Юрий Рытхеу - Вэкэт и Агнес
Разводье было совсем небольшое, точнее — это была широкая трещина, образовавшаяся недавно.
Вэкэт уселся с южной стороны и положил на колени карабин. У ног его лежал свернутый кольцом, готовый к употреблению акын [Акын — закидушка с острыми крючьями для вылавливания из воды убитых нерп. ] с деревянной грушей, утыканной загнутыми крючьями.
Едва охотник приготовился к долгому и терпеливому ожиданию, как с легким всплеском показалась нерпичья голова и тут же грянул выстрел. Через две минуты на льду лежала туша жирной нерпы. Вторая нерпа была добыта буквально через четверть часа после первой.
Заря уже пылала в полнеба. Мороз усиливался, и при свете наступающего дня Вэкэт видел, как разводье сужалось, ломая ледок, успевавший нарасти у краев.
Послышался отдаленный грохот. Вэкэт поднял глаза и увидел ледяной вал, надвигающийся с севера, подобно морской волне. Ноги почувствовали дрожь ледяного панциря. Вэкэт вскочил и, ругая себя за беспечность, заторопился к упряжке, однако не забыв прихватить убитых нерп. Пока он скатывал палатку, укладывал на нарту пожитки и привязывал к нарте убитых нерп, грохот стал явственнее. Собаки насторожили уши. Некоторые уже повизгивали от страха, а коренная вдруг завыла таким голосом, что у Вэкэта похолодело на сердце. Он боялся оглянуться, но все же не смог удержаться. Ледяной вал вырос и был уже совсем близко.
Собаки рванули сразу, как только каюр уселся на нарту. Они мчались к земле, к твердой, надежной черте, которая становилась все отчетливее при свете медленно нарождающегося дня: земля начиналась там, где кончалось нагромождение льда. На земле тоже были снег и лед, но уже ровный, разглаженный ветрами на пряди заструг и невысоких сугробов.
Нарта подпрыгивала на ропаках, и каждый раз Вэкэт со страхом думал, не оборвались ли ремни и не отцепились ли нерпы. Теперь он не боялся оглядываться. Ледяной вал уже дошел до разводья, обрушился в воду. Казалось, он нашел там свой конец. Но это было не так. Противоположный, северный лед вдруг стал дыбом, двинулся на южную кромку и подмял ее под себя. А берег был еще довольно далеко. Вчера, в поисках разводья, Вэкэт не заметил, как пересек границу прибрежного припая и вольного, дрейфующего льда. Лишь теперь он понял, что, будь ледяной вал с юга, ему пришлось бы спасаться в глубину дрейфующего льда, туда, где в январе 1914 года было раздавлено льдами судно капитана Бартлетта "Карлук".
Ледяной край припая был чуть выше уровня дрейфующего льда. Вэкэт на ходу соскочил с нарты и помог собакам одолеть небольшой подъем. Словно почуяв, что опасность позади, собаки пошли тише. Отъехав подальше от кромки припая, Вэкэт остановил нарту и оглянулся. Ледяной вал вырос до высоты трехэтажного дома и неудержимо надвигался на припай. Вот он подошел к ледовому берегу и накрыл его. Вздрогнул накрепко вмерзший лед, и эхо побежало по ропакам и торосам, обогнав упряжку Вэкэта. Сжатие закончилось, разбившись о несокрушимую крепость ледового припая.
Вэкэт тронул упряжку и неторопливо направился дальше.
Галечная гряда была покрыта снегом, но под нартой снежный покров рушился, и полозья порой чиркали по камню. Кое-где виднелись обломки плавника, а иногда целые деревья, с сучьями, с ободранным корьем. Чаще всего попадался строевой лес, брусья, доски, бревна. Кое-где виднелись разбитые деревянные бочки, ящики, поцарапанные льдами, железные банки с разными надписями.
Под нависающим скалистым мысом Вэкэт остановился. Он решил сделать большой привал: покормить собак, отдохнуть, подкрепиться свежим мясом. На этом мысу находился один из геодезических знаков, который надо было проверить.
Вэкэт не спеша разбил палатку и принялся собирать плавник для большого костра. Нащепав маленьким топориком лучину, развел огонь и подложил несколько больших, высушенных морозом и ветром бревнышек. Огонь дружно занялся, дерево затрещало, и к небу потянулся почти незаметный легкий дымок. Вэкэт разложил костер в виде полукруга. В центре поставил палатку. За линией огня расположились собаки: они все же мерзли и тянулись к живительному теплу, расправляя лапы.
Вэкэт положил оттаивать нерпичьи туши. Можно было бы разрубить их топором, но если есть возможность разделать их по всем правилам, разнимая по суставам, то уж лучше сделать так.
Вэкэт накормил требухой и тюленьим жиром собак.
А для себя наварил большой котел. Мясо было нежное, сочное, чуть недоваренное. В этот день он пил не чай, а крепкий мясной бульон.
Начало смеркаться. Вэкэт отложил на следующий день поход к геодезическому знаку и, осмотрев собачью упряжь, забрался в палатку.
При свете свечи достал потрепанный том "Гостеприимной Арктики". Книга была издана в 1948 году довольно большим форматом, и Вэкэт перед дорогой колебался: брать ее с собой или оставить на полярной станции. Перелистав несколько страниц, Вэкэт нашел место, которое искал. Это было описание ледового торошения. "Нашим глазам открылось величественное и жуткое зрелище. Встречное поле целиком двигалось по направлению к востоку и часто сталкивалось с полем, на котором находились мы. Слышался оглушительный грохот трескающегося, ломающегося и дробящегося льда; льдины с дом величиною низвергались в воду с легкостью пробки. Встречное поле мчалось со скоростью около 2 км в час, и столкновение его с крепким береговым припаем предвещало недоброе…" Дальше все было так, как видел Вэкэт несколько часов назад. Следовательно, скорость его собачьей упряжки была больше, чем два километра в час, если ему удалось уйти от ледового вала.
Чтение замедлялось растревоженными мыслями. Они приходили к Вэкэту каждый раз, когда он забирался в спальный мешок: это воспоминания о прожитом.
Чаще всего на память приходил интернат — большой двухэтажный дом с уютными комнатами и с большим гимнастическим залом, где с потолка свешивались кольца и толстый канат. На противоположных стенах были укреплены корзины вроде тех, с помощью которых во время осеннего хода ловили мелкую рыбешку — вэкын, только без днищ. Дощатый пол был расчерчен, и учитель физкультуры Бочкарев учил старшеклассников баскетболу.
Еще среди зимы, когда кончились зимние каникулы, в школу пришел председатель райисполкома. У него было большое конопатое лицо и маленькие глаза. Он был в парадной форме — в новом, сшитом в московском ателье костюме, в скрипучих ботинках. Нейлоновую рубашку украшал красный, связанный из нейлоновой нити, галстук. Вся грудь у председателя была в орденских планках, и ребята, которые видели председателя чаще всего замотанным, утомленным, охрипшим от крика и речей, удивились.
Будущие выпускники собрались в спортивном зале. Из классов принесли стулья, а в конце зала, где стояли обшитые дерматином деревянные кони, установили стол и покрыли красной скатертью. На скатерть поставили графин, стакан и положили несколько чистых листов бумаги.
Председатель вошел в сопровождении директора школы. Ученики дружно встали, вразнобой ответили на приветствие и шумно расселись на стульях.
Разговор шел о будущем выпускников, о том, что вовсе не обязательно сразу всем идти в высшие учебные заведения.
— Сейчас чукотское село настолько преобразилось, — усталым голосом говорил председатель, — что и здесь требуются образованные кадры. Требуются кадры и в оленеводстве. Кто здесь из оленеводов?
Вэкэт оглянулся и нерешительно поднял руку. Вместе с ним поднял руку Чавто из Канчаланской тундры.
— Вы знаете, — продолжал председатель, стараясь говорить просто и ясно, — тяжело сейчас оленному пастуху. Стада выросли, удлинились маршруты кочевок, а народу в тундре все меньше и меньше. Кто сейчас пасет оленьи стада? Люди, которым мною за пятьдесят, то есть которым по возрасту и трудности работы пора идти на пенсию… И вот еще что… Мы могли бы дать в оленеводческие стада мощные вездеходы, современные радиостанции, технику, но без знаний пастухам эту технику не осилить. Даже те, кто окончил семилетку, едва ли смогут справиться с новыми механизмами. Я обращаюсь к вам, ребята. Идите после школы в тундру на смену своим отцам. Олени и тундра, ваша родная земля, ждут вас, образованных, молодых, сильных… Председатель смотрел на лица чукотских парней, и перед его глазами вставали далекие годы, когда он в таком же возрасте приехал сюда после окончания Благовещенского педагогического училища.
4
Молодых учителей собрали в отделе народного образования Хабаровского крайисполкома. Заведующий подошел к большой карте края и начал называть места, где требовались учителя. Яша Спешнев смотрел на самый отдаленный уголок. Он боялся, что кто-нибудь назовет именно это место, самую дальнюю оконечность Советской страны.
Но большинство выбирало Камчатку и близлежащий Сахалин.
Якову Спешневу досталась Чукотка.
