Александр Уваров - Михалыч и черт
— Сожрут, — улыбнувшись, повторил человечек. — Почти сожрали уже. Ты спросишь, откуда я это знаю?
«Не спрошу!»
— Знаю, — человечек развёл руками. — Всё очень просто. Меня тоже съели. Только было это давно. Много, много лет назад. Я теперь здесь живу…
— В шкафу?
— А когда как, — Дормидоний хихикнул и потёр нос. — Когда в шкафу, когда на Луне…
Дмитрий затравленный, мутнеющим от вновь подступавшего безумия взглядом косился в сторону двери.
— Бежать хочешь? — спросил человечек. — Беги, дорогой, беги. От тебя объедки одни остались. Куда им бежать-то? А знаешь, почему тебя съедят?
Дмитрий, прикрыв глаза и стараясь не слушать затягивающие его в глубину квартиры слова, на ощупь, шаг за шагом двигался к двери.
— А сожрут тебя потому, что ты сам этого хочешь! Думаешь, мало таких ловушек в вашем мире понаставлено? Много, ой как много! Квартиры, чуланы, комнаты, подвалы, даже целые дома! Везде капканы, ловушки, сети! Открытые, молчаливые до времени, гостеприимные. Ждут, ждут терпеливо. Думаешь, есть в мире грех? Нет его! Думаешь, есть в мире наказание? Нет его! Есть только радость и любовь. И вечная жизнь! Каждый твой шаг в сторону с гиблой болотной тропы ведёт тебя к спасению. К бессмертию! Крадёшь — и спасаешься. Убиваешь — и спасаешься. Прыгаешь в яму — и летишь… А куда? В небо? В небо!! В синий, глубокий желудок, что…
Дмитрий нащупал ручку замка, повернул её. Щелчок — и дверь открылась.
— …что сам выбирает себе достойную пищу. Ты размягчён, отварен, приправлен специями.
— Люди! — заорал Дмитрий.
— Посолен, поперчен, полит соусом. Так было всегда! От самого начала жизни твоей. Неужели ты не чувствовал, не понимал этого? Разве не искал ты для своего тела подходящих зубов, что сладко вопьются…
— Помогите, — прошептал Дмитрий.
— …в тебя? Ты нашёл наилучшие зубы. Куда ещё идти тебе? Куда бежать? Давай, иди! Ты свободен! А что потом? Опять начинать всё сначала? Всё забыть, объявить бредом, сумасшествием — и снова вернуться в ту же квартиру, разве только в каком-нибудь другом доме? У тебя хватит сил на это? У тебя хватит сил на то, чтобы начать всё сначала?!
Дмитрий с ужасом почувствовал, что не может и шагу сделать за пределы за пределы лишь обманчиво открывшей ему дверь квартиры. Ноги восстали против него. Будто обоженный, окунувшийся в кислотный желудочный сок, незрячий и бессильный, стоял он у порога — и не смел перешагнуть его.
— Вынырнувший из желудка считается рвотой! — провозгласил торжественно человечек. — Ты хочешь до конца дней своих оставаться всего лишь рвотой? Куском изрыгнутой плоти? Это жалкая участь! Страшна участь всех, отказавшихся от бессмертия. По гроб в блевотине, по гроб!..
— А-а-а-яй! — пронзительно и протяжно завопил Дмитрий и, размахивая руками, кинулся в комнату.
«Выскочу!» стучало у него в голове.
Скок! Скок! Скок!
Он подбежал к открытому окну и…
Облака потемнели, словно сквозь мел проступила мелкая грифельная крошка.
…броском…
— Мы не умираем! — крикнул ему в спину человечек. — Мы становимся…
…выпрыгнул.
Пищей!
Становимся…
Двор стал расти, раскидываясь вширь, изгибаться чашей с кругом поднимающимися краями.
Удар!
Ноги с хрустом подломились. Боль рассыпалась белыми искрами. Огнём лиз-нула голени.
Дмитрий упал, выставив вперёд локти.
Будто током пробило руки.
Красные капли веером брызнули на асфальт.
Дмитрий лежал. Неподвижно. Долго приходя в сознание.
«Странно… странно… странно…»
Чьи-то шаги, мелкие, частые.
Кто-то подошёл к нему. Встал рядом, но не слишком близко. Словно боялся приблизиться.
— Дядь…
Дмитрий с трудом поднял голову.
«Странно… Я ещё жив…»
Кровь густеющей лужей медленно растекалась по асфальту.
«Пятый этаж..»
— Дядь, это ты сейчас с окна сиганул?
Малыш, тот самый, в синих шортах (теперь уже и с пластмассовой лопаткой в руках) стоял рядом с ним и смотрел на него с удивлением и восхищением.
— Я тоже так могу, — сказал малыш. — Только так высоко боюсь пока. А со второго могу! Если из простыней парашют делать. Катька говорит, что кошку на зонте спускала. Да зонт — это для малышни. По серьёзному с простынями надо, мы с Колькой уже пробовали. А ты во как, без всего! Мне баба Маша…
— Извини, пацан, — прошептал Дмитрий, выплёвывая разбитые зубы, — мне идти… надо… домой…
— Может, в больницу позвонить? — не отставал малыш. — Во крови сколько натекло уже! Дворник заругается… Я с велосипеда упал — мне ноги бинтовали. Знаешь, как больно?
Дмитрий, подтягиваясь разбитыми руками, цепляясь пальцами за асфальт, пополз к двери подъезда. Сломанные ноги вымокшими тряпками волочились за ним, чертя на асфальте две тёмных полосы.
Взобравшись по короткой подъездной лестнице, он подполз к лифту.
Вцепившись в угол стены, подтянулся и нажал на кнопку вызова лифта.
— Кровищи тут!.. — долетело с улицы. — «Скорую» вызывайте! Наркоман, небось, от Люськи Филоновой сиганул! В прошлом году они мебель из окон кидали, теперь вон сами полетели!..
Лифт поднял его на пятый этаж.
Дверь квартиры всё так же было открыта. Его ждали.
Он заполз квартиру и замер в прихожей.
Дверь закрылась за ним. Щёлкнул замок.
— Молодой человек!
Кто-то позвал его из комнаты.
— Молодой человек, не тяните. Ресурсы организма не беспредельны, уж поверьте мне. Кровью изойдёте, а мертвечину у нас только по низшему разряду подают. Карликам да убогим. С ними вечной жизни я вам не гарантирую!
Повинуясь этому зову, Дмитрий пополз в комнату.
Комната за короткое время изменилась до неузнаваемости.
Стены вместо жёлто-коричневых обоев затянуты были тёмно-зелёным бархатом. Вдоль стен расставлены были старомодные книжные шкафы красного дерева, на гнутых коротких ножках, украшенные причудливой рельефной резьбой.
Сквозь стёкла просвечивали золочёные корешки книг. Книги на полках стояли ровными, аккуратно расставленными рядами.
Окно (и когда его успели закрыть?) занавешено было тяжёлыми, табачного цвета шторами, волнами спадавшими к полу.
На полу же посреди комнаты разложен был пушистый персидский ковёр с коричнево-красным рисунком сплетающихся стеблями цветов.
По ковру этому ползти было особенно больно. Ворс цеплялся за одежду. Зажатый пальцами ковёр собирался в складки, скользил по полу.
В тинном сумраке комнаты, у самого окна, пятном проступило что-то… Какой-то предмет, большой, угловатый…
Дмитрий увидел стол. Чёрный, массивный стол из точёного, шлифованного, лакированного, узором сквозь лак проступавшего дерева.
За столом сидел пожилой мужчина в чёрном, с золотыми пуговицами сюртуке. Высокий стоячий ворот плотно охватывал шею мужчины и, казалось, поэтому голова его была слегка запрокинута назад, и вид у него был несколько заносчивый и высокомерный.
Мужчина смотрел на Дмитрия колючим, холодным, недвижным взглядом, лишь изредка едва наклоняя голову, поблёскивая плотно посаженным на нос пенсне.
Длинными, сухими, узкими пальцами мужчина постукивал по столу, словно подчёркивал ненавязчиво своё нетерпение.
— Ну? — спросил он. — Почему мы тянем время?
Дмитрий закашлял в ответ, выплюнув сгусток крови прямо на ковёр.
— Я — господин Клоциус, — представился мужчина. — Слышали обо мне?
Дмитрий кивнул.
— Раздевайтесь! — коротко приказал господин Клоциус. — У вас одежда в пыли. Ни к чему портить трапезу уличной пылью.
И господин Клоциус указательным пальцем постучал по большому серебристому блюду, что лежало на столе перед ним.
Дмитрий, повернувшись на бок, расстегнул брюки и, застонав (медленно, ползком продвигаясь вперёд), стянул их.
И только тут заметил, что, всё это время он ходил (а потом и ползал) босым.
«И к лучшему» подумал Дмитрий. «Как бы теперь ботинки то снимать?»
Пуговицы на потемневшей от крови рубашке он расстёгивал долго, одну за другой. Пальцы саднило и каждое движение пронзало короткой и острой болью.
Раздевшись догола, он подполз к столу. Схватился за край, подтянулся. Вскрикнув, перелез через край стола и лёг на блюдо. И спиной ощутил сладостный, умиротворяющий холод металла.
— Молодой человек, — строго сказал ему господин Клоциус, — возможно, вас не предупредили, и, если это так, то виновные будут соответствующим образом наказаны…
В коридоре кто-то пискнул и опрометью бросился в сторону кухни, громко шлёпая подошвами по полу.
— …но я люблю начинать свою трапезу с филейных частей. Так что убедитель-но попросил бы вас повернуться на живот. Полагаю, даже в вашем положении это не столь уж затруднительно.
Дмитрий, схватившись за край блюда, перевернулся на живот, шлепком разбрызгав натёкшую с него лужицу крови.
