Дэвид Мэдсен - Шкатулка сновидений
Доктор Фрейд откинулся на спинку сиденья и задумчиво погладил свою белую бороду.
— Что ж, — начал он, — я собирался сойти в Н…, куда я направляюсь в связи с важной конференцией гомеопатов, посвященной диморфным заболеваниям…
— Извращенцы, — с отвращением пробормотал Малкович, сплёвывая.
— Не гомосексуалисты, Малкович, гомеопаты.
— Называйте их, как хотите, доктор, они все равно останутся шайкой мерзких извращенцев.
— Однако, — продолжал доктор Фрейд, — если мы втроем сойдем на следующей станции, можно будет отправиться в ближайшую контору по переписи населения и найти доказательства нашего существования. Имя, адрес — да каждый житель страны должен быть в этом списке! Уверен, мы очень быстро отыщем искомое!
— В этой жизни ни в чем нельзя быть уверенным, — угрюмо заметил я.
Малкович некоторое время пристально смотрел на меня, потом поинтересовался:
— А в этом ты уверен? — и, сменив тон на омерзительно-заискивающий, продолжил: — Мы преклоняемся перед вашими удивительными познаниями, доктор, но не думаю, что могу покинуть свой пост.
— О, так это ненадолго! Кроме того, мне ничего не стоит договориться с вашим непосредственным начальником. Вы знаете, что его дочь — моя пациентка?
Малкович мрачно кивнул и устало прошептал:
— Психические расстройства сексуального…
— Да, но у меня есть надежды на полное выздоровление. Несколько наиболее серьезных ран, которые она нанесла себе, почти затянулись.
— Вы так и не сказали нам, куда идет этот поезд, — сказал я с обвиняющим взглядом.
Он перенес вес своего огромного живота с одной ноги на другую, потом, словно балерина, встал почти на цыпочки.
— Потому что я не знаю, — ответил он, со смешанными нотками сердитого негодования и смущенного извинения.
— Что? — саркастически воскликнул я. — Кондуктор, которого Министерство внутренней безопасности наделило специальными полномочиями, не знает даже конечной станции своего собственного поезда?
— Это не мой поезд, он принадлежит государству.
— Вопрос права собственности не имеет значения, — вставил доктор Фрейд.
— Прошу прощения, доктор, но для государства имеет!
— Умоляю вас, ответьте, почему же вы не знаете пункта назначения?
— Потому что, когда мы выехали из В…, расписание изменилось. Центральное бюро позвонило и сообщило нам, что уточнит новое расписание в течение часа, но…
— Но что, Малкович?
— Но через пять минут после звонка снежная буря порвала провода. Теперь мы полностью отрезаны от Центрального бюро — а раньше такого никогда не случалось! — и, скажу я вам, мне все это совсем не нравится. Раз у меня нет уточненного расписания, следовательно, я действительно не знаю, куда идет поезд.
— А как насчёт машиниста?
Малкович пожал плечами, как бы намекая, что машинист здесь важной роли не играет.
— Быть может, поезд ведет Эрнст, — сказал он, — но Эрнст уже несколько недель не разговаривает со мной из-за этой истории с нижним бельем его жены. Кроме того, сомневаюсь, чтобы он был в курсе. Он просто будет ехать, пока мы не получим сигнал остановиться.
— А другие пассажиры? Им сообщили о сложившемся положении? — спросил доктор Фрейд.
— Честно говоря, — ответил Малкович, — я ни одного не нашел.
— Вообще ни одного?
— О, я ни на секунду не сомневаюсь, что в поезде есть другие пассажиры. Просто я не смог никого отыскать.
— Да что вы, в конце концов, имеете в виду, Малкович?
— Ну, доктор, вы же знаете людей! Господь свидетель, в свое время через ваши руки прошло немало маньяков и извращенцев! Некоторые, вроде нашего сообразительного юного друга, получают особое удовольствие от езды без билета, тем самым обманывая Государственную железную дорогу. Завидев важного служащего, вроде меня, они прячутся в туалетах или под сиденьями. Этот народец немногим лучше обыкновенных воров. А еще попадаются влюбленные голубки, которые не хотят, чтобы им мешали, поэтому задергивают занавески и запирают двери купе. Видели бы вы, какие после них остаются приспособления! Наизнанку выворачивает!
— Какие приспособления? — спросил я.
— В большинстве своем — ужасные, отвратительные вещи. Чтобы обострять удовольствие, продлевать момент наслаждения, чтобы предотвращать зачатие, причинять легкую боль, устройства для облегчения введения, для ненормального увеличения длины и утолщения…
— О! — вскричал доктор Фрейд. — Мне бы очень хотелось взглянуть на них!
Лицо Малковича приобрело необычный багровый оттенок.
— В Центральном бюро есть отдельная комната, где хранятся такие забытые или выброшенные приспособления. Они выставлены в стеклянных ящиках, в том виде, в каком их нашли уборщики из ночной смены, некоторые по-прежнему испачканы и покрыты липкими, отвратительными веществами. Женский персонал в эту комнату, естественно, не пускают, а мужчинам моложе двадцати одного разрешается осматривать экспонаты только в присутствии квалифицированного врача. Это зрелище, знаете ли, может потрясти их неокрепшие юные умы.
— А не могли бы вы устроить для меня частную экскурсию? — спросил у Малковича доктор Фрейд.
— Святые угодники! — воскликнул я. — У нас есть гораздо более насущные проблемы!
Старый джентльмен обернулся ко мне и кивнул. Затем произнес:
— Действительно, есть. Быть может, начнем с того, что вы будете столь любезны сообщить нам ваше полное имя, и мы в первую очередь поищем его в списках населения?
— Я же сказал вам, — неловко пробормотал я, — что не помню. Я забыл! Я не знаю, кто я такой! Разве это не ужасно?
— В самом деле, ужасно, для всех нас. Тут снова вмешался Малкович:
— А почему бы вам не загипнотизировать его, доктор?
— Знаете что, Малкович, думаю, это прекрасная идея! — отозвался доктор Фрейд, и Малкович тут же напыжился от важности, точно надутый, эгоистичный индюк.
— У вас есть какие-нибудь возражения, молодой человек?
— Да, и предостаточно, — ответил я. — Однако, судя по всему, у меня нет выбора.
Доктор Фрейд полез в карман своего внушительного пальто.
— Тогда давайте начнем.
Он вытащил золотые карманные часы на короткой золотой цепочке и поднял их перед моим лицом. Затем доктор начал медленно покачивать ими: слева направо, потом обратно.
— Расслабьтесь и слушайте мой голос, — произнес он неожиданно густым и низким голосом. Очевидно, это был его профессиональный голос, для нервных пациентов и больных с быстрыми перепадами настроения.
— Это не займет много времени, — продолжал он. — Скоро вы почувствуете себя сонным…
— А разве можно загипнотизировать человека во сне? — спросил я.
— Конечно, если гипнотизер тоже спит. Хватит вопросов. Т-с-с… Т-с-с… Просто слушайте мой голос. Слушайте… только… мой … голос… голос-с-с-с…
Последнее, что я запомнил — устремленный на меня мрачный взгляд Малковича.
— Не воображай, что я забыл, — прошептал он.
— Забыл что? — пробормотал я, мгновенно вспомнив о семи годах в государственной тюрьме.
— Что ты назвал меня жирным.
Я хотел возразить, но смутные руки дремоты уже подхватили меня в свои объятья и унесли далеко-далеко.
2
Следующее, что я услышал, помню, были голоса, осторожно шепчущие голоса, явно принадлежащие доктору Фрейду и Малковичу, но искаженные какими-то загадочными модуляциями.
Доктор Фрейд: Он ничего не узнает. Откуда ему узнать? Он в трансе. А с человеком в трансе можно делать все, что угодно.
Малкович: Так ведь непременно останутся следы, доктор! Или, быть может, пятна?
Доктор Фрейд: Я такого не припомню, а у меня богатейший опыт… стороннего наблюдателя, конечно же.
Малкович: Я неплохо сложен, доктор.
Доктор Фрейд: Тем лучше, Малкович! Я совершенно уверен, что последствия первичной травмы, приведшей к полной амнезии, можно в определенной степени устранить с помощью повторной травмы. Подобное лечит подобное, вот главное правило.
Малкович: Боже мой, доктор, вас называют гением — и не без оснований!
В эту секунду грандиозным усилием воли я вытащил себя на поверхность глубокого гипнотического сна, в котором пребывал, и, словно человек, попавший из сырой, темной шахты на яркий свет, не сразу осознал, что надо мной простирается черное звездное небо, а вокруг мягко падает снег. Но зачем мы вышли из поезда? И куда делся сам поезд?
— А! — недовольно воскликнул доктор Фрейд. — Значит, наш юный друг проснулся!
Я потряс головой. Я дрожал. Внезапно мне стало очень холодно. Тут я понял, что стою, опираясь на Малковича, и мои ноги утопают в хрустящей, рассыпчатой снежной пыли. Влажное, жаркое дыхание кондуктора плавило мой затылок.
— Не бойтесь, — подозрительно заботливо произнес он, — вы не упадете. Я держу вас.
