался, бессознательно подсыпая в чай еще одну (четвертую) ложечку сахара.
Чувство же вины Ивана Ивановича заключалось в том, что он, так сказать, с досады продиагностировал господину «не то У, не то Ы» простатит, и научно объяснил ему, что это и есть причина бесплодия. Да-с, безо всякой возможности возмозможности. После чего прописал господину «не то У, не то Ы» самые большие по размеру свечи. Конечно же, чтобы за что-то такое отомстить. Ведь если уж Ивану Ивановичу, любителю Баха и Шумана, быть честным перед собой, то никакого простатита при тщательном ощупывании не наблюдалось.
Результаты анализов были вписаны каллиграфическим почерком в желтую карточку пациента.
«Ну, конечно же, О! Осинина! А не У и не Ы!»
И результаты анализов привели Ивана Ивановича в неожиданный восторг. Рыжие волосинки его даже слегка затопорщились, создавая вокруг лица пушистую рыжеватую ауру. Иван Иванович весь как-то заклубился лицом. Он словно бы приподнялся из-за стола в облаке своей ауры. Держа перед собой карточку на вытянутой руке, он произнес всего лишь одно короткое и восхитительное слово. Слово это было и впрямь невероятно. Слово это было, прямо скажем, чудовищно. Пунцовое, красное, с шевелящимися клешнями и усами оно уже выпучивало черненькие глазки, выползая из широко раскрытого рта молодого уролога.
– РАК!!
Вот именно, что рак!
И словно бы уже на цыпочках побежали смычковые, а за ними на пятках – бум-бум! – басы, и затрубила во все горло труба. И снова смычковые, настигая и настигая. О, Иван Иванович музыку любил. Как немногие, он знал толк в смычковых классических пьесах. Да-с, Иван Иванович обожал смычки! Он обожал Шопена, Баха и Шумана. Еще в детстве в деревенской избе (а родился Иван Иванович тоже, как и другой наш персонаж, в деревне) он слушал тайком эти смычковые пьесы, пока на клубном дворе местные мерзавцы, подонки и уголовники пинали мяч со звериными выкриками. Бедняги даже и не догадывались, что в это время Иван Иванович порол их на конюшне смычками. Вместе с Шопеном, Бахом и Шуманом порол он их…
Глава шестая
Ольга Степановна Осинина – красивая девочка в синеньком платьице из ситца. Солнце обрамляет пирамидальные тополя. С большака поднимается пыль. Юг…
