Маргарита Шелехова - Последнее лето в национальном парке
— А! Так у меня все-таки есть выбор? — отвечал ему мой голос, — в таком случае я выбираю его, а не тебя.
Он прямой и честный парень, без всяких, там, подвохов и претензий на мою бессмертную душу.
— Имеет место быть! — приосанился честный парень.
— Черт! — сказал третий. — Теперь я хорошо понимаю, почему баб на корабли не берут. В пять минут всех перессорят до смертоубийства!
— Жаль, вас всего двое. Втроем было бы удобней — тут тебе и производственная ячейка, и на троих, и богом легче представляться — раскаявшиеся грешницы от умиления будут сами клонироваться!
— Этого добра нам и так хватает, только успевай стряхивать, — продемонстрировал честный парень мужскую солидарность, и тут мяу не выдержал. Шерсть его мгновенно вздыбилась, он зашипел и вцепился когтями в голову честного парня. Тот взвыл одновременно со своим напарником, и они отшвырнули кота в сторону.
— Ой-ой! Разве так можно!
— Деяния, продиктованные пассионарностью, легко отличимы от обыденных поступков, совершаемых вследствие наличия общечеловеческого инстинкта самосохранения, личного и видового, — отчеканил мяу свою дежурную фразу, уловив краем глаза мое пробуждение, и я отдала должное этому прохвосту.
Он убил этим сообщением сразу двух зайцев, изящно закруглив свою несанкционированную беседу, с одной стороны, и оправдав передо мной сомнительный характер своих действий порывистой и жертвенной преданностью, с другой.
— Ни себе, ни другим! Типичный случай патогенного поведения! — продолжал кипятиться честный парень. — Уснуть спокойно не дадут!
— Это, чтобы посторонние круглешочки не снились, — заметила я холодно возмущенному фрейдисту, поглаживая дрожащую шерстку кота.
Когда воинственный пыл мяу достиг разумных пределов, я почесала своему двойничку под подбородком, разобрала пальцами колтун на левом боку, вытащила блоху из уха и убрала с хвоста репей. Мяу урчал, лизал мне щеки и переворачивался на спинку, подставляя брюшко, раздутое трупами экологически чистых мышей, еще вчера шнырявших по огороду в добром здравии.
Боже мой, как мы любили друг друга в этот час, как сливались в трепетном волнении наши души, как убедительно звучали в ночной тишине нежные клятвы. Я обещала мяу вымыть его завтра шампунем от блох, разрешить при случае валяться на деловых бумагах и никогда не наступать на хвост, а он мне — носить белые одежды, не ступать лапками в гнилую капусту и не красть моих ролей («Козлом буду, если…»). Наконец, он забрался мне под кожу плеча, и дополз, деликатно раздвинув мышцы и сухожилия розовым носиком, до моего несчастного сердца, мгновенно согрев его своим тепленьким тельцем. Коты всегда устраиваются около больного места.
И мы заснули, а утром я подозрительно всматривалась в Андрея Константиновича, пока он управлялся с колодезным воротом, умывался и завтракал ленивыми варениками со сметаной, но он казался воплощением спокойствия, гарантом стабильности и голубем мира, вернувшимся на ковчег с оливковым листиком, когда воды сошли с земли, и Господь уже раскрашивал свой заветный мост между дивным городом с прозрачными воротами и мокрой горой Арарат, и под его кистью красные вожди любовались желтыми бабочками с реки Хуанхэ, и оранжевое солнце светило фиолетовым принцам, когда те расплетали на зеленых берегах моря волосы голубых принцесс. Несть иудея, несть эллина, несть избранных и врагов, несть никого на горе Арарат, но ковчег уже показался у ее берегов, а голубь обогнал его и ждет на ветке оливы.
Да, вопросы защиты чести и достоинства стремительно теряли свою актуальность, и пацифисты уже выли от своей невостребованности в поисках хоть какого-нибудь регионального конфликта, и я уже было совсем успокоилась, поместив кошачьи происки в разряд ночных сновидений, этаких символических противостояний инь и янь, потому что точно отличить то, что было, от того, чего не было, уже не могла.
Высокие космеи, отягощенные розовыми и белыми цветами, заглядывали в окна беседки, мяу спал, свернувшись клубочком у меня на плече, Андрей Константинович мешал ложечкой сахар в кофе, и я упивалась этим мирным зрелищем. Андрей Константинович отложил ложечку, взял чашку в руку и, поймав мой взгляд, подмигнул с нескрываемым чувством превосходства.
— Ну что, разглядела меня у колодца? — спросил он, рисуясь первым и единственным красавцем Пакавене, но тут огромный жук-олень, похожий на боевой вертолет, вылетел из космей и плюхнулся с размаху прямо в голубую чашку. Рука дрогнула, горячий кофе пролился на джинсы, а чашка ухнула на пол. Мяу приоткрыл один глаз, и в один момент желтое поле глаза затянулось черным, тельце свилось в пружину, а лапки удлинились коготками.
— Что, ведьма, никак успокоиться не можешь! — стукнул потерпевший кулаком по столу, и от утренней благости бытия остались бы одни воспоминания, но я тут же с обиженным видом принесла из кухни новую голубую чашку.
— Суицидную пилюльку успела всунуть? — спросил он уже на тон ниже.
Тогда я пообещала немедленно простирнуть все, что нужно, благо наш Андрюс был шикарным парнем и имел вторую пару штанов. Его пыл тут же угас, но этот раунд мы тоже выиграли, и я мыла посуду на кухне, напевая оперным голосом с интонациями Ларисы Андреевны любимую песенку своего мяу, указывавшую на его самую страшную тайну — в глубине души он был кошечкой, а не котом.
Там сидела Мурка В кожаной тужурке, Из кармана виден был наган…
После завтрака мы отправились к Эугении. Она приняла нас чрезвычайно сухо, всем своим видом демонстрируя, что является жертвой шантажа и неблагоприятных обстоятельств.
— Пани Эугения! — решилась я почти сразу же на свое собственное расследование, — хотелось бы сначала кое-что объяснить. Так уж получилось, но эта история коснулась нас. Я не знаю, что думает Андрей Константинович, но я-то сомневаюсь по ряду обстоятельств, что ваш муж был убийцей. Вот украсть он мог — это точно известно! Но как вы объясните, что он уже второй раз фигурирует в подобных историях?
— Он и тогда не убивал, он очень любил меня, — разволновалась пани, — а к Вельминой дочке был неравнодушен Юлиус, отец звонаря. Женатый был, и сын рос, а на девчонку заглядывался!
— Вы считаете, это он убил ее?
— Я об этом уже почти сорок лет думаю, но не могу ничего понять, хотя это и перевернуло мою жизнь.
Я тогда училась в техникуме, и мне председатель обещал место школьной учительницы. Я верила, что Тадас невиновен, но как я могла учить детей, если мой муж оказался замешанным в эту историю?
— А куда он делся тогда?
— Он уехал на север, стал называться Федором Петровичем, а потом женился на ссыльной литовке и взял ее фамилию.
— А здесь он давно?
— Года два. У него умерла жена, а детей не было, вот Тадас и спился по слабости характера. По приезду он сразу же пришел ко мне — сказал, что всю жизнь скучал по родине и хочет жить со мной здесь, в доме своего отца, но мне только что дали звание заслуженной учительницы, и я не хотела никаких осложнений в жизни.
— А перед смертью он заходил к вам?
— Я увидела его дня два назад во дворе у Вацека. Его выгнали из магазина, а он где-то там в подсобке и ночевал. Идти ему было некуда, вот он и решил ночевать в Лаймином сарае. Сарай строил Пятрас, его отец, а амбарный замок мы с ним когда-то вместе покупали — раньше вечные замки делали. У Тадаса в сарае была мастерская, и свой ключ он увез с собой.
— Пани Эугения! Лайму убили точно так же, как и Вельмину дочь, но Юлиуса давно нет в живых.
Старухи говорят, что убивают оборотни. Все-таки, расскажите поподробней о той давней истории.
— Тадас тогда еле выпутался. Когда он ушел от Юлиуса, то встретил девчонку — она шла по дороге с большой корзиной. Грибов у нас раньше много было — не то, что теперь. Она спросила Тадаса, когда он уезжает, и они разошлись. И тут Тадас вспомнил, что забыл в баньке документы — он собирался в город на заработки, и в сельсовете ему справки выдали. Тогда он вернулся берегом к баньке, но девчонки больше не видел, а Юлиус занимался сетями. Они ушли потом вместе.
— А почему его взяли?
— Кто-то издали видел, как он ходил вдоль озера. Потом делали следственный эксперимент, проверяли одежду Тадаса и, в конце концов, его отпустили.
— Юлиус тоже был под подозрением?
— Его тоже допрашивали, но про его увлечение в деревне не знали. Я сама узнала это от Домци, жены Юлиуса. Она заметила его вздохи и очень расстраивалась.
— А что вы скажете про оборотней?
— Я в них не верю. Думаю, Юлиус подозревал кого-то, и поэтому его убили, — сказала Эугения, и глаза ее остановились.
— Откуда вы это взяли?
— Домця с детства была моей верной подругой и забегала ко мне каждый день. И внучка ее, моя ученица, тоже потом часто забегала. Так, вот, вскоре после убийства Домця перестала ходить ко мне, и я сама пошла навестить их. Она рассказала, что Юлиус даже спит с ружьем, а жене и сыну запретил лишний раз выходить со двора — боялся, что убьют! Мы вспоминали это с ней много раз потом, но так и не поняли, кого же он так боялся.
