Андрей Рубанов - Сажайте, и вырастет
Слава вздохнул.
– Сто тридцать человек нашли, где спать, и ты найди.
– В четыре смены? По шесть часов?
– Пока – так,– миролюбиво развел руками Слава. – Я же говорю, народу много. Потом, если себя проявишь, покажешь неравнодушие к Общему Ходу, и люди это оценят – условия улучшатся сами собой. Мы же не знаем, что ты за человек. На словах здесь все бродяги, крадуны. Но слова надо обосновать всей своей жизнью, согласен?
– Я не буду,– с глубокой злобой провозгласил Слон,– спать в четыре смены с чертями!
Слава посуровел и прижал к губам палец.
– Насчет «чертей» – ты поосторожней... Такими словами без нужды не кидаются. Давно сидишь?
– Четвертый день,– признался Слон, продолжая истекать жидкостью. – Трое суток КПЗ, потом сразу сюда...
– Не срок,– осторожно произнес я. Слон бросил на меня ненавидящий взгляд. Я ощутил досаду. Лучше было промолчать. В один миг, из-за одного слова я нажил себе врага. Мы зашли в камеру одновременно, но меня поместили в чистом углу, возле воздуха, и я спал до тех пор, пока не выспался, – а он, соратник кунцевских и таганских бандитов, все это время провел в грязной чесоточной толпе, стоя на ногах; я пообедал жареным мясом, а он даже, может быть, и чая не попил.
– Не срок,– согласился Слава Кпсс. – Тебя как, я забыл, звать?
– Слон!
– Слон,– задумчиво выговорил Слава и с большим вниманием оглядел струйки пота, бегущие по вискам и шее возмущенного бродяги. – А имя есть?
– Дима!
– В общем, Дима, я, как мне кажется, ответил на твой вопрос. Здесь тебе не гостиница, а тюрьма. Каждый зашедший – определяется самостоятельно. Сам находит друзей, сам ищет, где ему отдыхать и что кушать. За что сидишь?
– За наркотики.
Слава оживился.
– Понятно. А сюда, на Централ, сможешь кайф затянуть? Отпиши письмо близким, и мы все сами сделаем.
Есть люди на воле – они отнесут, заберут, прямо тебе в руки притащат...
Слон вздохнул.
– Это трудно. Весь мой запас теперь у следака в сейфе лежит...
– Ага,– без выражения сказал Слава. – Что же, ладно... Может, деньги? Помоги хоть парой рублей.
Слон невесело ухмыльнулся и дернул подбородком – круглым, бесформенным, как картофелина.
– Откуда деньги у бродяжного?
Слава помолчал.
Слон опустил свои покрытые узорами руки на колени, сгорбился, и теперь влага свободно капала с его лица на пол.
– Что же, Дима, – подытожил Слава, доставая из-под подушки огромную общую тетрадь и несколько авторучек. – Сейчас, извини, разговор прервем. Времени на беседы нет. Не грусти. Поставь себя нормально, реально, по-пацански – и у тебя все будет. Жить везде можно, и здесь, в Общей Хате, тоже...
– Ладно,– с неопределенной интонацией ответил Слон, рывком откинул занавеску и покинул берлогу смотрящего.
– Дай пройду! – снова грубо потребовал он у тех, кто находился рядом.
– Наркоман,– негромко подытожил Слава. – Причем реальный. И к тому же – бык конченый. Сейчас его кумарит. Ломка. К вечеру опять прибежит, вот увидишь...
– Мне тоже пора,– вежливо произнес я. – Не буду тебе мешать.
– Сиди,– остановил меня мой новый друг. – Куда ты пойдешь? Сейчас чаю попьем, потом еще чем-нибудь займемся. В нарды играешь?
– Нет.
– Тогда – вот, держи, – Слава снова запустил сухую ладонь под подушку, достал маленький кассетный плейер. – Музыку любишь?
– Конечно.
– Отдыхай,– благодушно посоветовал Слава Кпсс. – Не переживай. Слушай музыку.
– Благодарю...
Идти в самом деле мне было некуда. За шторой, вне пределов маленького, душноватого, но довольно комфортабельного обиталища Славы, меня ожидала спрессованная человеческая масса, – желтые, серые, отечные лица, пораженные язвами тела, неизвестные мне обычаи и порядки.
Разглядывая из-за занавески шевелящийся муравейник, я с грустным юмором вспомнил о том, как еще вчера, в «Лефортово» строил планы победы над тюрьмой. Та тюрьма оказалась санаторием. Настоящая же – поглотила меня только сейчас. Я сражался с ветряными мельницами. А тюрьма ждала, пока не наступит ее время.
Здесь, в общей камере, невозможно было даже читать книги, потому что книги отсутствовали, и даже если бы мне их прислали с воли, то где бы я стал их хранить? Тут шла мучительная война за каждый кубический дециметр пространства! Тут люди тратили гигантские усилия, чтобы проковырять в потолке углубление, вставить в него крючок, изготовленный из зубной щетки, и подвесить на этот крючок свое барахлишко. До книг ли здесь, горько размышлял я, нацепив наушники и проникаясь хриплым надрывом какого-то неизвестного мне уголовного шансонье. Книги? Упражнения? Тренировки? Заботы о чистоте сознания? Ты будешь этим заниматься? Здесь? Разве в этом заключается твоя свобода? Значит, люди будут заживо гнить вокруг, доходить от голода и болезней, а ты тем временем станешь качать бицепсы, медитировать и почитывать учебнички? Кем же ты тогда станешь?
После четвертой подряд кассеты я понял, что наступил вечер. За несколько часов я только однажды выбрался из своей щели, чтобы посетить туалет, а затем опять поспешно спасся в купе Славы.
Рядом, под самой стеной, у решеток, проходило лихорадочное действо с участием двоих молодых людей. Ловко, со знанием дела, они манипулировали несколькими крепкими, разлохматившимися веревками, уходящими за окна. Веревки вдруг исчезали, извиваясь, в щелях меж решеток, затем туго натягивались, раздавался стук в стены и трубы отопления, и полуголые, суетящиеся арестанты затягивали с обратной стороны увязанные особыми узлами пачки записок, завернутые в бумагу и полиэтилен посылки. Дорога, догадался я. Тюремная почта.
После ужина Слава уединился в углу, превращенном в часовню, и около часа молился, опустив голову и плечи. Затем вернулся на свое место, вытащил из-под койки картонную коробку с лекарствами и долго копался в ней, перебирая разноцветные упаковки, пузырьки и тюбики с мазями. Высунув голову в проход, он попросил ближестоящих:
– Позовите Слона. Того, шумного... Который вчера заехал.
Татуированный кельт появился сразу – как будто ждал.
– Присядь, – сказал Слава. – Тебе, я вижу, лихо.
– Есть такое,– с чувством признался мой новый враг.
Вид его напоминал о наказании, насылаемом природой на всякого любителя искусственных наслаждений. Острейшая вонь отходила волнами от плеч, груди и шеи.
Глаза смотрели дико. Волосы торчали. Скулы жалко бегали. Насквозь сырая майка прилипла к телу. Несчастный потребитель яда то и дело яростно скреб себя ногтями по бокам и животу.
– Кумарит,– поморщился он. – Конкретно!
– Держи. – Слава деликатно взял трясущуюся ладонь бродяги и вложил в нее несколько таблеток. – Выпьешь все сразу. На два-три часа хватит... Потом что-нибудь придумаем...
– От души,– благодарно буркнул Слон, моргнув слезящимися глазами. – От души, братан! От души!
– Арестанты не оставляют друг друга в беде.
– От души, Слава, – повторил растроганно Слон и выскочил прочь.
Слава опять, в который уже раз, сбросил маску измождения и улыбнулся мне с озорством.
– Вот так мы делаем из наших врагов наших друзей, понял?
– Понял.
Мне осталось ждать еще четыре часа до момента, когда Джонни освободит для меня свой узкий матрас.
И я совершил ошибку – первую и единственную, большую, непростительную. Порывшись в бауле, я нашел томик Гегеля «Философия права». Покинул берлогу. Улучил момент, когда за столом, в плотной шеренге сидящих, появится просвет, ловко вклинился – и погрузился в чтение.
– Ого! – прокомментировали справа и слева. – Философия! Философ, да?
– Нет,– с доброй улыбкой возразил я. – Интересуюсь, и все...
Раздались саркастические усмешки. Правда и то, что ирония в мой адрес не перешла известной границы – вся камера уже поняла, что по неизвестным причинам новичок в дорогостоящих штанах попал в число приближенных к смотрящему Славе, в узкий круг, на козырную поляну.
Читать мне не дали. Откуда сам? За что сидишь? Давно? Из «Лефортово»? И как там? А на воле чем занимался? А подельники есть? А сколько срока светит? На тюрьме в первый раз?
Кое-как удовлетворив любопытство ближних, я все же раскрыл книгу и даже взял в руки карандашик, дабы подчеркивать узловые места. Перепутал, то есть, следственную тюрьму с читальным залом.
На мое плечо легла тяжелая ладонь. Я поднял голову. Слон, чьи страдания явно облегчили подаренные Славой лекарства, улыбнулся мне некрасивым ртом и слегка сжал пальцы; впрочем, тут же ослабил хватку.
– Ты ведь Андрей, да?
– Андрей,– ответил я, напрягаясь.
– А погремуха твоя какая?
– Нет,– признался я,– у меня погремухи. Крупный, ширококостный человек в грязной майке посмотрел на мою книгу – и снова перевел взгляд на мое лицо.
– Студент?
– С чего ты взял?
– Книжка умная.
– Да, она такая.
– Ладно,– серьезно произнес Слон. – Извини, что помешал. Только учти, Андрей – ты все равно ошибешься. Понял меня? Ты все равно ошибешься, конкретно говорю. Возьмешь – и ошибешься...
