Чак Паланик - Обреченные
У обычных детей среди счастливых воспоминаний, вероятно, есть такие моменты: их мамы-домохозяйки заказывают по телефону в «Булгари» тиары с драгоценными камнями, чтобы порадовать себя, или стреляют из тазера по горничным-сомалийкам; а среди моих есть мама, которую сжигают у столба заговорщики из фармкомпаний.
Я сидела на складном стульчике и сквозь пухлые пальцы подглядывала, как ее побивают камнями сердитые пуритане. Примостившись у папы на коленях и чуть дыша, смотрела, как ее милое лицо исчезает в зыбучем песке.
И она, моя мама, ни разу ни дрогнула. Не поморщилась.
Режиссер кричал: «Мотор!»
И моя славная мама каждый раз умирала красиво.
Она умирала храбро. Умирала чисто. Изящно, благородно и спокойно. Как полагалось по сценарию – каждый раз, – она умирала безупречно. Ее последние слова всегда были очень выразительны.
Она никогда не просила переснять.
А мой отец – сквозь запертые двери спальни я сотни раз слышала, как папа испускал последний вздох громко, со всхлипами.
Однако чего бы я там ни ожидала, в реальности все совсем иначе. На огненной вершине пластикового вулкана посреди континента Мэдлантиды, тонущего в Тихом океане, Бабетт поднимает большой нож и вонзает папе в сердце. Спустя секунду по команде Сатаны она широко размахивается богато украшенным ножом для тортов и вспарывает мамино горло.
21 декабря, 14:53 по гавайско-алеутскому времени
Неминуемый результат чрезмерных умствований и подавления того, что в ином случае было бы приемлемым и естественным выражением горя не по годам развитой, однако неуверенной в себе девочкой-подростком, которая, если откровенно, пережила недавно целую серию душевных травм из-за смерти бабушки, деда, ее славной рыбки и милого котенка, не говоря уже о ее собственной безвременной кончине, и которая, однако, упорно и смело шагает вперед с высоко поднятой головой и не дает воли слезам, а отважно преодолевает ужасные обстоятельства, и которая теперь оказывается не в состоянии принять очередной злосчастный поворот событий
Отправила Мэдисон Спенсер ( [email protected])
Милый твиттерянин!
Передо мной вырастают пузыри синей эктоплазмы в форме Камиллы и Антонио, медийной суперзвезды и всемирно известного магната. Наши призрачные глаза встречаются.
Как я и опасалась – тогда, в пентхаусе «Райнлендера», – мое призрачное сердце набухает, словно аневризма, полная горячих слез. Оно вздувается, как мертвый котенок на заднем сиденье лимузина. Поразительно, однако мое сердце стремительно распухает, точно дедушкин банан в зловонном туалете. И как все эти вещи, оно взрывается.
Прости, милый твиттерянин, но происходящее в этот момент не то, что можно передать словами, настучать на клавишах телефона. Таковы ограничения эмотиконов. От встречи с призраками родителей я испытываю все эмоции, которые не умела показать им при жизни. И впервые со времен Лос-Анджелеса, Лиссабона и Лейпцига я счастлива.
21 декабря, 14:54 по гавайско-алеутскому времени
Отряхая мирскую суету
Отправила Мэдисон Спенсер ( [email protected])
Милый твиттерянин!
Мать смотрит на плавящийся огненный пейзаж. Дым очерчивает барочные руины на фоне янтарного неба. Жгучие океанские волны захлестывают утопающий материк. Знойные конвекционные ветра несут ядовитые пары, чтобы убить всех и все повсюду.
Созерцая сцену тотального планетарного уничтожения, моя милая мама – ее призрак – ахает:
– До чего красиво! Точно как предсказывал Леонард…
Во времена Древней Греции, объясняет она, мудрый учитель по имени Платон написал историю о разрушении гигантского островного государства, называемого Атлантидой. Платон, говорит она, цитировал одного афинского политического деятеля, который, побывав в Египте, услышал рассказ о гибели Атлантиды от жрецов храма Нейт. И тэдэ и тэпэ.
На самом-то деле те египтяне были не историками, прибавляет свежеубиенный отец, а оракулами: не записывали события прошлого, а предсказывали будущее. И огромная страна эта, которая, согласно Платону, была уничтожена «за одни ужасные сутки», звалась не Атлантидой.
Голосом, несколько даже самодовольным, мать объясняет:
– Имя той великой обреченной страны – Мэдлантида.
Папа, ухмыляясь, говорит:
– Да и в Библии тоже неверно. Предвестником Армагеддона будет не возрождение Соломонова Храма… Им будет строительство Храма Мэдисон!
Глядя на нас и двигаясь с медлительностью, выдающей его предельное высокомерие, Дьявол наклоняется и кладет на землю Тиграстика, чтобы вновь взять рукопись и усладить мой слух чтением:
– «Ужас охватил юную Мэдди. Ее собственная мамочка подтвердила худшее. Вся ее жизнь была просчитана и предопределена так же, как горы и равнины Мэдлантиды. Мэдисон Спенсер была не более чем историей, поведанной одними людьми другим, слухом, глупой побасенкой…»
Призрачная мать умоляет:
– Мэдди, милая, прости нас, что не рассказали тебе всей правды о твоем котеночке.
Призрачный отец кладет бледно-голубую руку мне на плечо.
– Мы лишь хотели, чтобы ты познала любовь. И как бы ты отважилась глубоко полюбить, понимая, до чего короткой может быть жизнь?
– Леонард… – прибавляет мама, – он предопределил, что ты станешь лелеять своего котенка, но смерть отберет его. Он сказал, боль придаст тебе отваги…
Сатана нетерпеливо притопывает ногой, держа открытой дверь машины. Так велико растущее в нем презрение, что рукопись в его руках начинает тлеть и вспыхивает.
– Небеса ждут! – кричит он.
Широким галантным жестом отец провожает нас к «линкольну».
Мама оглядывает поле мечущегося пламени. Она достает призрачной рукой из кармана призрачного платья большую банку призрачного ксанакса и швыряет ее в огненную даль. Принося эту жертву, она вопит:
– Прощай, гендерное и расовое неравенство в зарплате! Скатертью дорога, постколониальное ухудшение экологии!
Следом за ней отец складывает ладони рупором и кричит:
– Сайонара, деспотический симулякр поп-культуры! До встречи, всеобъемлющее фаллократическое порабощение!
– Мы отправляемся на Небеса! – восклицает мама.
– На Небеса! – вторит отец.
Оба направляются к автомобилю, но тут замечают, что я не с ними. Замешкавшись, они оборачиваются и смотрят туда, где замерла я.
– Идем, – радостно зовет отец. – Мы будем навеки счастливы вместе!
Тьфу ты! Эх, милый твиттерянин. Не могу заставить себя сказать им правду. Я все та же трусиха. Не успеешь чихнуть, как угрюмые демоны уже будут тереть их мочалками в ванной из соляной кислоты. Брюзгливые гарпии станут заливать им в рот теплую мочу. Хуже того, там окажутся и все до последнего проклятые скотиниты – терзаемые и не симпатизирующие моим родителям.
И тут серый кишечник моего мозга отрыгивает последний отчаянный план. Идею заключительного поступка, который докажет мою храбрость.
21 декабря, 15:00 по гавайско-алеутскому времени
Персефона предлагает цену за свою свободу
Отправила Мэдисон Спенсер
( [email protected])
Милый твиттерянин!
И как ты отважишься глубоко полюбить, понимая, до чего короткой может быть жизнь?
Все великие мифы – они не в прошлом. Слава не осталась в одних только стародавних временах, не все героические подвиги еще совершены. В качестве доказательства я хватаю котенка. Я останавливаю поток гнусных слов Сатаны, закатив ему пощечину. Да, СПИДЭмили-Канадка, занудная девчонка-призрак может вмазать Князю тьмы, влепить ему по Ctrl+Alt+Обжигающему хлебальнику. Я подбираю Тиграстика и улепетываю. Неохота мне возвращаться в ад для унижений. Не греет меня и мысль навязывать Божью волю насчет абортов и гей-браков.
Отныне я стану доказывать, что существую. Что управляю собственной судьбой.
Как в свое время родители – бывшие виккане[47] и «зеленые», прежде жившие и дышавшие – боролись за спасение полярных медведей и белых тигров, так и я делаю свой отважный шаг. Я бросаюсь в этот выгорающий пейзаж, который так напоминает вид сжигаемых отцовских повесток в армию и пылающих маминых бюстгальтеров.
Позади из окон «линкольна» кричат мои проклятые родители.
– Брось, Мэдди, – говорит мама. – Печальная старушка Земля – это вчерашний день.
Ошалелые от блаженства духи сгоревших заживо скотинитов втекают в «линкольн». Все искренне уверены, что их ждет заслуженная райская награда.
Отец – бывший апологет переработки отходов, биотоплива и акций в защиту природы – кричит мне:
– Да пусть они себе горят, эти кашалоты и горные гориллы! Залезай в машину!
Мама с папой годами спасали незаконных мигрантов и перемазанных сырой нефтью морских выдр, и теперь у меня есть возможность спасти родителей. А может, и вообще всех. Облаченная в испоганенную слизью рубашку, с котом и «Биглем», я отчаянно драпаю вниз по склону. Встряхивая котенка, как когда-то банку, где плескался чай, я лечу в пылающие каньоны, над которыми вздымаются рукотворные пики. Я убегаю в это безликое, блеклое, цвета катаракты, место, забрав с собой единственное существо, какое сумела спасти.
