Джонатан Фоер - Мясо. Eating Animals
Примерно две дюжины разнородных стульев стояли вокруг четырех столов несколько разной высоты и ширины, сдвинутых вместе и накрытых подходящими по цвету скатертями. Никто не считал это идеальным, но что поделаешь? Тетя выкладывала по небольшой горке попкорна на тарелки, которые мы все должны были принести на стол, как символ того, за что мы возносим благодарность. Блюда подносили непрерывно; некоторые пускали по часовой стрелке, некоторые — против, некоторые — зигзагом вдоль всей длины стола: запеканка из сладкого картофеля, домашние булочки, зеленая фасоль с миндалем, клюквенная подливка, ямс, картофельное пюре со сливочным маслом, ужасно нелепый кугл* моей бабушки, лотки с маринованными огурчиками, оливками и маринованными грибами и карикатурно большая индейка, которую ставили в духовку после того, как вынимали из нее прошлогоднюю. Мы говорили и говорили: об «Ориольз» и «Редскинз»**, о том, что изменилось у соседей, о наших достижениях, о чужих страданиях (наши собственные были под запретом), и все это время бабушка подходила то к одному внуку, то к другому, чтобы убедиться, что никто не умирает от голода.
* Запеканка из лапши, блюдо евреев Восточной Европы.
** Команды американского футбола.
День благодарения — это праздник, который заключает в себя все другие. Все они от Дня Мартина Лютера Кинга и Дня древонасаждения до Рождества и Дня святого Валентина — тем или иным образом толкуют о благодарности. Но День благодарения свободен от конкретных вещей, за которые мы благодарны. Мы не прославляем отцов-пилигримов, мы радуемся тому, чему радовались они. (Отцы-пилигримы до конца девятнадцатого века не были даже частью праздника.) День благодарения — это американский праздник, но в нем нет ничего специфически американского — мы не прославляем Америку, но славим американские идеалы. Его открытость позволяет праздновать любому, кто чувствует благодарность и возможность прощения, что сделало Америку Америкой, с ее коммерциализацией, и кичем, и джингоизмом*, которые взгромоздились на плечи праздника.
* Североамериканский шовинизм и империализм.
День благодарения — это та трапеза, которую мы пытаемся сделать такой, чтобы она вобрала в себя все другие трапезы. Конечно, большинство из нас не может (и не захочет) готовить с утра до вечера всякий день, и, конечно, такое обжорство было бы губительно, будь оно регулярно, и многие ли из нас захотят находиться в окружении наших больших семей каждый вечер? (Есть со мной за одним столом довольно трудно.) Но представить, что все трапезы были столь продуманными, приятно. Из тысяч или около того обычных трапез, которые нам выпадают каждый год, обед на День благодарения именно такой, каким мы его старательно делаем, соблюдая все правила. Он таит в себе возможность и надежду оказаться хорошей трапезой, где блюда, усилия, окружающая обстановка и сам процесс еды — выражение всего лучшего в нас. И больше, чем любая другая трапеза, этот обед служит воплощением хорошей еды и хороших мыслей.
И более, чем любое другое блюдо, индейка на День благодарения воплощает в себе парадокс поедания животных: то, что мы делаем с живыми индейками, почти столь же дурно, как все, что люди когда-либо делали с любым животным в истории мира. И все же то, что мы делаем с их мертвыми телами, может ощущаться как нечто невероятно хорошее и правильное. Индейка на День благодарения — это воплощение противоположных явлений — памяти и забвения.
Я пишу эти заключительные слова за несколько дней до Дня благодарения. Сейчас я живу в Нью-Йорке и очень редко — во всяком случае, по мнению моей бабушки, — приезжаю в округ Колумбия. Никто из тех, кто был молод, уже не молод. Некоторые из тех, кто нес зерна на стол, умерли. А есть и новые члены семьи. (Я- теперь мы). Как будто музыкальные стулья*, в которые я играл на днях рождения, были подготовкой ко всем этим концам и началам.
* Популярная в Америке игра на детских днях рождения на выбывание, когда стульев оказывается меньше, чем участников.
Впервые мы празднуем у меня дома, в первый раз я буду готовить еду, это первый обед на День благодарения, когда мой уже подросший сын сядет за стол вместе со всеми. Если всю эту книгу можно сжать до одного вопроса — не до какого-то легкомысленного вопроса, в котором уже содержится ответ, не до вопроса, высосанного из пальца, а до вопроса, где во всей полноте ставится проблема — употреблять или не употреблять в пищу животных, — он может быть таким: следует ли в День благодарения подавать на стол индейку?
2. Что делать индюшкам с Днем благодарения?
Что дает выставленная на стол в День благодарения индейка? Может быть, она вкусная, но причина ее присутствия на столе вовсе не вкус — большинство не очень-то часто ест индейку в другие дни года. (Подсчитано, что на День благодарения съедается 18 % ежегодно потребляемой индейки.) И, несмотря на удовольствие, которое мы получаем, съедая прорву еды, суть Дня благодарения вовсе не в том, что мы обжираемся — она совсем в противоположном.
Возможно, индейку ставят на стол потому, что это — основа ритуала, именно так мы празднуем День благодарения*. Почему? Потому что Отцы-основатели ели ее на свой первый День благодарения? Скорее всего, не ели. Мы знаем, что у них не было кукурузы, яблок, картошки или клюквы, и известно только два записанных отчета о легендарном Дне благодарения в Плимуте, где упомянуты оленина и пернатая дичь. Можно, конечно, предположить, что они ели дикую индейку, но мы знаем, что индейка не была частью ритуала до девятнадцатого века. А сейчас историки обнаружили даже более ранний День благодарения, чем праздник в Плимуте в 1621 году, и англоамериканские историки прославили его. За полвека до Плимута более ранние американские поселенцы праздновали День благодарения с индейцами племени тимукуя в том месте, где сейчас находится штат Флорида. Это лучшее свидетельство того, что поселенцы были скорее католиками, чем протестантами, и говорили скорее по-испански, чем по-английски. Они ели фасолевый суп.
* Национальный праздник, который ежегодно празднуют в США в четвертый четверг ноября. Посвящен первому урожаю, собранному пуританами из Плимутской колонии в 1621 году после голодной зимы в Новом Свете. Первый День благодарения отмечали при президенте Вашингтоне в 1789 году. Национальным праздником он объявлен президентом Линкольном в 1863 году.
Но давайте поверим, что День благодарения изобрели Отцы-основатели и ели они индейку. Отбросим тот очевидный факт, что Отцы-пилигримы делали много такого, чего мы не станем делать сейчас (и что мы делаем много такого, чего они не делали); индейка, которую мы едим, имеет столько же общего с индейками, которых могли есть пилигримы, сколько с появившейся в конце концов тофудейкой*. В центре наших столов на День благодарения — животное, которое никогда не дышало свежим воздухом и не видело неба до тех пор, пока его не засунули в грузовик, идущий на бойню. Мы вонзаем наши вилки в животное, которое не могло естественно размножаться. В наших желудках оказывается животное, пропустившее через свой желудок лошадиные дозы антибиотиков. Сама генетика нынешних птиц радикально иная. Если бы Отцы-основатели могли заглянуть в будущее, что бы они подумали об индейке на нашем столе? Навряд ли они опознали бы ее как индейку.
* Фальшивая индейка — хлебец или запеканка из тофу или сейтана
А что произойдет, если на столе не будет индейки? Сломается ли традиция или исказится, если вместо птицы будет просто запеканка из сладкого картофеля, домашние булочки, зеленая фасоль с миндалем, клюквенная подливка, ямс, картофельное пюре со сливочным маслом, тыквенные пироги с орехом пекан? Возможно, стоит добавить и тимукуанского фасолевого супа. Это все не так трудно вообразить. Видеть своих любимых вокруг стола. Слышать звуки, вдыхать запахи. Индейки нет. Неужели праздник исчезнет? Неужели День благодарения перестанет быть Днем благодарения?
Или суть Дня благодарения станет глубже? Может ли отказ от индейки более ясно выразить, какую благодарность мы ощущаем? Попробуйте представить, какие разговоры будут тогда за столом. Вот почему наша семья празднует именно так. Что будет ощущаться в этих разговорах — разочарование или духовный подъем? Больше или меньше ценностей будет передаваться от поколения к поколению? Уменьшится ли радость от неутоленного желания поесть мяса именно этого животного? Вообразите День благодарения в кругу вашей семьи, когда вас уже не будет, когда вопрос: «Почему мы это не едим?» — превратится в более очевидный: «Почему они вообще это ели?» Может ли воображаемый взгляд будущих поколений устыдить нас в кафкианском смысле слова, чтобы мы начали вспоминать?
Закрытость, которая сделала возможным существование промышленных ферм, разрушается. За те три года, что я писал эту книгу, я увидел первый документ, утверждающий, что домашний скот влияет на глобальное потепление больше, чем что-либо еще; увидел первое серьезное исследовательское учреждение (Комиссия Пью), которое рекомендовало положить конец общепринятому правилу держать животных взаперти; увидел первый штат (Колорадо), который через переговоры с индустрией (а не благодаря кампаниям против индустрии) объявил вне закона повсеместную практику промышленного фермерства (клети для беременных телок и телят); увидел первую сеть супермаркетов (Whole Foods), которая приняла обширную программу обязательного прикрепления на товар бирок с указанием условий, в которых выращивалось животное; и увидел первую большую национальную газету («Нью-Йорк таймс»), которая выразила категорический протест против промышленного фермерства как системы, доказывая, что «животноводство превратилось в оскорбление для животных», а «навоз… превратили в ядовитые отходы».
