Дэвид Мэдсен - Шкатулка сновидений
— К моему глубочайшему сожалению, — сказал доктор Фрейд, — здесь вы ошибаетесь. Видите ли, Министерство внутренней безопасности вручило Малковичу специальные полномочия в непредвиденной ситуации.
— Я бы предпочел, чтобы вы не упоминали об этом, доктор Фрейд!
— Ладно-ладно, мой дорогой друг! К чему ложная скромность?
— Итак, есть у вас билет или нет? — вопросил кондуктор со специальными полномочиями.
— Нет, — ответил я. — У меня его нет. И я понятия не имею, как это получилось.
— Быть может, — предположил доктор Фрейд, — билет украл ваш насильник?
— Это еще что такое? — опешил Малкович.
— Похоже, наш друг считает, что когда погас свет, на него было совершено нападение сексуального толка.
— Но свет не гас! Я бы заметил, если бы такое случилось.
— Именно это я и сказал ему, но он не верит. Он настаивает на том, что свет погас, поезд остановился, и в кромешной темноте он стал жертвой жестокого сексуального нападения. Он уверяет меня, что анального проникновения не произошло, однако дело все равно серьезное.
— Значит, анального проникновения не было, так? — медленно произнес Малкович, потирая заросший щетиной подбородок.
— Весьма вероятно, что тот, кто совершил нападение, также мог оказаться мелким воришкой.
— Здесь вы попали в точку, доктор!
— Сначала наш юный друг обвинил в домогательстве меня…
— Что?
— О да, уверяю вас!
К моему удивлению, Малкович внезапно подался вперед и тыльной стороной ладони несильно ударил меня по лицу. Я пришел в ярость. Это было совсем не больно, зато ужасно оскорбительно.
— Вот так! — пробормотал кондуктор, словно вспыльчивая няня, выговаривающая капризному ребенку. — Это за твою дерзость!
— Затем он, похоже, подумал, что это могли сделать вы, Малкович, — как ни в чем ни бывало продолжил доктор Фрейд.
— Я ничего такого не говорил! — закричал я.
— Ах, нет, вы сказали, я точно это помню. Когда вы, наконец, поняли, что почтенный пожилой джентльмен вроде меня вряд ли мог совершить то, в чём вы его обвинили, вы предположили, что описанное вами преступление — это дело рук кондуктора.
— Боже мой! — взорвался Малкович. — Да за такие слова я вышибу из него весь дух! За кого он меня принимает? За животное? За извращенца? Довожу до твоего сведения, ты, мелкий негодяй, что я счастлив в браке! И я был бы отцом, если бы не больные яйцеводы моей жены. Ты над этим издеваешься, да? Над яйцеводами моей бедной женушки? Я мужчина, и мне хватит сил избить тебя до бесчувствия, ты, бессердечный маленький ублюдок!
Малкович угрожающе, как ему казалось, потрясал в воздухе кулаками, но я должен сказать, что раскусил его напускную храбрость и браваду. Ему не удалось запугать меня. Кондуктор не смог бы убить и муху, и мы оба знали это. Как и все задиры, в душе он был слабым, мягким и жалостливым.
— Успокойтесь, Малкович, — примирительно сказал доктор Фрейд. — Этот джентльмен всего лишь пытается установить истинное положение дел.
— Пожалуйста, перестаньте выступать в качестве адвоката! — закричал я на доктора Фрейда. — Я не подсудимый! Это на меня напали, припоминаете?
— И ты обвиняешь в этом меня, да? — пробормотал Малкович.
— Я этого действительно не говорил… Тут вмешался доктор Фрейд:
— Конечно же, есть способ доказать невиновность Малковича.
— Каким же образом, доктор Фрейд?
— Очень просто! Переиграть преступление, конечно!
— Переиграть? — мне стало нехорошо.
— Именно! Ведь это прекрасное решение! Неужели вы не понимаете? Наш друг точно сможет сказать, вы или не вы, Малкович, напали на него, ведь он наверняка отличит то, что он ощущает, когда вы на нем от того, что он чувствовал во время предполагаемого нападения.
— Можно вмешаться? — запротестовал я.
— Думаю, — задумчиво произнес Малкович, — ваша идея весьма разумна. Он достаточно симпатичный молодой человек. Немного грубых мужских игр — весьма заманчивое предложение. Знаете, на долгих перегонах бывает так одиноко. Когда Хьюберт Данкерс был со мной на ночном экспрессе в П…, темными мрачными часами мы придумывали себе небольшие развлечения. Теперь, правда, у бедняги Хьюберта геморрой…
— Ты, грязный мерзавец! — заорал я. — Я этого не позволю!
— Значит, договорились, — сказал доктор Фрейд. — Но не забудьте, Малкович: настоящий насильник чуть-чуть не дошел до анального проникновения.
— Какая жалось, да, доктор?
— Поехали! — восторженно крикнул доктор Фрейд, и в тоже мгновение свет снова погас, и мясистые руки кондуктора со специальными полномочиями, полученными от Министерства внутренней безопасности, вдавили меня в сиденье. Его омерзительно мокрые толстые губы присосались к моему рту, потом к шее, потом его мерзкий язык залез в мое ухо, оставив на горле липкий, отвратительный след.
— Распахните рубашку! — услышал я пронзительный, дрожащий вскрик доктора Фрейда. Малкович моментально повиновался. Толстые пальцы принялись тискать и щипать мои соски, и я закричал от боли. Монстр обрушился на меня всем своим весом, выбив воздух из легких и кровь из вен, как выдавливают масло из зрелой оливки. Мне показалось, что мои глаза сейчас выскочат из орбит. Горячее, прокисшее дыхание обжигало мое лицо.
— Не забудьте, никакого проникновения… Между его необъятными, толстыми грудями катился пот, тонкие ручейки стекали мне на грудь. Он вонял, как прогорклый жир. Волосатый живот судорожно бился о мой. Твердый пенис настойчиво упирался в пах.
— Хватит! — закричал я, когда Малкович, раздвинув мне ноги, потянулся к интимным частям моего тела. — Ради Бога, хватит!
И, точно так же, как и в прошлый раз, яростная атака прекратилась, опять зажегся свет. Я попытался сесть прямо, взъерошенный, потрясенный и злой, как черт.
— Ну? — вопросил доктор Фрейд. — Можете ли вы теперь назвать Малковича вашим загадочным насильником?
— Нет, не могу, — выдохнул я, тщетно пытаясь восстановить дыхание.
— Почему вы так уверены?
— Первый напавший на меня мужчина был гораздо моложе, гораздо стройнее…
— Хочешь сказать, я жирный? — воинственно прервал Малкович, застегивая брюки.
— Ну, честно говоря… Господи, дайте же мне отдышаться! Этот идиот чуть не задушил меня…
— Прошу вас, мой друг, продолжайте.
— Да, кроме того, он был гораздо привлекательнее. А Малкович мне просто противен.
Малкович зарыдал.
— Ну-ну, не надо так расстраиваться! — дружелюбно сказал доктор Фрейд. — Гораздо лучше быть физически отталкивающим и невинным, чем привлекательным и виновным в жестоком преступлении.
— Думаю, вы правы, — Малкович громко высморкался в огромный грязный носовой платок. — Из всего этого следует, что мы вернулись к тому, с чего начали.
— И куда же, если точнее?
— Я скажу вам, куда! Мы вернулись к тому факту, что у этого типа, который назвал меня толстым и отталкивающим, нет билета на поезд! Как тебя зовут?
— Я… это еще одна вещь… я не помню, — сказал я в тихом отчаянии.
— Ну, как бы там ни было, я тебя арестую!
— Боюсь, — мягко произнес доктор Фрейд, — что, несмотря на ваши особые полномочия, вы не можете этого сделать, Малкович.
— Почему же, доктор?
— Потому что до вашего появления мы как раз установили, что если ни вы, ни я не нападали на молодого человека, следовательно, это сон.
— Сон?
— Именно. Проблема в том, что мы не знаем, кто из нас сновидец, а кто сновидение. Видите ли, если это сон нашего безымянного юного друга, значит, я обречен исчезнуть в момент его пробуждения — и вы, кстати, тоже — а мне совсем не нравится такая перспектива. С другой стороны, если сновидец я, исчезнуть должен он, и вряд ли его это устраивает. Вам же, Малкович, не повезло вдвойне: вы обречены на небытие, вне зависимости от того, кому из нас снится сон.
— О… я?
— К сожалению, так и есть. А если вас на самом деле не существует, следовательно, вы никого не можете арестовать, ведь так?
— Но вы же знаете меня, доктор Фрейд! — возмутился Малкович. — Ну, как же, вы же прекрасно со мной знакомы! И это, безусловно, означает, что сновидец вы, а я должен независимо существовать вне вашего сна, верно? Ведь не мог же вам присниться кто-то, кого вы никогда не встречали!
— Однако, — ответил доктор Фрейд, — совсем недавно, на прошлой неделе, мне приснился восхитительный сон про мадам Фанни д’Артиньяни, оперную диву, а я ведь никогда не встречался с ней. И не могу сказать, что знаю ее, в любом смысле этого слова.
— И даже в библейском смысле, доктор?
— Да.
— Боже мой, ну и в положеньице мы попали, это точно!
— Спокойствие, Малкович. Думаю, должно быть решение.
— Какое же? — вставил я, желая убедиться, что, перестав поддерживать разговор, не умолк навсегда и не превратился в фантазию.
