Джонатан Фоер - Мясо. Eating Animals
Фермеры потеряли — точнее, у них отняли, — непосредственную человеческую связь с животными. Все больше фермеров уже не владеет обитателями своей фермы, не может определять методы работы, им не позволено действовать по своему разумению, им нечего противопоставить высокоскоростным индустриальным методам забоя. Фабричная модель отстранила их не только от самого труда (мотыжить, клеймить, пилить, колоть, подрезать ветви, стричь), но и от того, что они производят (невкусная, неполезная еда), и от продажи продукции (анонимно и дешево). Люди не могут быть людьми (более или менее гуманными) в условиях промышленной фермы или скотобойни. Это наиболее полное отчуждение от собственного труда в наше время. Если только не принимать во внимание того, что ощущают животные.
4. Американский стол
Мы не должны обманывать себя, полагая, что для большинства из нас существует широкий выбор безупречных, с точки зрения этики, возможностей потребления пищи. Не так-то много выращивают в Америке кур на мелких фермах, ими не прокормить даже население Стейтен-айленда*, и недостаточно свинины, чтобы накормить Нью-Йорк, не говоря уже обо всей стране. Этичное мясо — долговое обязательство, а не реальность. Любому серьезному стороннику этичного мяса приходится в большей степени довольствоваться вегетарианскими продуктами.
* Остров, входящий в состав города Нью-Йорка, хотя и отделенный от него Нью-Йоркской бухтой, население примерно 400 тысяч человек.
Многие, кажется, готовы поддержать промышленные фермы, но при этом, когда удается, покупают мясо, произведенное за пределами этой системы. Это хорошо. Но поразмыслив, трудно остаться оптимистом. Любой план, предполагающий денежные вливания в промышленную ферму, естественно, не остановит промышленного фермерства. Мог ли быть эффективным автобусный бойкот в Монтгомери*, если бы протестующие стали пользоваться автобусами, едва им это понадобилось? Насколько эффективной была бы забастовка, если бы рабочие провозгласили, что вернутся на работу, как только забастовка начнет причинять им неудобства? Если кто-нибудь найдет в этой книге поощрение покупать немножко мяса из альтернативных источников, продолжая при этом покупать его и с промышленной фермы, это будет означать только одно — читатель вычитал то, чего нет.
* Акция протеста чернокожих жителей г. Монтгомери, штат Алабама, за отмену дискриминационных мер на общественном транспорте (1955 г.).
Если мы серьезно настроены покончить с промышленной фермой, то абсолютный минимум того, что мы можем сделать, это перестать посылать чеки самым рьяным нарушителям прав животных. Кому-то проще решиться избегать продуктов с промышленных ферм. Кому-то такое решение покажется трудным. Те, кому это трудно (я могу причислить к этим людям и себя), должны задать себе вопрос: стоит ли это решение тех неудобств, которые оно влечет за собой. Мы знаем, по крайней мере, что это решение поможет предотвратить вырубку лесов, в какой-то степени сдержать глобальное потепление, снизить загрязнение окружающей среды, оно сэкономит запасы нефти, облегчит бремя, возложенное на сельскую Америку, уменьшит злоупотребление правами человека, улучшит здоровье нации и ограничит самые систематические истязания животных в истории человечества. И еще многое, что остается пока за пределами нашего знания, может оказаться столь же важным. Как такое решение изменит нас?
Оставим в стороне прямые материальные изменения, которые повлечет за собой бойкот промышленного сельского хозяйства, но и само по себе решение питаться по-новому несет немалый эмоциональный заряд. Какой мир мы создадим, если три раза в день, садясь за стол, станем будоражить наш разум и будить сострадание, если мы не обделены нравственным воображением, если обладаем волей изменить сам акт потребления? Как известно многим, Толстой доказывал, что есть прямая связь между существованием скотобоен и полями сражений. Мы едим мясо, однако войн не ведем, к тому же некоторые войны, можно сказать, необходимы, о’кей, припомните, кстати, и то, что Гитлер был вегетарианцем. И все же сострадание — это мышца, которая становится крепче, если ее тренировать, и регулярные упражнения по выбору доброты вместо жестокости тоже меняют нас.
Может быть, утверждение, будто заказ куриной котлеты или вегетарианского бургера — невероятно важное жизненное решение, прозвучит наивно. А какой нелепой фантазией мы назвали бы предположение, что в 50-е годы XX века будет искоренен расизм, стоило лишь занять не то место в ресторане или в автобусе. Так же фантастично прозвучало бы, услышь мы в начале 1970-х, до начала кампании Цезаря Чавеса* за права рабочих, что отказ есть виноград повлечет за собой освобождение сельхозрабочих от рабских условий труда. Это может звучать фантастически, но когда мы дадим себе труд пристальнее вглядеться в окружающее, трудно будет отрицать, что тот или иной выбор изо дня в день формирует мир. Когда первые американские поселенцы решили утопить груз чая в Бостонской гавани, поднялись достаточно мощные силы, которые создали нацию. Решение, что поесть (и что выкинуть за борт) — это фундаментальный акт производства и потребления, который формирует все остальные. Выбор зеленого листка или живой плоти, промышленной фермы или семейной фермы сам по себе не изменит мир, но он учит нас самих, наших детей, наши местные сообщества, наше государство предпочитать совесть, а не легкие пути. Одна из главных возможностей жить в согласии с нашими моральными ценностями — или предать их — связана с едой, которую мы кладем на наши тарелки. И мы будем жить в согласии со своими ценностями или предавать их не только как отдельные личности, но и как нация.
* Цезарь Эстрада Чавес (1927–1993) — американский правозащитник, борец за права трудящихся и мигрантов, национальный герой США.
У нас есть и более весомое наследие, чем стремление к дешевизне продуктов. Мартин Лютер Кинг-младший горячо настаивал, что бывают времена, когда «человек обязан занять позицию, которая не окажется ни безопасной, ни политически выгодной, ни популярной». Иногда мы должны принимать решение просто потому, «что совесть подсказывает, что это правильно». Знаменитые слова Кинга, как и протестное движение профсоюза Чавеса «Объединение сельскохозяйственных рабочих» — тоже наше наследие. Кто-то может возразить, что эти движения за социальную справедливость не имеют никакого отношения к промышленной ферме. Угнетение человека и плохое обращение с животным — это разные вещи. Кингом и Чавесом двигала тревога о людских страданиях, а вовсе не о страданиях кур и не о глобальном потеплении. Вполне справедливо. Можно усмехнуться, услышав об этом, можно прийти в ярость от кощунственности сравнения, но не лишне упомянуть, что Цезарь Чавес и жена Кинга Коретта Скотт Кинг были веганами, как и сын Кинга Декстер. Мы толкуем наследие Чавеса и Кинга, а это тоже наследие Америки, слишком узко, если заранее предполагаем, что они не могли возвысить свой голос против угнетения узников промышленной фермы.
5. Глобальный стол
В следующий раз, когда вы сядете за стол, представьте, что за столом вместе с вами сидит еще девять человек и что вместе вы представляете всех людей на планете. Если распределить по нациям, то, предположим, два ваших сотрапезника — китайцы, два — индийцы, а пятый — представляет все остальные страны Северо-Восточной, Южной и Центральной Азии. Шестой представляет государства Юго-Восточной Азии и Океании. Седьмой — Африку южнее Сахары, а восьмой — остальную Африку и Среднюю Азию. Девятый представляет Европу. Оставшееся место, представляющее страны Южной, Центральной и Северной Америки, — для вас.
Если мы распределим места по языкам, только китайцы получат собственного представителя. Англоязычному и испаноязычному представителям придется сесть вместе на один стул.
Если организовать стол по религиям, трое будут христианами, двое мусульманами, трое исповедуют буддизм, традиционные китайские религии или индуизм. Еще двое принадлежат к другим религиозным традициям или определяют себя как неверующих. (Мое собственное еврейское сообщество, которое составляет меньше, чем предел погрешности в китайской переписи населения, не сможет втиснуть на стул и половину тухес*.)
* Ягодица (идиш).
Если распределить по питанию, то один человек — голодный, а двое страдают ожирением. Более половины иногда не брезгуют вегетарианской едой, но их число сокращается. Строгие вегетарианцы и веганы занимают за столом одно место, но им едва удалось его получить. И более половины времени трапезы кто-то тянется к яйцам, курице или свинине, которые поступают с промышленных ферм. Если нынешние тенденции не изменятся еще лет двадцать, то и баранина с говядиной тоже будут оттуда.
Соединенные Штаты даже не приблизятся к тому, чтобы получить собственное место, если стол будет организован по числу населения, но два-три места им обеспечено, когда будут рассаживаться по количеству потребления продуктов питания. Никто не ест так много, как мы, так что, если мы изменим свой рацион, мир неизбежно изменится.
