Лайонел Шрайвер - Другая жизнь (So Much for That)
– Этого не произойдет, – сказала Флика, обернувшись уже стоя в дверях. – Пиявки будут существовать всегда.
Она говорила о пиявках, остановившись на пороге, но Глинис вспомнила, что, когда она только переехала в Нью-Йорк и жила в маленькой квартирке еще до знакомства с Шепардом, у нее появились тараканы. Конечно, это было неприятно, но вместо того, чтобы постараться их вывести, начинать всю эту возню с борной кислотой и прочей дезинфекцией, она постаралась их просто игнорировать. Буфет стоял не вплотную к стене, образуя щель, где она хранила бумажные пакеты из супермаркета, которые стали однажды подозрительно шуршать. Она поняла, что там у тараканов гнездо, но ничего не предпринимала, и теперь приготовление завтрака сопровождалось тихим шелестом. Она передвигалась по кухне от плиты к холодильнику высоко подняв голову, стараясь не поворачиваться в ту сторону, откуда доносился шорох. Тараканов стало так много, что их гнездо превратилось в огромное темное пятно на стене, но она никогда его не разглядывала, представляя, что это всего лишь тень.
Осознание этого было самым ярким с тех пор, как она услышала от врача свой диагноз. Происходящее – всего лишь темное пятно, тень, которую она упорно старается не замечать, не позволяет себе мысленно обращаться в ту сторону; не смотрит туда, где кипит жизнь, считая это не действием, а лишь игрой света. Она предпочитает не обращать внимания на то, что пятно увеличивается в размерах, и чем больше оно становится, тем упорнее она его игнорирует. Но по ночам оттуда доносятся едва уловимые звуки, словно кто-то перебирает лапками по шуршащей коричневой бумаге.
Глава 16
Определенные обстоятельства способны убедить человека, что секс – не главное в жизни. Со временем некоторые ощущения делаются острее, тогда тактильные ощущения, стоящие титанических усилий и берущие за живое, становятся своего рода компенсацией. Отсутствие физических наслаждений позволяет сильнее прочувствовать все прочие прелести жизни, льющиеся словно из рога изобилия в фантасмагорических снах.
Мысленно застряв на этом выражении прелести жизни в фантасмагорических снах, Джексон уже больше ни о чем другом не мог думать. Какие такие прелести жизни? Работу он ненавидел. Так называемый «лучший друг» стал тем единственным человеком, которого он больше других предпочитал избегать. Старшая дочь передвигалась все с большим трудом, так что скоро придется покупать ей инвалидное кресло. Младшую невозможно было отвлечь от мыслей о полноте и оторвать от вредной калорийной пищи, к тому же на ее округлившемся лице застыло выражение оскорбленной невинности за то, что ее много лет надували с кортомалофрином, а слово «плацебо» она начисто отказывалась понимать. И жена… Она всегда рядом, но недосягаемая, словно живет в параллельном мире; у него появилось ощущение, что все его крики, махи руками, прыжки вверх и вниз с целью привлечь к себе внимание совершенно бесполезны, поскольку их никто не замечает, словно он умер. Он будто уже не жил с женой, а регулярно ее навещал. Казалось, она лишь изредка замечает, что бутерброд был съеден, а в корзине для белья появилась еще одна пара носков, и принимает это за вторжение в жизнь потусторонних сил.
Более того, каждый рекламный плакат краски для волос в метро или ролик по телевизору, эротический фильм в ночной программе или соленые шуточки на работе – все лишь подтверждало тот факт, что секс – вещь чрезвычайно значимая. С такой перспективой на будущее, внезапно ставшей черно-белой, Джексон осознал, что не понимал всей важности секса до тех пор, пока не потерял возможность его иметь. Он был изгоем, лишенным не только самого процесса, но и всего, что с этим связано в гораздо более общем смысле слова: нежных прикосновений, интимного перешептывания и многозначительных взглядов, улыбок и кокетливого желания поправить его каштановые кудри, когда пальчики, словно невзначай, касаются лба, а он потом весь день напряженно вспоминает этот момент. Больше всего он скучал именно по этим намекам и жестам, ему не хватало той энергии, которой они заряжали, секс – это не цель, это топливо для ее достижения. Джексон не ощущал вкус еды и стал есть больше. Выпивка больше не вызывала эйфории восторга, а, напротив, делала его желчным; все же, не теряя надежды, что еще одна бутылка пива вернет ему ощущение радости былых лет, он пил все больше. Странно, но, когда он полез в холодильник за очередной бутылкой, Кэрол бросила на него пронзительный взгляд, заметив который он подумал, что его несуеверная жена начала верить в привидения. Но не только его жизнь наполнилась муками голода, существование Кэрол тоже стало блеклым, бесцветным, пустым, она была жертвой собственной ошибочной комбинации, построенной на нежелании прощать.
Кроме того, из-за долгов по кредитной карте у него появилось ощущение, что за ним следят. На улице Джексон краем глаза замечал рядом очертания незнакомой фигуры или отмечал шорох в кустах за спиной, мучился ощущением присутствия кого-то, но, поглядев по сторонам, видел лишь соседскую собаку или покачнувшуюся от ветра ветку на дереве. Однако ощущение не покидало его. Сумма долга была куда внушительнее, чем предполагала Кэрол. Последнее время он стал лично оплачивать коммунальные счета, а жена занималась только страховкой. Чтобы она не была в курсе его долгов, он завел еще две карты, и счета приходили в офис; по остальным трем он платил через Интернет. Он постоянно думал о том, что чувство собственной порочности, бесполезности и неминуемо надвигающейся катастрофы сродни проявлению рака у Глинис. Он не умалял всей серьезности ее заболевания, но сходство их положения казалось очевидным; у Джексона был фискальный рак. Даже когда он думал о своем положении дел в целом, о той несправедливости и испорченности, поедавшей его изнутри, должно быть, он испытывал то же чувство, что и Глинис, просматривая рецепты по телевизору, которые она никогда не будет готовить, и ощущение несправедливости и испорченности поглощало и ее. Смертельная болезнь стала причиной ее человеческой несостоятельности. И Глинис, и Джексон с ужасом ждали, что наступит тот день, когда в дверь постучатся сотрудники коллекторского агентства и потребуют отдать все, что у них осталось.
Человек вполне способен, например, начать курить, зная, что смертельно болен… Совсем юные девушки отказываются от контрацептивов, потому что уже однажды забеременели… Больной ожирением подумает, что уже весит шестьсот фунтов, так зачем отказываться от куска кокосового кекса, если так хочется… Джексон настолько глубоко провалился в финансовую яму, что не очень бы переживал, стань она на пару дюймов глубже. Кроме того, имела место петля с обратным действием: долги заставляли страдать. Чем больше будет сумма долга, тем спокойнее он будет к нему относиться. Он должен был бы чувствовать себя хуже от осознания мысли, что поставил под угрозу не только собственное будущее, но и будущее жены, детей, поэтому, чтобы наказать себя, он еще больше влезал в долги. Ему требовалась то новая рубашка, то именно то, что рекламировали в магазине, Джексон с удивлением и удовольствием выяснял, сколько денег можно потратить, не улучшив при этом своих жизненных условий и не купив ничего ценного. Мотовство стало для него своеобразной игрой, некоторым развлечением в общем процессе самобичевания. А самое главное, что никто и ничто не могло его остановить. Будучи словно одурманенным, он мог в порыве щедрости потратить пятнадцать тысяч долларов на десять минор, при этом указать номер счета и пароль на сайте интернет-магазина.
Естественно, дом потерять он не хотел. Дело не только в том, что сумма займа на дом была огромной, но еще и в том, что они до конца не выплатили ипотечный кредит. Но все это казалось абстрактным. Они жили в доме. Туда возвращался каждый день после работы. У него был ключ. В шкафах висела его одежда; в холодильнике хранилась купленные им продукты; почта ежедневно приходила на этот адрес. Дом представлялся в его воображении трехмерным огромным пространством, до которого так просто дотянуться рукой, в котором он провел большую часть супружеской жизни, лишиться которого совершенно невозможно, а раз он этого не понимает и не допускает, значит, этого не случится.
Иногда Джексон мысленно возвращался во времена работы в «Наке» и с горечью вспоминал, как они с Шепом работали бок о бок – тогда они фактически вместе управляли компанией и сами выполняли работы, лишь изредка нанимая водопроводчиков или электриков, де-факто они были компаньонами. Продав «Нак», Шеп просто обязан был отдать его долю. Оформить на бумаге то, что существовало на практике. Фирма была продана за миллион, и он получил бы свои пять сотен штук, что позволило бы ему без проблем выплыть из этого океана долгов. Впрочем, будь он партнером, он мог бы и воспротивиться продаже, и Шеп, наняв управляющего, мог бы спокойно удрать в навозную кучу в любой стране третьего мира. Но он мог на него повлиять, – тогда у них еще были вполне доверительные отношения, – заставить признать, что Пемба, как и все его прошлые сумасбродные идеи с отъездом, – всего лишь сумасшедшая фантазия, которую не следует вносить в реальную жизнь. Тогда и по сей день они управляли бы фирмой, которая благодаря Интернету выросла в несколько раз в цене, и не какой-то чертов Погачник, а он, Джексон Бурдина, был бы сейчас весьма состоятельным человеком.
