Крэг Клевенджер - Человек-змея
— Да уж.
— Хорошо, — щурясь за толстыми стёклами очков, улыбается эксперт. — Вы знаете, почему здесь оказались?
Это ещё один вариант «Чем я могу вам помочь?», «Что вас сюда привело?» или «Что я могу для вас сделать?».
Между строк читай: «Помните, как здесь оказались?», «Готовы взять ответственность за свои действия?». Отвечать лучше прямо, тогда эксперт сделает отметку: «Вернуться к этому позднее».
— Доктора думают, я пытался совершить самоубийство, — говорю правду. Теперь смотреть в глаза, смелее!
— Это так?
— Нет. — Снова правда, глаз не отводить, но и не смотреть слишком пристально. Даже самые честные не смотрят в глаза дольше, чем полразговора. Переступишь пятидесятипроцентную границу — и на доверие можно не рассчитывать.
— Что вы думаете о тех, кто пытается совершить самоубийство?
— Им нужна помощь специалистов, — без промедления отвечаю я.
— Почему вы так считаете?
— Не знаю… В жизни всякое случается, и человек просто идёт дальше. Так и надо, а самоубийцы… Наверное, у них с мозгами не в порядке. В смысле — какое-то заболевание. — «Самоубийцы», «они»… я намеренно так говорю, ничего собирательного, неопределённо-личного, нужно абстрагировать их от себя, как ножом отрезать. Именно это интересует эксперта.
— В отчёте сказано, что вы приняли большую дозу обезболивающих.
— Знаю. У меня голова болела, а таблетки не помогали. — Снова правда, нужно говорить без пауз, так выразительнее получится, а потом заглянуть в глаза.
— Вы знаете, сколько таблеток приняли?
— Не-а, понятия не имею.
— Хорошо, вернёмся к этому чуть позже. — Карлайл откидывается на спинку стула и скрещивает ноги.
Нужно убедить этого парня, что я не псих. Запрут меня до конца жизни или нет, зависит от человека, который сам бы подобную экспертизу ни за что не прошёл. Сейчас у него в активе по крайней мере одна необоснованная жалоба на головную боль и как минимум один передоз, так что соображать нужно быстрее.
К услугам эксперта предоставленные клиникой шпаргалки и интуиция, говорящая, когда можно поцеловать девушку, а когда лучше сдержаться. Выжившие при нападении акул на самом деле нападению не подвергались. Хищница по первому же укусу понимает — челюсти длинноплавникового мако способны оказывать давление две тонны на квадратный сантиметр, — получит ли от жертвы больше калорий, чем потратит на её переваривание. Многовековая эволюция подскажет, стоит вас есть или нет. А этот эксперт будет плавать вокруг безопасных тем, пока не решит, что я достаточно расслабился и мне можно пустить кишки. С его опытом он моментально «читает» человека, так что все мои намёки и сигналы падают на благодатную почву. Даже хорошо, что не студента прислали.
Во-первых, Карлайл оценит ясность моего сознания, то есть установит, вменяем я или нет. Разложит целую сеть коварных вопросов и комментариев, которая сможет утянуть меня на дно закрытого заведения до конца жизни или до заседания специальной комиссии. Если на этом этапе что-нибудь сорвётся, остальные вопросы не будут иметь никакого смысла. Кратко обрисует, как я одет, как держусь и вяжется ли это с тем, что рассказываю. Если, выпучив глаза, орать: «Всё в порядке, всё замечательно!» или с улыбочкой твердить: «Я скоро умру», неприятностей не оберёшься.
Во-вторых, он определит степень вменяемости: понимаю ли я, где нахожусь, и какое сегодня число. Как с памятью: оперативной, кратковременной, долговременной? Соблюдаю ли элементарные правила гигиены? Поддавшись депрессии (в моей ситуации именно такой диагноз представляется наиболее вероятным), многие предпочитают махнуть на себя рукой. Трёхдневная щетина, хлопья перхоти на одежде, незаправленная рубашка или волосатое пузо, пробивающееся через отсутствующие пуговицы, — и твои акции катастрофически падают. Поэтому, завернув в уборную, я намочил руки, пригладил волосы и сжевал сразу несколько пластинок жвачки, которую по пути сюда стащил со столика для анализов.
— Как вы сейчас себя чувствуете?
— Нормально. Голова немного кружится и горло болит.
— Да, оно слегка поцарапано. Пара дней и пара таблеток аспирина, и всё будет в порядке, — кивает Карлайл, а в жёлтом блокноте записывает: «Больной жалуется на боль в горле». — Мистер Флетчер… можно мне называть вас Дэниелом? — Переведи телефон в режим неформальной работы, разряди обстановку и затягивай сеть. Пусть глупый карась успокоится!
— Да, конечно.
— А вы зовите меня Ричардом, — милостиво позволяет Карлайл и продолжает: — Дэниел, вы должны пройти несколько тестов, которые помогут понять, как вы мыслите и способны ли ответить на биографические вопросы. Вы не против?
— Нет.
На самом деле моё согласие ему нужно как рыбе зонтик. Боже, пошли мне чашечку кофе!
— Дэниел, вы знаете, где находитесь?
— В больнице.
В Голливудской пресвитерианской клинике «Королева ангелов». Именно так написано на форме (сине-зелёной, цвета успокаивающего антифриза), но демонстрировать излишнюю наблюдательность ни к чему. Ещё решит, что я жутко умный, возьмёт блокнот потолще и закажет ленч, приготовившись к долгой пытке.
— А в какой именно?
Качаю головой и убираю с глаз волосы.
— Не знаю, где-то в Лос-Анджелесе.
Кивает, кратко конспектирует мой ответ, затем ставит заглавные РВ, три крестика и третий обводит.
— В какой части больницы мы сейчас сидим?
— Кажется, на третьем этаже. Здесь нет окон, поэтому точнее не скажу.
Вот тут я слукавил: расположение комнаты могу назвать точно. От отделения «Скорой помощи» мы с Уоллесом прошли метров сто, поднялись на четыре этаже на лифте, затем два поворота направо, три налево. Значит, я сижу лицом к югу; окажись здесь окно, оно выходило бы на Фонтан-авеню.
Откидываюсь на спинку стула, скрещиваю ноги, переплетаю на груди руки. Зеркальное отражение моего мучителя, поза называется «Доверься».
— Откуда знаете, что вы на третьем этаже?
В блокноте появляются ПЗ, три крестика, третий снова обведён.
— Мы же на лифте сюда приехали.
— Отлично!
Эксперт ёрзает, но открытую позу не меняет. Почему-то он сел не напротив, а на соседний стул. Ногу на ногу не закидывает, левый локоть опустил на подлокотник (на моём стуле подлокотников нет: Уоллес знал, кого куда сажать), левая рука разглаживает усы и потирает подбородок, грудь расправлена. «Мне нечего скрывать», — всем своим видом показывает психиатр. Очень важно помнить: то, что в журналах по популярной психологии пишут о языке тела, — сплошная ерунда. Перекрещенные руки или ноги могут выражать честность и уверенность в себе с таким же успехом, как скрытность, недоверие и коварство. Чем богаче язык, тем лучше, так что самое главное — вовремя сменить позу.
Мой файл далеко, не дотянуться, а Карлайл знай себе пишет в жёлтом блокноте. Сверху чуть не десять сантиметров оставляет, строчки кривенькие, вниз убегают, так что страница в мгновение ока заканчивается. Почти все слова сокращены, однако буквы не смыкаются, а стоят на расстоянии.
— Знаете, какой сегодня день?
— Четверг, число — восемнадцатое.
— Уверены?
— Да. — Говорить нужно кратко, по существу, но и молчать нельзя: тут же запишет «Замкнутый, неконтактный» или ещё хуже: «Страдает паранойей».
— Откуда вы знаете число?
— Голова заболела в пятницу. Обычно мигрень у меня длится четыре дня, а когда я вчера здесь проснулся, всё было в порядке. — Активно жестикулирую, на слове «вчера» развожу руками. Всё правильно: неподвижные, спрятанные под стол пальцы — первый признак лжеца.
Услышав, что головные боли случались и раньше, Карлайл пролистывает блокнот назад, делает пометку на абзацах, к которым рассчитывает вернуться, и открывает чистую страницу. Заглядывает в мой файл, царапает несколько убегающих вниз строчек, и ручка замирает, большой и указательный палец разглаживают усы: допрос продолжается.
— Так… Можете сказать, какой сейчас месяц и год?
Ёрзаю на стуле, поворачиваю голову налево: надо же изобразить напряжённый мыслительный процесс!
— Август 1987 года, — вздыхаю я, сжимаю левый кулак и бессильно разжимаю. Это раздражение. Дословный перевод: «Ну зачем меня так мучить?»
На первом этапе Карлайл должен определить, насколько хорошо я отвечаю на простейшие вопросы вроде: кто я, где я, какое сегодня число и кто сейчас президент. Примерно так же врач на поле боя оценивает психическое состояние раненого.
Следующий этап — выяснить, понимаю ли я, почему здесь нахожусь, на основании чего он придет к выводу об осознанности передозировки. Проще говоря, что я сделал? Знаю ли я, что это сделал? Надеюсь, он свяжет ответ на вопрос «почему?» с тем, как я оцениваю реальность.
