Чак Паланик - Уцелевший
Я вырыл яму величиной с могилу, прежде чем докопался до твердой земли, земли во дворе молитвенного дома, освященной земли. Я беру в руку камень величиной с мой кулак.
Адам держит в руке фигурку, она вся в крови и теперь уже точно смотрится по-бесовски.
Свободной рукой Адам поднимает с земли журнал, раскрывает его и кладет на свое обезображенное лицо. На развороте мужчина совокупляется с женщиной, и Адам говорит из-под них:
— Когда найдешь камень, ударь меня им по лицу. Когда я скажу: давай.
Я не могу.
— Я не дам тебе меня убить, — говорит Адам.
Я ему не доверяю.
— Ты подаришь мне новую, лучшую жизнь, — говорит Адам из-под журнала. — Сейчас все в твоих руках. Хочешь спасти мне жизнь — сделай сперва то, что я прошу.
Адам говорит:
— Если ты этого не сделаешь, то, когда ты уйдешь за помощью, я куда-нибудь заползу и спрячусь, и я здесь умру.
Я взвешиваю на руке камень.
Я говорю: а ты точно мне скажешь, когда прекратить?
— Я скажу, когда хватит.
Честное слово?
— Честное слово.
Я поднимаю камень, и его тень падает на людей, что занимаются сексом на лице у Адама.
И я опускаю руку.
И камень бьет его по лицу.
— Еще! — говорит Адам. — И посильнее.
И я опускаю камень.
И камень бьет его по лицу.
— Еще!
И я опускаю камень.
— Еще!
И я опускаю руку.
Кровь проступает сквозь глянцевые страницы, и парочка, совокупляющаяся на них, становится красной, а потом — густо-багровой.
— Еще! — говорит Адам, и теперь его голос звучит по-другому, у него уже нет прежних носа и рта.
И я опускаю камень. На руки этой похотливой пары, на их ноги, на лица.
— Еще.
И я опускаю и опускаю камень, пока он не становится липким от крови, пока журнал не разрывается посередине. Пока мои руки не становятся красными от чужой крови.
И тогда я прекращаю бить.
Я говорю: Адам?
Я пытаюсь поднять журнал, но он расползается у меня в руках. Он насквозь пропитался кровью.
Рука Адама, сжимавшая окровавленную фигурку, безвольно раскрывается, и фигурка падает прямо в могилу, которую я выкопал в куче мусора, чтобы добраться до камня.
Я говорю: Адам?
Ветер сгоняет дым прямо на нас.
Громадная тень подбирается к нам из-под основания бетонной колонны. Вот она только коснулась Адама, а вот — накрыла его целиком.
Леди и джентльмены, у нас в самолете, следующем рейсом № 2039, только что выгорел третий двигатель.
У нас остался всего один двигатель, прежде чем мы начнем заключительную фазу спуска.
7
Холодная тень монумента Церкви Истинной Веры укрывает меня все утро, пока я предаю земле Адама Бренсона. Под толщей слежавшихся непристойностей, под зудящими дырками в заднице, под насильницами-лесбиянками я копаю руками грязь во дворе молитвенного дома. Повсюду вокруг меня — камни с ивами и черепами, и на них эпитафии. Вы себе даже представить не можете, что это за эпитафии.
Вечная память.
Да пребудут они на Небесах со всеми их заблуждениями и ошибками.
Любимый отец.
Милая мама.
Сбитая с толку семья.
И какого бы Бога они там ни встретили, на Небесах, пусть он дарует им мир и прощение.
Незадачливая психолог.
Несносный агент.
Брат, которого повело не туда.
Может быть, это все из-за ботокса, ботулинического токсина, который они мне кололи, или из-за взаимодействия разных лекарственных препаратов, или из-за хронического недосыпа, или из-за последствий синдрома отвыкания от всеобщего внимания — но я вообще ничего не чувствую.
Только во рту — горький привкус. Я давлю пальцами на лимфатические узлы у себя на шее, но чувствую только презрение.
Может быть, после того, как все умерли — все, кто был рядом со мной, — у меня развилось умение терять людей. Врожденный талант. Благословенный дар.
Может быть, у меня — так же, как у Фертилити. Она бесплодна, и это бесплодие очень ей помогает в ее работе в качестве суррогатной матери. Такое полезное свойство. Может быть, у меня тоже развилось полезное свойство: полное отсутствие всякой чувствительности.
Точно так же, как если тебе отрывает ногу по колено, и ты смотришь на эту культю, и поначалу вообще ничего не чувствуешь. Может быть, это просто последствия шока.
Но я очень надеюсь, что нет.
Я не хочу, чтобы это прошло.
Я хочу, чтобы все так и осталось — чтобы вообще ничего не чувствовать.
Отныне и впредь.
Потому что, если это пройдет, мне будет больно. Очень и очень больно. До конца моих дней.
Этому не учат в школе, но чтобы собаки не раскопали могилу или что-то, что ты зарыл в землю, надо побрызгать на это место нашатырным спиртом. Чтобы прогнать муравьев, надо побрызгать везде борным спиртом.
От тараканов хорошо помогают квасцы.
От крыс — мятное масло.
Чтобы вычистить из-под ногтей запекшуюся кровь, надо взять половинку лимона, запустить в нее пальцы и поскрести мякоть. Потом сполоснуть руки теплой водой.
Остатки разбитой машины уже прогорели, только сиденья еще дымятся. Одинокая тонкая ленточка черного дыма подрагивает над долиной. Когда я поднимаю тело Адама, у него из кармана, из пиджака, вываливается пистолет. Единственный звук — жужжание нескольких мух, что кружат над камнем с отпечатками моих пальцев на запекшейся крови.
То, что осталось от лица Адама, по-прежнему скрыто под липкой красной бумагой, и когда я опускаю его в могилу, сперва — ноги, потом — плечи и голову, на горизонте вдруг появляется желтое такси. И оно едет ко мне.
Яма, которую я раскопал для Адама, — она небольшая. Как раз хватит места, чтобы уложить его на боку, подогнув ноги. Я встаю на колени у края ямы и начинаю ее засыпать, зачерпывая руками размокшую грязь.
Когда земли уже не остается, я сыплю в яму выцветшую полинялую порнографию, непристойные книжки с переломленными обложками, Трейси Лордс и Джона Холмса, Кейла Кливейдж и Дика Рембона, вибраторы с севшими батарейками, мятые игральные карты, презервативы с истекшим сроком годности, ломкие, хрупкие и так никогда и не использованные.
Знакомое ощущение.
Рифленые презервативы для повышения чувствительности.
Вот только чувствительности мне сейчас и не хватает.
Презервативы, пропитанные анестезирующими средствами местного действия, чтобы продлить половой акт. Вот такой парадокс. Ты вообще ничего не чувствуешь, но можешь сношаться часами.
Какой в этом смысл — непонятно.
Я хочу, чтобы вся моя жизнь пропиталась анестезирующим средством.
Желтое такси приближается, подпрыгивая на рытвинах и ухабах. В машине — двое. Водитель и пассажир на заднем сиденье.
Я не знаю, кто это, но я догадываюсь.
Я поднимаю с земли пистолет и пытаюсь засунуть его в карман пиджака. Дуло прорывает подкладку, но зато рукоять не торчит наружу. Заряжен он или нет — я не знаю.
Такси останавливается в отдалении, на расстоянии крика.
Фертилити выходит из машины и машет мне рукой. Она наклоняется над окошком водителя, и ветер доносит до меня ее голос:
— Подождите, пожалуйста. Всего пару минут.
Она идет ко мне, разведя руки в стороны, чтобы лучше удерживать равновесие на скользких залежах старых журналов. Она смотрит под ноги. На мальчишники с оргией. На горячих девочек, что жаждут оргазма.
— Я подумала, что тебе сейчас лучше не быть одному, — говорит она мне.
Я оглядываюсь в поисках салфетки или какого-нибудь белья с дыркой на интересном месте, чтобы вытереть руки, а то они все в крови.
Фертилити поднимает голову и говорит:
— Ух ты. Это так символично: тень от монумента мертвой общине падает на могилу Адама.
Те три часа, пока я хоронил Адама, — самый долгий период у меня в жизни, когда я был сам по себе. Был без работы. А теперь здесь Фертилити. Она мне скажет, что делать. Моя новая работа — следовать за ней.
Фертилити обводит взглядом пустырь и говорит:
— Здесь прямо долина Теней Смерти. — Она говорит: — Ты выбрал самое что ни на есть подходящее место, чтобы размозжить брату голову. Просто Каин и Авель, ни дать ни взять.
Я убил своего брата.
Я убил ее брата.
Адама Бренсона.
Тревора Холлиса.
Мне нельзя доверять ничьих братьев, когда у меня в руках камень или телефонная трубка.
Фертилити лезет в сумку, что висит у нее на плече.
— Хочешь лакричных конфет? «Красные ниточки»?
Я протягиваю к ней руки в корке засохшей крови.
Она говорит:
— Я так понимаю, что нет.
Она оглядывается через плечо на такси, которое ждет чуть поодаль, работая на холостых оборотах, и машет рукой. Из водительского окна высовывается рука и машет в ответ.
Она говорит, обращаясь ко мне:
— Давай скажем для краткости так: Адам и Тревор — их никто не убивал. Они сами себя убили.
