Филип Ридли - Рассказы
— Так теперь они мне не нужны.
— Спасибо. Увидимся завтра.
Когда Вел ушла, мама села в гостиной сочинять объявление о сдаче комнаты. Это заняло у нее почти весь вечер. Закончив, она показала объявление мне.
— Надеюсь, нам не попадется какой-нибудь проходимец.
На следующий день, как только объявление появилось в местной газете, к нам пришел человек средних лет. Толстый, лысый, тщательно выбритый, с мягкой розовой кожей и водянистыми глазами, он был похож на гигантского младенца. Робким голосом гость объяснил маме, что человек он спокойный, друзей у него нет, занимает ответственную должность в банке, неприхотлив в еде, чистоплотен, опрятен и никаких хлопот с ним не будет. На маму этот робкий, покорный банковский служащий вроде произвел хорошее впечатление. Она угощала его чаем и бутербродами с лососем.
— Вы так похожи на моего бедного покойного мужа, — говорила она. — Он был таким же джентльменом. Обходился со мной, как с королевой. Каждое утро завтрак в постель, какао и пирожные по вечерам. Холил меня и лелеял. Я никогда ни в чем не нуждалась, когда мой Джейк был здесь. Вы были женаты?
— Нет. Никогда, миссис Вашингтон.
— Давайте я покажу вам наши свадебные фотографии. Так легче познакомиться, правда ведь?
— О да, — подтвердил он мягко. — Спору нет.
Часами она перелистывала страницы сувенирного альбома. Тяжелый том в шелковом переплете, каждый снимок неразборчиво подписан разноцветным курсивом. Незнакомец изображал заинтересованность, кивал, издавал все подобающие звуки, подавлял зевки. Мама рассказала историю своей жизни, изобразив отца любящим, великодушным и преданным. Она бы никогда не пустила в дом незнакомца, если б не его смерть. Услышав вопрос, от чего он умер, она потянула нитку бус и, не моргнув глазом, вымолвила:
— Сердце.
Застенчивый клерк переехал к нам на следующий день. Все его пожитки умещались в одном пухлом чемодане. Вел он себя робко и отстраненно вежливо. Иногда присаживался поговорить с мамой, но со мной заговаривал редко. Часто даже уходил из комнаты, стоило мне войти.
Я описал его Вел.
— Надеюсь, твоя мама понимает, что делает, — сказала она. — Я так точно никогда бы не пустила в дом незнакомца.
— Мама говорит, нам деньги нужны, — объяснял я.
— Есть вещи поважнее денег. К тому же, мне кажется, он похож на совратителя малолетних.
— С чего вы взяли?
— Да так, ерунда. Просто держись от него подальше. Тебе уже скоро тринадцать. Достаточно для таких типов.
На следующий день Вел с мамой закрылись на кухне и долго говорили. Я наблюдал за ними. Хотя слов было не разобрать, я понял, что речь идет о чем-то печальном, потому что Вел плакала. Мама гладила ее по голове. Когда она заметила, что я наблюдаю за ними из коридора, она крикнула «Уходи», так что я пошел к соседям поиграть с Ллойдом.
— Посмотри, что у меня есть, — Ллойд вытащил из-под матраса несколько фотографий.
Он разбросал снимки по полу и ухмыльнулся.
— Круто, а? Я их прячу от мамы с папой, им может не понравиться.
Я поднял снимок.
— В школе у одного парня есть и получше. Хочу поменяться, — сказал Ллойд.
— Да тут ничего не разберешь, — я показал ему снимок.
— Все очень просто. Это солдат во Вьетнаме. Видишь? И у него оторвана рука. Ясно? Смотри сюда. Тут у него все вены и кости. А здесь… здесь все в крови. Но он еще жив. А вот тут, — он взял другой снимок. — Тут у солдата что-то на шее. Видишь?
— Что это?
— Да смотри ж внимательней, бестолочь!
Я стал старательно вглядываться, но прежде, чем успел что-то сообразить, Ллойд объяснил сам:
— Уши! У него ожерелье из ушей. А тут… — другой снимок. — Солдат держит головы двух вьетнамцев. Глаза у них еще открыты. А вот лучшая. — Еще одна фотография. — У девчонки вся кожа сожжена напалмом. Видишь? Как ходячий скелет.
Я долго смотрел на этот снимок. Девочке было лет двенадцать. Она была голая и плакала. Девочка еще младше смотрела на нее и кричала. Вдалеке, на горизонте, виднелась деревня.
— Скоро достану самую лучшую, — похвастался Ллойд. — Есть у одного парня в школе. Там кого-то пытают. Содрали кожу заживо и все видно. — Он сложил фотографии, запихнул под матрас. — Покажу тебе, когда достану.
Когда я вернулся домой, Вел как раз уходила. Она поцеловала меня, потрепала по макушке:
— Ты уже большой. Быстрее расти, найди хорошую работу, чтобы твоей маме не приходилось пускать в дом всяких мерзавцев.
Вскоре банковский клерк получил свое прозвище.
Как-то утром мама сказала:
— Он пропустит завтрак, если будет так долго бриться. Красуется, как павлин. Знаешь, как называла моя бабушка таких мужчин? Папа Бритва. — И кличка тут же пристала.
Обычно я даже не знал, дома ли он. Он вел себя очень тихо и редко выходил из комнаты. Я же, в основном, сидел у соседей и разглядывал с Ллойдом фотографии. Больше всего ему нравился не тот человек, с которого сдирали кожу, а другой, которому отрубали голову.
— Топор наполовину у него в шее, — объяснял Ллойд. — Его снимали в тот самый момент, когда он умер.
— Не может быть, — спорил я. — После того, как тебе отрубят голову, ты еще какое-то время живешь. Губы дрожат.
— Это просто нервы.
— Нет, — сказал я. — Это потому, что человек еще жив.
— Ладно, когда папа вернется, я его спрошу.
Отец Ллойда, Кинжал, работал на буровой вышке и месяцами не появлялся дома. В комнате Ллойда была его фотография. Он был высокий, очень мускулистый и совершенно лысый. Его прозвали Кинжалом, потому что он не расставался с ножом.
— Откуда твоему папе знать? — спросил я. — Ему что, когда-нибудь отрубали голову?
— Не мели чушь.
— Ну так откуда ж он знает?
— Папа знает всё.
— Всего никто не знает.
— По крайней мере, у меня есть отец, — сказал Ллойд. — А не какой-то совратитель малолетних в соседней комнате.
Я молча ушел от Ллойда и пошел домой. Папа Бритва был у себя, дверь открыта. Он сидел на краю кровати, что-то держал в руках. Подойдя поближе, я разглядел небольшую серебряную шкатулку с гравировкой.
— Это что, для таблеток? — спросил я.
Папа Бритва взглянул на меня. Его глаза были полны слез. Он тут же вскочил и захлопнул дверь перед моим носом.
Я спросил маму, видела ли она шкатулку.
— Да, пару раз. Думала, это для нюхательного табака.
— Нет, — сказал я. — Кажется, для таблеток.
— Таблетки? — мама посмотрела с ужасом. — Боже, мне и в голову не приходило. Понимаешь, что это значит? Больное сердце. Я не хочу, чтобы он тут окочурился, мне и так довольно бед, только мертвого жильца не хватало, потом еще убирай за ним. Попробуй вызнать, правда ли там таблетки, Дог.
Папа Бритва единственный называл меня по имени. Все остальные — просто Дог. Кроме него. За завтраком, после своего часового бритья, он спускался, красный, в кровавых порезах и, сдержанно кивая, здоровался:
— Доброе утро, миссис Вашингтон. Кажется, я опять опоздал к завтраку. О, доброе утро, Карадог.
Это отец решил назвать меня Карадогом. У родителей был еще один ребенок — моя двойня, девочка, она умерла маленькой, и двух месяцев не прожила. Звали ее Катрин. Отчего-то отцу взбрело в голову, что детей нужно назвать Кет и Дог, кот и пес. Мама была категорически против, но особо протестовать не решилась. Папа был не из тех людей, с которыми можно спорить, если уж они что-то придумали. Так что я был окрещен Карадогом и стал просто Догом для всех, кто меня знал, кроме Папы Бритвы.
Как-то раз я зашел в гостиную, когда мама показывала Папе Бритве старые вещи Катрин. Розовое платьице в оберточной бумаге.
— Вот всё, что от нее осталось, — говорила мама. — Нужно оставлять вещи на память. Чтобы было что вспомнить. Вещи, имеющие значение. Вы согласны?
— О да, — отвечал он, — спору нет.
— Так мы и блуждаем по жизни, вцепившись в вещи: фотографии, одежду, письма, локоны, открытки. Беда только, что все это ни к чему. Жизнь сама становится не больше, чем этот мусор. У тебя есть всё, что напоминает о жизни, но ты и не жил по-настоящему. — Она положила платьице в коробку, закрыла крышку. — Это всё, что осталось от моей маленькой Катрин. Мой муж так никогда и не мог поверить до конца, что она умерла. Иногда по ночам я слышала, как он разговаривает с ней. "Ну как дела в школе, Кет?" Я слышала, как он ее спрашивает: "А подружки у тебя есть?" А иногда, когда прислушивалась, — клянусь, я слышала, как она отвечает. Честное слово, я ее слышала. В конце концов, я уже больше не могла этого вынести. Я сказала Джейку, что он сводит меня с ума. "Она умерла, ее больше нет, — сказала я ему. — Невозможно жить прошлым". Боюсь, что правда сильно его напугала. Я напомнила ему о прошлом, которое он хотел забыть. Вот почему он меня бросил. Это было не из-за другой женщины. Не в этом дело. Это чтобы найти другую… другую историю.
