Андрей Бычков - Нано и порно
Смысл же самой процедуры, как мы уже говорили, состоит в уязвлении. В уязвлении строгом, хотя и болезненном. Это целебное уязвление заключается в том, чего клиент, сука, никак не хочет сам по себе признать. А именно – если он, например, мужчина, то он, сука, должен признать в себе женщину. А если он, скажем, женщина, то, опять же, сука, должна признать, наконец, в себе мужчину! Естественно без насилия. Ибо признать – это значит признаться. Да-с! Раз признался, например, мужчина, что он женщина, то пусть теперь и живет себе спокойно как женщина. И наоборот – раз призналась баба, что она мужик, то пусть и живет себе с этим спокойно и в ус не дует. Потому как излечить никого и никогда невозможно. Все равно этот мир, эх…
Альберт Рафаилович поковырял в своем громадном носу и облачился в строгий черный костюм. Для пущей строгости процедуры он осторожно подклеил себе под нос мохнатые черные усы. И лишь после этого с удовлетворением посмотрелся в зеркало. Быть может, из зазеркалья на него взглянул не кто иной, как сам Зигмунд Фрейд! Теперь можно и набить трубочку, и, чиркнув спичкой, неторопливо затянуться. И, наконец, картинно даже и проговорить:
– Ну же, что же? Здрасте, здрасте, Алексей Петрович добро пожаловать. С чаво начнем-с?
Острый и черный шпиль университета, если скользить по нему взглядом снизу вверх против солнца, как будто бы разрезает глаз. А на самой вершине его, в пронзительно голубом небе, раскрывается черная звезда. Учение же психоанализа не зависит, как известно, от пола как клиента, так, и его аналитика. Потому что в учении психоанализа, как и в каждом учении, важен прежде всего его смысл. И никакие усы тут, разумеется, ни при чем. Ибо важны, прежде всего, не усы, а сны. Какие же усы, пардон, сны, снятся самим аналитикам, опять же не столь важно. Ибо анализируются не усы аналитиков, а сны их клиентов. Но вот когда сами аналитики становятся клиентами, то тогда – да, тогда уже совсем другое дело. Хотя для анализа самих аналитиков нужны, конечно, гораздо более глубокие разрезы. Потому как увертки и нежелание признаваться искушенных в анализе клиентов гораздо более коварны и искусны. Но если разрез удается, то он непременно будет увенчан звездою. А если продолжить процедуру разрезов до самого, так сказать, конца, то тогда можно выдвинуть утверждение, что окончательно проанализировать всю психоаналитическую цепочку смог бы только сам духовный отец-основатель сей процедуры, великий Зигмунд Фрейд. Но, к сожалению, он давно умер. И потому аналитики часто пренебрегают другими аналитиками и «разрезают» сами себя, ссылаясь на своего духовного отца, который, как известно, исследовал прежде всего именно свое бессознательное. Но разве то не была дорога для великого слона? И разве не таковы все великие слоны, которые сами ходят своими дорогами?
Итак, Алексей Петрович подходил к увенчанному шпилем университету все ближе и ближе. И был он, прямо скажем, в сомнениях. Смысл анализа, после того, как он принес в жертву угря, показался ему вдруг бессмысленным. Смысл, конечно же, оставался, его место не занимала бессмыслица. Но смысл анализа теперь был бессмысленным, вот-с!
В голубом небе зияла черная вырезанная звезда, из которой сквозил неведомый космос. Впрочем, могло показаться, что это все та же звезда, венчающая университетский шпиль, она заслонила собою солнце, образуя своеобразный эффект солнечного затмения. Но, поскольку инструментов, позволяющих немедленно это проверить, у Алексея Петровича не было, то он предпочел довериться субъективности своих ощущений. И, кто знает, может быть, он был прав. Потому как именно как субъект своих ощущений он намеревался вступить в схватку со своим «злорадным оппонентом».
«Да-с! Ухватиться за этот надменный нос и нанести ему метафизический разрез! А то чего он, сука, все пинает да пинает тебя твоей мамочкой. Да еще путает твою мамочку с твоей Котенькой», – произнес в самом сердце Алексея Петровича демоний.
«Что в результате я и остался без Котеньки. Нет, сука, пусть он попробует сам выбросить своего угря!»
Несмотря на свою звезду, Алексей Петрович выглядел как совсем обычный скромный человек. Да и друзья его, тот же, например, Муклачев всегда говорили, что он отличался скромностью. Но, скажите мне на милость, а какой из великих слонов не отличается скромностью?
А вот слон ты сам или не слон может, конечно, решить только твой личный, подлинный выброс угря.
Был уже полдень, Альберт Рафаилович чистил ноготки в ожидании Алексея Петровича. Тут надо, однако, добавить, что грязь под ногтями не всегда есть признак нечистоплотности. Грязь под ногтями может быть и у министров, ведь в силу нехватки времени министры стригут их редко. Ногти, правда, сами напоминают о себе. Ногти вдруг неожиданно щелкают и ломаются (очевидно, из-за нехватки кальция в организмах министров). И тогда беднягам приходится незаметно их обгрызать. Делают это министры обычно в министерских туалетах, в отдельных кабинках. После чего, конечно же, стирают неровности ногтей о специальные зарифленные полотенца, заботливо повешенные тщательно проверенным персоналом. Хотя грязь (так громко хрустящую при обгрызании, что сей бдительный персонал даже с тревогой заглядывает в монитор) лучше выскребывать и выковыривать заранее. Да и выковыривать впрочем гораздо проще, чем обгрызать. Ведь для чистки ногтей – вот именно что! – достаточно собственных же ногтей. Сидишь себе, допустим, на заседании. Опустил незаметно руки под парту и шуруешь там ногтями, глядя на других министров ясными и светлыми глазами. Даром, что и у них тоже руки под партами.
Альберт Рафаилович министром, конечно, не был. Но в чистке ногтей, так же как и в ковырянии в носу, толк знал. И, благо Алексей Петрович почему-то опаздывал, Альберт Рафаилович так дунул на свои ногти, очищая их окончательно от грязи, что тут даже возьми и отклейся его усы.
И, как назло, в самый этот неудачный момент в дверь и вошел Осинин.
Вид болтающихся под носом усов и дующего, что есть силы, на свои длинные ногти Альберта Рафаиловича так его поразил, что он даже отступил назад, прикрывая опять дверь.
«Тотем! – промелькнуло в мозгах. – Тотемом гипнотизирует, гад. Двоит тотем!»
Демоний, как назло, не подсказывал, что надо делать.
Но Алексей Петрович все же и сам собрался с духом и с грохотом снова распахнул дверь.
Альберт Рафаилович извиняющее заворчал, быстро манипулируя пальцами под носом, водружая мохнатые усы обратно.
– Здравствуйте, уважаемый! – сконфуженно продудел наконец он.
Усы невозмутимо блистали из-под носа.
Алексей Петрович замер. К нему возвращался бессмысленный смысл.
«Приклеил, сука».
Словно бы и не своя – но все же безусловно своя! – выдвинулась откуда-то снизу рука. Она потянулась к фальшивым усам. Алексей Петрович потянулся за истинностью руки.
– Э-э… Вы чего это? – поежился Альберт Рафаилович и зашевелил усами. – Бр-р! Бр-р!!
Подхватив тлеющую трубку, он быстро затянулся и выдул навстречу руке Алексея Петровича облако табачного дыма. Но рука продолжала невозмутимо протягиваться и протягиваться сквозь дым.
– О, Боже! – воскликнул тогда Альберт Рафаилович.
Надгубье его искривилось, и проклятые усы отскочили вдруг с каким-то глупым щелчком.
– Что это? – ледяным тоном сказал Алексей Петрович.
– Э-это?.. Усы.
– Усы?
– Да, усы.
Альберт Рафаилович как-то по-бабьи заморгал, и нос его покраснел.
– А зачем они вам? – тихо спросил тогда Алексей Петрович.
Перед ним все еще был не просто Альберт Рафаилович, а грозный Навуходоносор, знаток его душевных секретов – при галстуке, в пиджаке и с крупным малиновым носом. Настольная лампа по-прежнему сияла в начищенных до блеска ботинках, а по икрам поднимались черные и безжалостные носки. О, это все еще был Навуходоносор! Хоть бы и с отклеившимися усами.
Альберт Рафаилович тяжело задышал, готовясь к самому худшему.
– Они… мне? Да они… это, – он вдруг засмеялся, воровато оглядываясь. Вокруг молчаливо и грозно высились парты. – Да мне их… подарили на день рождения!
А Алексей Петрович уже медленно готовился к прыжку.
– А, может быть, на день смерти?
– Мне сказали, что мне это идет!
Альберт Рафаилович отступал, пытаясь мягко втиснуть свои полноватые формы в пустые парты и протиснуться между ними к двери.
– А зачем? – вкрадчиво улыбаясь, спросил Алексей Петрович.
– На… на пользу анализа.
– Какого еще анализа?
Алексей Петрович замер. Сквозь щели в бессмысленности смысла он наблюдал. Наблюдал, разумеется, не он один. Наблюдал и его демоний. Оставалась секунда, может быть две.
– Психоанализа!
– Да чё ты меня все дуришь с этим своим психоанализом! – страшно закричал тут Алексей Петрович. – Что же это за психоанализ такой, если я в результате твоего анализа теряю жену?!
– Эт-то не моего. Эт-то оригинальное учение Зигмунда Фрейда…
