Андрей Рубанов - Сажайте, и вырастет
Слава перешел на таинственный шепот. Я напряг весь свой слух.
– Ты только никому не говори... Этот Андрюха – аферист и мошенник. На своей афере он лимон баксов взял, ясно? За это его в «Лефортово» почти год держали. Это раз. Второе... – Слава заговорил громче, нажал, добавил агрессии,– я не понял, что ты там такое говорил насчет «пригрел»? Ты, может быть, намекаешь, что я с него деньги имею? А?
– Нет, конечно, – торопливо возразил Слон. – Как ты мог такое подумать? Но тогда с каких заслуг этот студент живет шоколадной жизнью, на козырной поляне тусуется, а достойные пацаны – в четыре смены спят? Я в хате пятый день. Я все тут понял. Со всеми переговорил. Много недовольных, Слава. Не я один. Не подумай, что я что-то хочу предъявить...
– Хватит, – резко, металлическим голосом, оборвал смотрящий. – Ты... как тебя звать, забыл?
– Дима.
– Ты, Дима, ничего мне не сможешь предъявить! – рубанул Слава Кпсс. – Ничего. В хате все – ровно. Я за это отвечаю. При мне здесь ни единого человека не убили, не опустили, не сломали без причины. Ни бузы, ни беспредела. Недовольные – они есть, я всех их знаю и их жизнь вижу. Ответь, почему эти недовольные – по углам шепчутся? А в лицо мне ничего никогда не скажут? А? Слон оглушительно почесался.
– Потому что они – мыши,– произнес Слава,– и жизнь их мышиная...
Я услышал щелчок зажигалки, потом Слон пробасил «благодарю» – очевидно, ему была предложена сигарета.
– Здесь,– продолжил Слава,– вокруг нас, все правильно. Постанова – чисто каторжанская. Такая, как нужно. Ясно? Лично я никого не «пригрел», не выдвинул, не задвинул. Не устроил в тепле. В достойной хате арестанты определяются сами. Этого афериста, который тебе покоя не дает, я держу возле себя по одной причине: он интересен и симпатичен лично мне. Лично мне, Славе Кпсс! Я с ним одну штуку замутить хочу, а какую – об этом, извини, никому, кроме нас двоих, знать не обязательно...
Слон выдохнул.
– Ты меня не убедил,– произнес он. – Закончим этот базар, Слава. Напоследок я тебе вот что скажу: пусть твой студент молится, что под твое крыло попал. Я бы весь его миллион из него за полчаса вытряхнул. Вместе с кишками. Я на воле этим занимался – и здесь сумею...
– Я тебя понял,– равнодушно ответил Слава.
– Тогда я пошел. Заскрипело железо.
– Будут вопросы – заходи в любое время,– беспечно попрощался Слава.
Несколько секунд прошли в тишине. Я снова различил щелчок зажигалки.
– Андрюха,– тихо позвал снизу мой заступник. – Ты ведь не спишь, правильно?
– Да.
– Все слышал?
– Почти все.
– Спустись. Есть тема. Только не сразу. Минут через десять. Или пятнадцать. Или даже попозже. Погляди, где этот бычара?
– Чифирить пошел.
– Ага. Давай, хитрую паузу сделай – и ко мне зайди.
Пятнадцать минут прошли в томительном, жарком ожидании. Наконец я поднялся, старательно зевнул, соскочил вниз – на пятый день это получилось у меня ловко и точно – и тут же стремительно нырнул в берлогу смотрящего.
Слава излучал безмятежность. Одеяло перед ним еще хранило отпечаток тяжелой задницы моего недруга.
– Нервничаешь? – сразу осведомился Слава.
– Нисколько,– соврал я.
– Врешь,– возразил Слава и улыбнулся. – Ни о чем не переживай. Живи спокойно. Отдыхай, привыкай. Я в этой хате четыре года. Таких, как этот Слон, я встретил и проводил – тыщу. На воле он какого-нибудь лоха по голове двинет, сто рублей отберет, вмажется героином – и ничего ему не надо. А на тюрьму заедет – сразу пальцы веером. Я крутой, я бандит, я всех знаю...
– Будет дергаться,– вырвалось у меня,– я перегрызу ему горло.
– Он тебя не тронет. И будет спать в четыре смены. Пока я не захочу, чтобы стало по-другому. А надо будет – мы его так одернем, что мало не покажется... Кстати, у тебя кофе есть?
– Да. В бауле.
– В бауле ничего не храни. Давай сюда, сейчас кипяток сделаем – и взбодримся.
Слава задумался. Его лицо посветлело. Он положил невесомую, сухую ладонь на мое плечо.
– Бог – он, знаешь, каждого направляет по отдельному пути. У таких, как этот Слон, путь короткий. А у нас с тобой чуть-чуть подлиннее. Согласен?
– Согласен.
– Давай и дорожников наших тоже позовем кофе попить. И Джонни, и Гиви Сухумского. Кстати, ты про Дорогу что-нибудь знаешь?
– Кое-что слышал...
– Это хорошо.
ГЛАВА 30
В первые дни лета температура в городе поднялась до двадцати градусов, а в Общей Хате – до тридцати пяти, при стопроцентной влажности.
Раздевшиеся до трусов люди притихли. Круглосуточное шевеление четырех сотен тощих конечностей замедлилось. Натужное томление повисло над трущимися друг о друга угловатыми телами, над булькающим в десятках кружек кипятком, над спящими и бодрствующими, сытыми и голодными. Воздух стал жидким, превратился в кислый пустой бульон.
Однажды утром его переливающуюся горячую толщу вдруг поколебали какие-то знакомые звуки. Я прислушался. Лишенный кислорода мозг действовал плохо. Пришлось долго соображать, прежде чем стало ясно: выкрикивают мою фамилию.
– Что там?
– Рубанов! Есть такой? На вызов, срочно!
За пять недель я вполне освоился, врос в новое место.
Общая камера больше не казалась мне пещерой, населенной ужасными гоблинами. Тряхнув головой, я кое-как сконцентрировался и быстро, боком, протиснулся сквозь толпу – бесцеремонно отодвигая локтем одних, других с вежливым восклицанием обходя по касательной, третьим подмигивая, четвертых дезавуируя специальным тяжелым взглядом. Протолкался к распахнутому четырехугольнику «кормушки», спеша уточнить у вертухая, что такое этот вызов, куда и зачем.
Но надзиратель не пожелал со мной любезничать. Хотя еще позавчера – угощался у меня сигаретой.
– На вызов – значит на вызов! – заревел он. – Готов, нет? Резче давай! Вас много, а я один!
В перенаселенной тюрьме «Матросская Тишина» процедура вывода арестантов на следственные действия стремилась к крайней простоте. Зычно бранясь, специальный дежурный чин в расстегнутой до пупа камуфлированной рубахе собрал по всему этажу человек двадцать и погнал шаркающую пляжными тапочками толпу по лестницам и коридорам в соседний корпус – следственный. Все время повышая градус ругательств, он затолкал подопечных в «трамвай» – крошечный, три на три метра, бокс. Там убийцы, бандиты, хулиганы и другие преступники долго ругали тесноту, прикуривали друг у друга и обменивались новостями, пока их по одному не стали разводить по кабинетам.
Об обыске речь не зашла. «Выводной» дежурный действовал рационально. Зачем шмонать толпу грязных, голодных и злых людей по дороге туда? Чего такого запрещенного потащит арестант в следственный корпус? Нож, что ли? Зарезать прокурора? Ерунда.
Другое дело – арестант, идущий обратно. Этот, после свидания с адвокатом, несет в своих карманах, в рукавах, в трусах и носках спрятанные, свернутые, замаскированные газеты, журналы, книги, сигареты, зажигалки, спички, конфеты, шоколад, бульонные кубики, тетради, авторучки, фломастеры, батарейки, иголки, пилки для ногтей, полиэтиленовые пакеты, мотки скотча, нитки, пластырь, аспирин, анальгин, дезодоранты, средства для борьбы с тараканами, вшами и чесоточными клещами, клей, ножницы и еще тысячу мелких предметов, запрещенных к пользованию, но абсолютно необходимых в тюремном быту. Такого преступника шмонать сам Бог велел.
Жаль, что мой адвокат теперь мне не адвокат, с грустью думал я. Вот Джонни – тот ходит на вызов к защитнику еженедельно, и никогда не возвращается пустой. Сейчас бы рыжий Максим очень пригодился. Сколько полезных вещей он мог бы мне притащить! Разве адвокаты нужны, чтобы защищать своих клиентов в суде? Какая наивная глупость! Арестанту из «Матроски» адвокат необходим для бесперебойного заноса ценных предметов обихода. Если у арестанта из «Матроски» есть пачка сигарет с фильтром, он – большой человек. При чем здесь защита в суде? До суда еще надо дожить.
Вспомнив о рыжем законнике, я горько улыбнулся и опустил к груди подбородок, чтобы притиснутые ко мне питерский чеченец, московский таджик и два сибирских грузина не видели моей минутной слабости. Ах, Максим, умник! Куда же ты делся, приятель? А еще говорил, что заряжаешься, как от розетки. Что же ты за четыре месяца ни разу не пришел зарядиться? Зачем льстил, если знал, что пришел в последний раз? Почему не сказал прямо: прощай, останемся друзьями? Некрасивый, немужской поступок!
В следственном кабинете, сидя за столом и барабаня по его поверхности белыми пальцами, меня ждал именно мой бывший адвокат – очевидно, сгустившийся прямо из моих мысленных упреков.
– Привет,– сказал я, чувствуя сильный стыд.
Внешний вид Максима Штейна изумил меня.
Сидящего за столом медноволосого молодого человека здорово трясло. Неоднократно с гордостью признававшийся мне, что ненавидит табак, он, едва за конвоиром закрылась дверь, сразу же вытащил из кармана пиджака смятую пачку «Житан» и бросил ее на стол. Следом упала зажигалка. Адвокат тут же опять схватил оба предмета дрожащими руками, извлек сигарету, закурил, выпустил дым из-под верхней губы. Его зрачки были расширены, щеки поросли неопрятной, местами седой, щетиной. На запястье жалко болтался глупый золотой браслет. Третья пуговица пиджака, нижняя, держалась на нескольких тонких нитках и вот-вот намеревалась отскочить.
