Юрий Рытхэу - Конец вечного безмолвия
Еще учеником ремесленного училища в родных Горах на Могилевщине деревенский паренек мечтает о Петербурге. На Путиловском заводе с первых дней знакомится с революционно настроенными рабочими и посещает марксистский кружок. После службы на флоте механик машинно-, го отделения крейсера «Олег» отправляется на Дальний Восток. Во Владивостоке становится членом подпольной марксистской группы, а легально — директором-распорядителем Приамурского товарищества кооператоров.
Трудно, наверное, было бы разобраться во всем. Но рядом были хорошие товарищи: и Всеволод Сибирцев — опытный подпольщик, большевик, и порывистый Костя Суханов, и совсем еще юный, стройный, Саша Фадеев-Булыга.
Дальневосточники избрали бывшего балтийского моряка в Учредительное собрание. В Петрограде он встретился со старыми друзьями с Путилов-ского завода.
Учредительное собрание просуществовало только один день. Посланец революционеров Дальнего Востока стал активным участником Третьего Всероссийского съезда Советов. Слушал речь Владимира Ильича Ленина, и, удивительное чувство тогда охватило его: каждое слово, каждая мысль пролетарского вождя, казалось, уже были им самим продуманы…
В середине лета 1918 года во Владивостоке состоялся Седьмой съезд уполномоченных Союза приамурских кооперативов. Ему предстояло рассказать о съезде Советов, о речи Ленина. Слушали внимательно. Тогда многим казалось, что победа близка. Но уже волны белочешского переворота докатились до Владивостока. Последовали аресты… И вот они в тюрьме — Михаил Гу-бельман, Константин Суханов, Всеволод Сибирцев…
Лагерь охраняли белочехи и японские солдаты.
Первая годовщина Октябрьской революции… Митинг и речь Кости Суханова, Кажется, и сейчас в белой тишине можно услышать его глуховатый голос: "Я поздравляю вас, товарищи, с первой годовщиной Великого Октября. Вся наша страна празднует в этот день дату победы народа над властью помещиков и капиталистов! И хотя советская родина охвачена огнем гражданской войны с интервентами, перед народом открылись светлые перспективы будущего строительства нового, социалистического государства".
Это была последняя речь Кости Суханова. Через несколько дней по дороге из лагеря в тюрьму Костя Суханов и еще несколько товарищей были застрелены якобы при попытке к бегству.
Полгода готовились к побегу оставшиеся в живых. Им удалось вырваться из лагеря.
Первое время скрывались на чердаке дома. большевика Николая Матвеева. Но из Владивостока надо было уходить. Они были слишком хорошо известны колчаковцам и всем разведкам, интервентов… Так возникла идея отправить группу на Чукотку.
Перед отъездом встретились со Всеволодом Сибирцевым.
"Чукотка, — сказал Сибирцев, — на западе граничит с Якутией, а на востоке — с Соединенными Штатами Америки. В Ново-Мариинске мощная радиостанция. На самый крайний случай можно через Якутск организовать связь с Советской Россией, а через радио Ново-Мариинска передавать обращения к мировому пролетариату. Словом, действуйте по обстановке. Задачи революции остаются прежними".
Чукотка… Вот она лежит, покрытая снегами, таинственная й молчаливая.
Нарты шли по льду медленно, почти на ощупь.
Куркутский часто притормаживал упряжку, уходил вперед и палкой с острым наконечником пробовал крепость льда.
Лишь к вечеру вышли на твердую землю — из-за тонкого льда сделали изрядный крюк — и теперь круто повернули на восток, через замерзший залив на мыс Обсервации, который в ясную погоду каждый день Безруков видел в окошко своего склада.
Ближе к шахте снег заметно темнел. А возле огромного махового колеса лебедки он был сплошь покрыт угольной пылью и кусками породы.
Шахтеры радушно встретили путников и тут же повели их греться в небольшую конторку, где от железной печки, сделанной из бочки, полыхало нестерпимым жаром. Быстро разгрузили нарты, артельщик принял товар и стал раздавать нетерпеливым сахар, чай, табак.
Пока каюры пили чай, Безруков знакомился с небольшой лавкой, скорее кладовкой, где шахтеры брали нужные им товары.
Когда в комнатушке остались втроем, Безруков улыбнулся и тихо сказал:
— Вам привет от Каширина.
Один из шахтеров подал руку:
— Ну вот, наконец свиделись… Сергей Кошелев…
Второй тоже назвался. Это были именно те люди, которых знал Волтер.
— Ну, как вы тут? — спросил Безруков, всматриваясь в лицо Сергея Кошелева — крупное, скуластое, с въевшимися в крылья носа точечками угольной пыли.
— Мы ждали вас, — ответил Кошелев. — Группа у нас небольшая, но оружие есть всякое — дробовое, пулевое.
— Товарищи, без особого распоряжения из Ново-Мариинска — никаких выступлений, — предупредил Безруков. — Гибель безвинных товарищей — это жестокий урок. Надо строго соблюдать конспирацию.
На обратном пути в Ново-Мариинск Безруков ехал на нарте Куркутского. Он мысленно подсчитал соотношение сил. Если не принимать во внимание крохотного милицейского отряда Громова, то, в общем-то, на стороне колчаковцев остается немного. Даже торговцы и те начинают поговаривать, что при старом комитете было куда вольготнее: Громов установил непомерно высокий налог на торговцев и промышленников якобы для нужд уездного правления. Причем брал налог в твердой иностранной валюте. Многие подозревали, что эти деньги оседают отнюдь не в сейфе канцелярии, но помалкивали и скрепя сердце платили. Японский рыбопромышленник Сооне, который поначалу отказался платить налог, ссылаясь на свое иностранное подданство, был подвергнут превентивному аресту и после суток, проведенных в тюрьме, согласился, хотя и торговался, предлагая китайские юани и японские иены.
Пересекали лиман в глубине, в верхней его части, где лед был надежен… Собаки бежали дружно. Глядя на них, на их быстрый бег, Безруков улыбнулся: думал ли он когда-нибудь, что ему доведется ехать на собачьей упряжке? Революция распространяется по всему миру, как ураган. И если не Безруков, то кто-то из товарищей, может, уже совсем скоро будет ехать не на собаках, а на слонах в жаркой Индии… Да, там будет полегче. Все-таки тропическая растительность и всякие там кокосы и манго. Может, попроситься туда, когда здесь, на Чукотке, все будет налажено?
Безруков думал об этом с улыбкой, понимая, что уж в Индии-то найдутся свои силы, чтобы пойти по дороге свободы.
Безруков облизал усы: на них быстро нарастал лед и неприятно натягивал верхнюю губу… Да, там, в Индии, такого не будет. Интересно, каково на слоне ездить? На узкой нарте сидеть несподручно, да еще при долгой. дороге. А вот на широкой слоновьей спине… Видел Безруков это чудное животное в петроградском зоопарке. Однако спина у слона, должно быть, теплая, как печка. Сидишь, едешь, словно сказочный Емеля на русской печке: сверху солнышко греет, а под тобой слон. У такой громадины и температура должна быть соответствующая.
Чем больше Безруков думал об Индии, тем холоднее ему становилось, и когда заговорил, он едва разжал стянутые стужей губы:
— Слушай, Куркутский, ты про Индию что-нибудь знаешь?
— А хто он? — живо отозвался каюр.
— Не человек, а страна такая.
— Китай, что ли? Али Япония?
— Индия, Какой Китай, какая Япония? На слонах там ездят.
— По скольку запрягают? — с интересом спросил Куркутский.
— Не запрягают, а верхом влезают на них, — ответил Безруков.
— У нас ламуты тоже верхом на оленях ездят, дикоплешие, — сообщил Куркутский, — оннак от этого у них ноги кривые становятся, свободно пролезть меж них можно.
Безруков понял, что ему не соблазнить жителя холодного края индийской жарой, и он умолк, с трудом сомкнув опухшие от мороза губы.
Вечная мерзлота… От кого же он это слышал? Да уж точнее и не скажешь. О чем Тымнэро думает? Что у него на душе? Как он воспринимает новую власть, власть, которая должна принести ему истинную человеческую жизнь? Кто-то сказал, что сами чукчи себя чукчами не называют, а как это…
— Куркутский, как чукчи сами себя называют?
— Грех сказать, — ответил Куркутский, — народ-то сам дикоплеший, а звание себе взяли — лыгъоравэтльан.
— Что это означает?
— Истинно, доподлинно люди, — ответил Куркутский, — а остальные, мольч, мусор человеческий, не настоящие. Добро бы истинно жили по-людски, а то ведь дикоплешие…
— Слушай, Куркутский, я тебя прошу, при мне это слово «дикоплеший» больше не употребляй. Нехорошо это. Чем ты лучше чукчи, если так относишься к ним?
— Так я к. ним со всей душой и уважением! — даже как-то сердито ответил Куркутский. — Только вот что скажу, господин Безрупэв, больно несправедливо к ним относитесь вы, тангитаны. Народ доверчивый, как ребенок, каждый готов, помочь, разделить последний кусок, так мало вам того деленого куска, вы еще у него из глотки последний вынимаете. Разве это справедливо?
![Юрий Рытхэу - Люди нашего берега [Рассказы]](/uploads/posts/books/134656/134656.jpg)
