Александр Тарасов - Революция не всерьез. Штудии по теории и истории квазиреволюционных движений
Непосредственно в среду «новых левых» это представление внесли бунтующие немецкие студенты 60-х гг., радикально заострив его и отождествив буржуазное государство эпохи корпоративизма уже не просто с тоталитарным, а с «фашистским»: «Неофашизм — это не возрождение нацизма, не новый Гитлер… а то демократическое общество, которое уже создает структуры, подрывающие демократию», — подчеркивали лидеры крупнейшей западногерманской организации «новых левых» — Социалистического союза немецких студентов (ССНС, SDS).[425] Лидер ССНС Руди Дучке уточнял: «Сегодняшний фашизм уже более не проявляется в одной партии или одной личности. Он заключается в каждодневном превращении людей в авторитарные личности, он заключается в воспитании. Короче говоря, он проявляется в существующей системе институтов».[426] Р. Дучке перебросил мостик от философских построений Г. Маркузе к непосредственной политической практике «новых левых»: капитализм репрессивен по своей сути, так как обезличивает, ведет к «интеллектуальному распаду… тоталитарный характер которого проявляется в производстве орудий разрушения — и это происходит параллельно с деградацией личности и утратой ею автономности…», следовательно, «общество авторитарно, этатизировано… подавляет основные запросы и потребности личности» и заслуживает уничтожения путем «радикальной революционной практики».[427]
С этим пониманием непосредственно связано и присущее «новым левым» отождествление парламентаризма с авторитаризмом — поскольку парламентаризм предполагает выработку законов (решений) узким кругом людей (пусть избранных через процедуру голосования), моральное, интеллектуальное и т. п. превосходство которых над другими не доказано и которые потому чисто «авторитарно», то есть ссылкой на авторитет самой парламентской системы навязывают обществу свои решения. Это отождествление восходит к Ж.-П. Сартру.[428]
К тому же комплексу базовых представлений «новых левых» примыкает и принятое ими понятие репрессивной толерантности (репрессивной терпимости). Понятие репрессивной толерантности введено Г. Маркузе. Суть понятия в следующем: современное буржуазное общество терпит и даже поощряет любую оппозицию, которая не угрожает основам (экономическим и политическим) капиталистической системы — так как существование такой оппозиции, во-первых, служит пропагандистским доказательством демократического характера общества, во-вторых, играет роль «выхлопного клапана» для недовольства социальных низов и, в-третьих, стимулирует социальные институты к поиску более совершенных методов нейтрализации оппозиции в рамках законности, то есть ведет к стабилизации системы. Однако любая оппозиция, реально или потенциально угрожающая основам современного буржуазного общества, будет тут же жестоко подавляться «недемократическими методами». Таким образом, по реакции современного общества на действия оппозиции можно точно установить, представляет эта оппозиция реальную опасность для системы или нет — и, следовательно, способна победить эту систему или нет.[429] Отсюда — логичное стремление «новых левых» выйти за рамки «правил игры», «испытать систему» своими действиями — если система отвечает репрессиями, следовательно, оппозиция на правильном пути, если нет — используемые методы протеста ошибочны, так как лишены шансов на победу. Принцип признания репрессивной толерантности можно рассматривать как надежный маркер принадлежности к «новым левым».[430]
К тому же кругу идей принадлежит обязательная для «новых левых» установка на прямую демократию (демократию участия), которая должна прийти на смену представительной демократии. Предпочтение прямой демократии, при которой в процессах управления, решения вопросов и контроля участвует все население, идет, как известно, от К. Маркса, критиковавшего представительную демократию как основанную на «ложном принципе компетенции избирателя», однако в среду «новых левых» понятие прямой демократии пришло от Г. Маркузе.[431] В «канон» идеологии «новых левых» понятие прямой демократии вошло после того, как это требование — введение демократии участия (participatory democracy) — было записано в основополагающем программном документе американских «новых левых» — Порт-Гуронской декларации СДО (1962 г.),[432] откуда оно уже перекочевало во все программные документы «новых левых» в США и других странах.
С тем же кругом идей связано присущее «новым левым» требование создания «нерепрессивной цивилизации». Под «нерепрессивной цивилизацией» понимается такая цивилизация, которая ориентирована на полное удовлетворение всех естественных потребностей и запросов личности — и дает личности возможность развить все заложенные в ней потенции, не вмешиваясь в существование личности и не осуществляя контроля над поведением личности. Сами «новые левые» видят определенную аналогию между понятием «нерепрессивной цивилизации» и известной формулировкой К. Маркса, относящейся к коммунизму («свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех»). Понятие «нерепрессивной цивилизации», как и многие другие, восходит в идеологии «новых левых» к Г. Маркузе.[433] Сами «новые левые» «очагами» «нерепрессивной цивилизации» считают коммуны и вообще контркультуру.
Ориентация на субъективность (раз объективные источники протеста «репрессивной цивилизацией» подавлены) лежит в основе еще одной важной идеи «новых левых» — идеи ненависти как революционного агента. «Новые левые», таким образом, психологизируют политические процессы — в ответ на традиционный, по их мнению, «излишне экономический» подход. В канонической форме эта идея сформулирована Ж.-П. Сартром: «Ненависть, выступающая в качестве (революционной. — А.Т.) практики угнетенного класса, превращает его в единый индивид», то есть в агента революционного действия.[434]
Связанным с этой идеей является и представление «новых левых» о революционере как о выпавшем из реальности в процессе революционного акта субъекте. Фигура революционера таким образом романтизируется (в духе контркультуры, «Революционер»=«Художник»), ведущая революционера ненависть придает ему в глазах «новых левых» сверхчеловеческую силу, причем проявиться это может только в момент «непосредственного революционного действия», что, естественно, делает бессмысленным рассуждения о «соотношении сил» до начала «революционного действия». Обоснование этого представления «новые левые» также нашли у Ж.-П. Сартра: «Революционеру нельзя заморочить голову ссылками на установленные права и обязанности; в ходе акта протеста он вышел из этого круга в сферу абсолютной метафизической свободы: революционер… реализует желание человека самому определять свою участь свободно и до конца».[435]
Из такого понимания революционера возникает идея участия в революции как личного проекта. В представлении «новых левых» участие в революции — не классовый, моральный, политический долг, а личный творческий проект каждого революционера, основанный на желании, не зависящем в конечном счете ни от политических и идеологических пристрастий революционера, ни от партийной дисциплины, ни даже от репрессивного воздействия внешнего мира. Идея «личного проекта» связана с концепциями контркультуры и «освобождения воображения». «Революция должна быть желанна для революционера, как возлюбленная… Никто же не скажет о возлюбленной: «я хочу ее потому, что у нее рост 1 м 62 см» или «потому, что мне так велит моя классовая совесть»», — объясняли концепцию «личного проекта» голландские «новые левые» (ПРОВО).[436] Кон-Бендит, как указано выше, писал, что революция должна быть такой привлекательной игрой, чтобы в нее хотели играть все, и презрительно называл традиционные революционные добродетели, такие как самопожертвование, самоотречение, самоотверженность, «иудео-христианскими соблазнами».[437] Йиппи провозглашали: «Каждый человек — это революция! Каждая группа — революционный центр!».[438] В чисто философском плане понятие «личного проекта» восходит к Сартру,[439] хотя нельзя не сказать, что «новые левые» крайне сузили сартровское понимание «личного проекта».
Тесно связано с вышеописанным положением идеологии «новых левых» и понятие группы как революционного субъекта, «группы в сплочении». «Группа» в представлении «новых левых» — это не просто некое соединение индивидов с единой программой и одним названием, а живой организм, возникший в связи с опасностью, исходящей извне для каждой части этого организма (для каждого члена группы), и потому действующий на пределе сплочения — как один человек, по сути инстинктивно. «Группа в сплочении», сточки зрения «новых левых», предпочтительнее партий, движений, организаций, поэтому главное не создание этих партий и т. д. (это — внешнее условие), а создание внутри них «групп», способных противостоять в силу «особых качеств» «группы» любой неожиданности и любой опасности. Такое понимание «группы» восходит также к Сартру.[440]
