Ольга Фомина - Я решил стать женщиной
— Как красиво! — восторженно вырвалось у меня.
— Олька! Красиво, но я боюсь высоты, пойдем, я боюсь, — заныла Катька.
— Не бойся, дай я тебя обниму, — одухотворенная храмом, мне хотелось счастливой близости, не секса, просто теплого объятия моей любимой.
— Ты неуклюжая, ты сейчас меня только свалишь вниз. Ай, не трогай! — моя любимая не разделяла моих восторгов и только сварливо ныла здесь в вышине прекрасного города.
— Ой, Катя:, ничего тебе неинтересно, — я грустно вздохнула.
— Мне интересно, но у меня фобия, я боюсь высоты, — плаксиво оправдывалась Катя. — Я в этом не виновата.
— Давай чуть-чуть постоим, хотя бы одну минутку. Расскажи лучше, как съездила.
— Нормально, как всегда, — подозрительно односложно и, также подозрительно потупив взгляд, ответила Катя.
— А Соррея как? — подозрения мои направились в верную сторону.
— Нормально, — Катя сказала и повернула голову в сторону.
— У тебя с ней роман? — я заглянула ей в лицо.
— Да, нет же, всё как обычно, — но говорила она не как обычно и упорно не смотрела мне в глаза.
Я взяла ее за плечи и повернула к себе.
— На меня смотри. Не отворачивайся. Ты влюбилась в Соррею?
— Не знаю, — и взгляд её опять повис куда-то вниз.
— Значит, все-таки влюбилась, — гневно, голосом Отелло я попыталась выяснить серьезность её любовной связи с арабкой.
— Не знаю: Она мне призналась в любви, — Катя убрала мои руки и опять отвернулась.
— Если бы она просто призналась в любви, ты бы сама об этом рассказала мне сразу: Ты в нее влюбилась: Ты с ней уже целовалась? — роль Отелло я к счастью позабыла и Катю по умному сценарию Шекспира душить малодушно не стала, а только разъяренно сверкала глазами и обильно брызгала слюной ей в лицо.
Катя молчала. Её гордый профиль с сжатыми губками упрямо смотрел на игрушечный город внизу.
— Ты целовалась с ней?
— Да:
— И ты ей тоже объяснялась в любви?
— Да:
— Пиздец, — подытожила я и надолго замолчала. Теперь уже я рассматривала город, окруживший невроятных размеров собор:.
Два туриста, влюбленных в Питер, стояли на самом верху Исаакиевского собора и никак не могли насытиться видами любимого города, они все стояли и стояли неподвижно: лица против ветра, волосы развеваются: Такую картину представляли мы со стороны.
— Катюшон, и что дальше? — очнулась я.
— Не знаю. Я ее люблю, я ее воспринимаю, как мужчину. Она и есть мужчина. Ты была права, она тоже собирается менять пол.
— И что, ты замуж за нее собралась?
— Не знаю.
На этом мое терпение кончилось, точнее, оно кончилось уже после первого моего вопроса или первого Катиного ответа, теперь оборвалась способность делать мало-мальски вменяемый вид, я почувствовала физически, как наполняюсь злобой и яростью.
— Ебанный в рот, пиздец какой-то! Ты свихнулась, Катя! Какой на хуй замуж? За эту жирную арабку?
— Да, — такое упрямство на Катином лице я видела в первый раз.
— И как ты деток от нее нарожаешь? — попыталась я найти очевидные аргументы.
— Пока не знаю.
Мы еще долго стояли в высоте Петербурга, я сходила с ума: в этот раз от бешенства, и это было видно для каждого посетителя. Нас все аккуратно обходили стороной, а я десятки раз повторяла одни и те же вопросы. Я не смогла успокоиться, но нашла в себе силы молча доехать до нашей гостиницы. На столе в большой вазе пятнадцать бордовых вчерашних роз. Я вытащила их из вазы и долго с исступлением и хриплыми выдохами оббивала их о Катину прикроватную тумбочку. Весь номер забрызгался кровавыми лепестками, а у тумбочки они растеклись большой запекшейся лужицей. Я обернулась, Катя безучастная стояла посреди номера. «Если бы я отрезала ей сейчас голову, то этот вонючий номер стал бы выглядеть также», — подумала я с удовольствием. Подумала и успокоилась, мне просто стало грустно, стало жалко себя и, слава Богу, захотелось спать. «Она никогда не была моей, не стала моей и в этот раз. Это не новость для меня», — попыталась я безуспешно успокоить себя. Я лежала на неудобной гостиничной подушке и потихоньку в нее плакала. Катя лежала рядом и мирно спала, она посапывала, ей снился уже, наверное, не Путин, а гарный арабский хлопец — Соррея. Проиграл Президент на этих выборах. Спокойной ночи!
Не искренне я пожелала спокойной ночи, ночь никак не хотела благополучно закончиться и спокойно слиться с моим сном. В дверь раздался осторожный стук. Ночные звонки и стуки в дверь у меня всегда вызывают мистический страх, никогда они не предвещают ничего хорошего. Ночной звонок — и я всегда вскакиваю с постели мобилизованная на бой, как при нападении врага. Стук повторился.
— Кто это? Что надо? — я подошла к двери.
— Извините, это из охраны, Вы не могли бы открыть дверь?
— Сейчас, оденусь, — ответила я.
Я оделась, взглянула в зеркало — не очень ли заплаканные глаза: Не очень. Проснулась Катя.
— Борюшон, что случилось? Кто это стучался?
— Охранник. Узнаю сейчас.
— Мне страшно, не выходи, вдруг это бандиты, — Катя окончательно проснулась, пододвинула свою задницу к кроватной спинке и села.
— На хрен мы им нужны? Ладно, дай мне мой нож, вон, лежит рядом с тобой.
Я сунула его в карман — ножик с длинным и тонким, «стремительным», так я его обозвала, лезвием и вышла в длинный гостиничный коридор. Передо мной мужик в костюме, галстуке и бэйждем — «Служба безопасности». Действительно, охранник.
— Что надо? — на всякий случай грубо спросила я.
— Извините, меня прислала Лена:, - многозначительно и хитро, типа — я все понимаю, он почти в самое ухо вполголоса рассказал, что Лена меня ждет в баре внизу.
— Зачем ждет? — я всегда была «тормозом» и не сразу соображала.
— Ну, уж не знаю, Вам виднее, — его рожа стала еще более хитрой.
— Да, действительно:, - дошло до меня. — А чего она так поздно?
— Так два часа всего, самое время, — радостно постучал по своим часам охранник.
Тьфу ты, нигде покоя нет. Я поковырялась в карманах, денег никаких для чаевых не было.
— Сейчас, подождите, — сказала я.
— Ничего не надо, Лена со мной расплатилась.
— Хорошо. Передайте, сейчас спущусь.
Я вернулась в номер.
— Ну, что? Кто это? — испуганно спросила Катя.
— Охранник, — ответила я.
По тревожному стуку я вскочила, как по команде «подъём», оделась наспех, брюки на голое тело, мне пришлось опять раздеваться и дополнить некомплект.
— А чего он приходил?: Подожди, подожди, ты куда одеваешься? — Катя сдвинула свою задницу и скользнула ей на край кровати.
— Мне надо спуститься по делу, — деловито начала я.
— По какому такому делу среди ночи?
— Тебя не касается, — строго ответила я.
— Что? Это кого не касается? — ба-бах, и подзатыльник сразу изменил мой тон.
— Катюшон, отстань. У меня могут быть свои дела?
— Никуда не пойдешь, пока не скажешь.
— Хорошо. Я сидела вчера в баре и болтала с девчонкой из-за соседнего стола. Она попросила меня сейчас спуститься вниз…по делу.
— Она живет в гостинице? — устроила допрос мне Катя.
— Нет, — ответила я.
— А что она делает в такое время в гостинице?
-:Она: она — проститутка, — призналась я малодушно.
— Проститутка — это ты. Раздевайся и быстро в постель. Если своих мозгов нет, пользуйся моими.
— Твоё какое дело? По-моему, у тебя жених появился. Я делаю, что хочу. У меня теперь нет обязательств перед тобой. Отстань, — сделала я ещё одну попытку выглядеть независимо.
— Ишь, как запела, сучка! Марш в постель! — она схватила меня за рукав и потащила к кровати, я вырвалась, но Катя уже стояла между мной и дверью.
— Если уйдешь, в номер не пущу, будешь ночевать, где хочешь, — объявила Катя мне свой ультиматум.
— Я все равно уйду, я имею теперь на это полное право, — мой голос опять сорвался на жалобно-ноющий тон.
— У тебя нет прав, ты моя вещь, — заявила Катя.
— Забудь об этом! Всё, кончены эти игры. Я делаю, что хочу.
— Пиздец тебе! — Катя схватила несколько, бывшими еще пару часов назад роскошными розами, колючих прутиков. — Раздевайся, кому говорю. Не доводи меня!
Я успела схватить ее за руки, проскочила мимо нее к двери и выскочила в коридор.
Страсти «итальянского квартала» на этом не утихли. В дверь за мной высунулась растрепанная со сна Катина грива. Она делала страшные лица и полушепотом-полуголосом угрожала мне самыми страшными расправами. «Нет», — упрямо и смело сказала я в ответ ей и, развернувшись, пошла по коридору к лифту. Сзади топот. Катя голая в белых маленьких трусиках на большой круглой заднице, замахиваясь пучком колючих розог, гналась за мной по коридору гостиницы. Вся её изысканная жировая прослойка красивыми волнами вздрагивала и переливалась при каждом ее шаге по всему телу. Грудь ее, прикрываемая одной рукой, расплющилась и выдавливалась поверх руки, как из тесного корсета и казалась от этого еще больше. «Вот, сучка!» — подумала я, — «Какая же она все-таки красивая!» Я убегала от нее по коридору и не могла оторвать взгляд от этой захватывающей сцены из порнофильма. Привлекательность голого Катюшона усиливалась ее обнаженностью в общественном месте и, вообще, эмоциональной напряженностью момента. Я бежала с вывернутой на 180 градусов головой, вот он совсем уже рядом спасительный лифт. Удар! Кто-то от меня отлетает, я пытаюсь устоять на ногах, но спотыкаюсь об упавшее передо мной тело. Падать красиво я не умею, я всегда падаю оземь со всего размаху, раскинув руки и ноги. Об кого я споткнулась, я сообразила быстро, администратор или дежурная по этажу, услышав шум, вышла посмотреть, в чём дело. Не повезло любопытной бабе, вышла из-за угла она как раз под бегущую на всех парах огромную лошадь. «Блядь, что делать? Живая тетка?»: Тетка была живой и справедливо злой на меня. Я быстро встала, выглянула в наш длинный коридор, — белое пятно Катиных трусиков мелькнуло и скрылось за дверьми нашего номера. Слава Богу! Если дежурная не видела, бегущую по гостинице, голую Катю, можно будет сказать, что я просто бежала по своим делам. Я помогла подняться пострадавшей от меня гостиничной тетке.
