Роман - Сорокин Владимир Георгиевич

– А почему я здесь лежу, а не дома?

– Я посоветовал вчера оставить вас в покое. Хотя советовать вашим родным – занятие неблагодарное и бессмысленное. Здесь вчера творилось нечто невообразимое. Оплакивание Гектора. Вой, стенания, идиотские советы – тьфу! Терпеть не могу, когда сталкиваются медицина и родные больного. А ваши родственнички могут кого угодно из себя вывести. От их советов камни застонут. Дядюшка ваш, например, посоветовал мне дать вам рому. И знаете почему? Потому что он по цвету напоминает кровь и действует согревающе! Каково, а?

Роман засмеялся.

– Ага, легки на помине, – пробормотал Клюгин, глядя в окно, – едут забирать вас. Но это уже – без меня. Встречаться с ними мне резона нет – и так нервы ни к чёрту!

Он быстро подошёл к столику, побросал в открытый, пахнущий аптекой саквояж свои нехитрые принадлежности, захлопнул его и, подхватив, направился к двери, быстро говоря на ходу:

– Значит, главное – полежать, пить порошки, делать перевязки. Есть получше… Я вас навещу.

Дверь за ним захлопнулась.

“Видно, досталось ему вчера! – весело подумал Роман и, вспомнив про ром, засмеялся: – На кровь похож…”

Дверь приоткрылась, и вошла Татьяна.

– Едут ваши, – произнесла она, глядя своими внимательными глазами. Роман, с лица которого ещё не сошла улыбка, смотрел на неё с нескрываемым интересом.

– Отчего Клюгин так выбежал? – спросила она, отводя глаза.

– Испугался встречи с моими. Они вчера его вывели из себя.

Татьяна улыбнулась, и глаза их вновь встретились.

“Какое чудное создание! Почему я раньше не обратил на неё внимания?” – подумал Роман и спросил: – А где же ваш батюшка?

– Он на делянки поехал. Там артельные просеку делают.

Положив обе руки на высокую спинку подножия кровати, она смотрела куда-то вбок.

“Как она мила, – думал Роман, глядя на хрупкие плечи и тонкие, по-девичьи беззащитные пальцы, – как же она всё-таки мила!”

– Татьяна Александровна, скажите… – произнёс он, желая только одного – чтобы она посмотрела на него.

Она подняла взгляд, глаза их встретились.

– Скажите, пожалуйста, – проговорил Роман, чувствуя, как в груди у него при её взгляде вскипает жаркая волна, заставляющая его трепетать. – Скажите, – повторил он, и она, почувствовав всё, снова отвела глаза. Щёки её заалели.

“Господи, как быстро!” – мелькнуло в голове Романа.

Потупив очи, она стояла перед ним – стройная прелестная девушка с заалевшими щеками. Внизу послышался шум.

– Это ваши, – очнулась Татьяна от забытья и, коснувшись ладонью щеки, не взглянув на Романа, вышла.

– Это наши, – автоматически повторил Роман, – наши. Они ведь забирать меня приехали.

Он вздрогнул.

“Значит, я уеду отсюда? Как же так?.. Уеду… не буду видеть её? Да… Но там моя картина, мой дневник… занятия. Занятия? Чёрт возьми. Как же я её не увижу? Теперь ведь мне непременно надо видеть её”.

Послышался скрип ступеней, и в комнату вошли Антон Петрович с Лидией Константиновной. Таня вошла следом и стала у двери.

– В здравии, в здравии! – загремел дядя, обнимая Романа и целуя его в обе щеки. – Вот он, Зигфрид наш!

– Ромушка, мальчик мой! – обняла его тётя из-за спины Антона Петровича. – Господи!

Сквозь объятия и руки родных Роман взглянул на Таню. Она смотрела на происходящее с какой-то радостной грустью, глаза её радовались, а губы были грустны.

– Как же ты его, а? Расскажи немедля! – гремел дядя. – Я видал, он там висит распяленный! Матёрейший волчище! Как ты его?! Ну это же невозможно, господа хорошие!

– Антоша, оставь Ромушку в покое, я умоляю тебя! – Тётя оттаскивала своими тонкими руками Антона Петровича. – Он же только недавно был без памяти! Татьяна Александровна, голубушка, скажите хоть вы ему!

– Да, да, – произнесла Татьяна, стараясь не смотреть на Романа, – только что был доктор Клюгин. Он говорил о покое, оставил порошки… вот, они у меня. – Из кармашка платья она достала коробочку с порошками и протянула тётушке.

– Что, он был уже? – удивилась Лидия Константиновна.

– Да, был. Был и ушёл.

– Так это его экипаж у крыльца?

– Должно быть, его. Я оставлю вас? – спросила Татьяна, отдав порошки тёте.

– Спасибо вам, голубушка, – проговорила тётя, целуя Татьяну.

– Бог наградит вас за заботу о страждущем! – Антон Петрович подошёл к девушке и, решительно взяв её руки, расцеловал их, чем поверг её в ещё большее смущение.

Она быстро вышла с выражением такого невинного смущения, что Роман содрогнулся. Горячая волна снова ожила у него в сердце.

– Милое дитя! – произнёс Антон Петрович вслед Татьяне. – Вот послал Бог лесничему утешительницу на старости лет. Ангельское создание.

– Ромушка, милый наш, как ты себя чувствуешь? Говори, не томи нас! – Тётя села на кровать к Роману и, обняв, поцеловала в висок.

– Прекрасно, прекрасно я себя чувствую, тётушка, – ответил Роман, внутри несколько расстроенный уходом Татьяны.

– Клюгин был? Он перевязку сделал? Не загноилась рана твоя?

– Всё прекрасно, тётушка. Всё хорошо.

– Да чего ж хорошего, мальчик мой! Ты же на волосок от смерти был. Ну зачем, зачем ты пошёл не с нами?!

– Тётушка, милая, я ни о чём не жалею, ни о чём! – отвечал Роман, всё думая о Тане: “Отчего ж она ушла? Я даже не успел поговорить с ней”.

– Вот это слова настоящего мужчины! Воина! Молодец. Коли бросился зверь – не беги, а прими бой!

– Дядюшка, это не он на меня бросился, а я на него. Воспенниковы замолчали.

– Как – ты на него? – спросила тётя, непонимающе глядя на Романа.

– То есть как это? – спросил Антон Петрович.

– Очень просто. Я шёл, увидел, как волк жрёт лосёнка. Меня это просто взбесило. Я вытащил нож и бросился на него. Он немного отбежал, а потом развернулся и принял бой. Вот и всё.

Прошли несколько беззвучных секунд, затем тётушка поднесла руки ко рту и, склонив голову, прошептала:

– Боже, боже мой…

Антон Петрович, стоявший после вышесказанного неподвижно, подошёл к Роману, наклонился и поцеловал его в голову. Выражение лица его при этом было тяжёлым. Затем он отошёл к окну и со вздохом скрестил руки на груди.

– Успокойтесь, тётушка. – Роман обнял Лидию Константиновну за плечи. – Всё позади.

– Боже, боже мой… – повторяла тётя, спрятав нижнюю часть лица в ладони.

– Полноте, тётушка! – улыбнулся Роман. – Зачем так переживать?

Лидия Константиновна опустила руки и произнесла как можно серьёзнее:

– Обещай мне, Роман, что… что такое никогда больше не повторится. Обещай светлой памятью твоих покойных родителей.

– Обещаю, тётушка, – ответил Роман и поцеловал тётину руку.

Слышно было, как под окнами Савва разговаривал в своей прибауточной манере с кучером клюгинского экипажа.

– Где же твой спаситель? – спросил Антон Петрович, глядя в окно.

– Татьяна Александровна сказала, что поехал на делянки.

– Да. Вовремя он тогда тебя встретил.

– Господи, да мы все должны молиться на Адама Ильича! – воскликнула тётушка. – Если бы не он! Чтобы было б, а? Вы понимаете, что могло бы случиться? Ты бы мог просто кровью изойти и погибнуть в лесу! Ты понимаешь это?

Улыбаясь, Роман кивал. Сегодняшнее утро словно приоткрыло перед ним новую неведомую дверь, за которой начинался чудный, переливающийся радугами мир. Он ещё не видел этого мира, но уже мог почувствовать его пьянящую прелесть, от которой у него так сладко замирало сердце.

“Я будто заново родился этим утром, – думал он, не слыша тётушкиных причитаний, – она словно разбудила меня. Хотя нет – разбудило солнце, а она вошла следом. Как это было прелестно – видеть её, говорить с ней. Она вон там стояла, говорила со мной. Как она смутилась от моего взгляда! А эти руки, милые, совсем ещё детские руки. Но глаза умны не по-детски. А выбежала тогда, как ребёнок, как девочка! И сколько в ней простоты и доверчивости. Эти фразы. Она прятала за ними простоту, искренность и доверчивость. То, что так легко разрушается людьми. То, что я растерял за эти три года…”