Марина Струкова - Мир за рекой. Русская готика.
Света не раз обошла кладбище, знала его как сайт любимой группы, как книги, которые любила перечитывать. Были здесь могилы, которые она безотчетно ненавидела, обходя — неприятное давящее чувство возникало в груди рядом с ними. А Белая дева нравилась Свете. Она подходила к ней, смахивала листву с мраморной туники, на щеках статуи переливались капли дождя.
В кустах среди ржавых оград, на одном из крестов была надпись "Варенька Коваленко, 1936–1942". И Света размышляла о том, что вот какая-то девочка умерла в первые годы войны, может быть, от осколка бомбы, может быть, от болезни или голода. Позже, когда она показала могилу Лу, та притащила из дома пушистого игрушечного зайца, которого они посадили у креста. И вечером, уходя с кладбища, Света представила, как у могилы маленькая девочка прижимает к груди подаренную игрушку. Она оглядывалась, и ей казалось, что среди ржавых оград белеет платьице…
Они с Крысом гуляли по кладбищу. Подолгу стояли близ какого-нибудь из памятника. Крыс сам заметил Белую деву.
— На Эми похожа. Я бы в такую влюбился. — Сказал Крыс. И Светино сердце царапнула ревность — Крыса она присмотрела для себя как хорошую вещь.
Они с Крысом стали гулять вдвоём после одного особенно ненастного дня, когда на кладбище никто не пришёл. Только Крыс нашёл Свету, болтающую в цветочном киоске с продавщицей, сидели они в застекленном помещении. А за стеклом расплывались силуэты памятников и деревьев. Крыс с мокрыми топорщащимися волосами, в плаще, ежился на пороге. Света вышла к нему:
— Пойдём в склеп.
— У меня тут бутылка водки спрятана. — Крыс пошарил в стенном проломе. — Нет бутылки. Мертвяки выдули, наверно.
— Если Слэш знал, он мог взять.
— Убью гондона.
— Пойдём в кафе?
— Что-то не хочу.
У Крыса денег, как правило, не было. У Светы всегда было немного, спрашивать у матери она стеснялась, но если та предлагала, не отказывалась. Сугубо личными вещами она считала — любовь, смерть и количество денег в кармане. Не признавала, когда за неё платят, и не платила за других. Скинулись на полуторалитровку тоника, чтобы согреться и опустошили её, сидя под пластиковым козырьком остановки у кладбища.
В десять вечера он проводил её до дома, и в подъезде они поцеловались от пьяной нежности. От Крыса пахло мятной жвачкой и пивом, Света обняла его за талию под плащом, взасос она целоваться не любила, чувственней было едва касаться полуоткрытыми губами чужих полуоткрытых.
Вечером Света возвращалась домой. Она проходила на кухню, брала еду из холодильника и, разогрев в микроволновке, уносила в свою комнату. Там, вытащив том с книжной полки или открыв в компе файл, погружалась в очередной вариант виртуальности. Главное, чтобы как можно дальше от современности — Древняя Русь, древний Рим, древняя Япония, древняя Индия…
Особенное значение имели книги о смерти, Света читала их со страстью учёного.
Многие народы, пытаясь справиться со страхом неизвестности, создали свои путеводители по миру мертвых и едва ли не системы инструкций о том, как вести себя душе, вступившей в мир иной.
Египетская книга смерти, тибетская книга смерти, индусская книга смерти.
В Интернете можно было обнаружить что угодно.
Особенно интересовала "Бордо Тодол", которую буддистские священники читают для души усопшего, объясняя, что происходит, и как ей поступать в чудовищном ирреальном мире небытия. Как выбрать планету и семью, где заново родится.
"Наконец, увидишь ты людей и услышишь голоса в Земной юдоли, которую покинул. Ты заговоришь с ними, но тебя не услышат. Ты дотронешься — они пройдут сквозь тебя, не замечая".
"Тогда Бог Смерти обмотает вокруг твоей шеи веревку и потащит тебя за собой, он отрубит тебе голову, вырвет твое сердце, выдернет твои кишки, высосет из черепа мозги, выпьет кровь и будет есть твою плоть, разгрызая кости. Но ты не сможешь умереть. Даже когда тело твое изрублено на куски, оно вновь оживет. Снова тебя разорвут на части, и вновь ты ощутишь страшную боль и пытку"…
Когда она пыталась выделить что-то главное из электронных фолиантов, позвонила Лу:
— Есть идея. Почему бы не поехать на похороны? У одноклассницы моего отца мать умерла. Он собирается на церемонию. И мы с ним отправимся.
— Я никогда не была на похоронах, — призналась Света, — чужих избегала, а когда умер Саша, мама попросила сослуживца отвезти меня к подруге, наверное, думала, что мне всё равно. Я была как пьяная три дня, всё видела словно со стороны, словно кино смотрела.
— Так твоё сознание пыталось отвергнуть происходящее, — предположила Лу. -
Я тоже никогда не была там, только издалека видела, когда по кладбищу гуляла. Это не то…
— А как твой отец на меня отреагирует? — Полюбопытствовала Света.
— Нормально. Ты же выглядишь путёво, скромно, даже не накрашена. Он обрадуется, что у меня обычная подруга.
Света и Лу встретились в метро, Лу возвращалась с Арбата из музыкального магазина, где что-то покупала.
— Эти скамейки в вагонах такой высоты, — Подруга ухватила Свету за локоть и почти ткнулась в ухо шоколадными губами, — что если ты сидишь, а напротив пацан стоит, молния на его джинсах напротив твоего лица. Такие мысли возникают, порнушка…
— Тише! — Округлила глаза Света. — Ещё услышит кто-нибудь! Я в метро совсем о другом думаю, что каждого из попутчиков через сто лет точно не будет на этом свете и вагон кажется набитым скелетами. Остовы в платьях и джинсе болтают, дремлют, просто стоят, вцепившись в поручень.
Но Лу философия мало интересовала, она заговорщески спросила:
— Ты спишь с Крысом?
— Ещё нет.
— Это просто приятно, советую — спи. — Благословила Лу. — И он никому не будет трепаться, не болтун.
Света запомнила, она хотела бы дружить именно с безобидным симпатичным парнем, если уж так положено — все дружат, разве она хуже других?
Они добирались минут двадцать. Дом, где жила Лу, блестел стеклянным куполом зимнего сада на крыше. Высокий забор, у ворот — будка охранника…Лев Ильич стоял у своей сверкающей машины, широколицый, с приплюснутым носом старого боксёра, Свете показался неприятным цепкий взгляд небольших глаз с белёсыми ресницами, почти незаметные брови.
— Папа, это Света — моя подруга. — Громко и раздельно, словно отец нуждается в слуховом аппарате, объявила Лу.
Света поздоровалась, робея. Лев Ильич кивнул, раскрыл перед ними заднюю дверцу, они нырнули в затененное темными стеклами нутро машины. Света и Лу сидели тихо как мышки. Отец сам вёл машину. Потом бросил:
— Кто твои родители?
— Мама — заместитель редактора.
— Где?
— В небольшом издательстве, — Света почему-то побоялась называть журнал.
— Серьезно, — то ли одобрил, то ли съехидничал он.
За дымчатыми стёклами мелькали дома, люди.
Машина остановилась.
— Морг, — констатировал Лев Ильич.
Они вышли, у морга стоял автобус, и группа людей ждала у входа.
Среди них — дочь покойной — женщина лет пятидесяти с небрежно собранными в узел седеющими волосами и бледным заплаканным лицом, большой букет цветов торчал из целлофанового пакета в её руках. Отец Лу неуклюже взял её за запястье и что-то забубнил, его топорное лицо сморщилось, отражая смущение и досаду, — не привык выражать сочувствие кому бы то ни было.
Света и Лу держались в стороне.
— Пошли, — буркнул Лев Ильич.
Вступили в зал. Голубовато серые стены, широкие окна, траурная музыка, на возвышении гроб. Света отводила взгляд, поневоле заметила желтоватое лицо, белые волосы старушки. Лу наоборот глядела во все глаза, сжав губы в ниточку. Света невольно пыталась почувствовать запах тлена. Ничем не пахло.
Людей было мало — дочь покойной, две молодые женщины, распорядительница церемонии, Лев Ильич, Лу и Света.
Похороны потрясли Свету механическим бездушием происходящего. Распорядительница сказала несколько дежурных фраз. Дочь поцеловала мать, что-то шепнув. Как пластмассовую куклу в коробке, покойницу закрыли крышкой, погрузили в автобус. Света села в автобус вместе со всеми — ведь она хотела узнать, понять что-то. В автобусе, прикасаясь к металлическим поручням, к коже сиденья, она чувствовала какую-то нечистоту окружающего пространства, словно всё было заражено миазмами смерти. Она поняла чувства древних, требующих после похорон проводить очистительные ритуалы. Прежде удивлялась, когда в Ветхом завете прочитала о том, что каменный дом может поразить проказа. А теперь сквозь металл и кожзаменитель брезжила проказа смерти, хотелось скорее вымыть руки. Внутри неё росло отторжение происходящего. Как когда-то на отчима в день смерти Саши, она смотрела на дочь покойной, словно той было известно о смерти больше, как на поверенную в слишком личную тайну. И ей снова было стыдно.
