Рон Батлин - Звук моего голоса
— У меня в ушах все еще гудит, — заметил ты. — Музыка была слишком громкая.
Сандра согласно кивнула. Ты слегка сжал ее руку.
— На вечеринках всегда так громко, — откликнулась она.
Ты сидел очень близко к ней. Поставив стакан на столик, ты обнял ее и еще раз слегка сжал руку.
— Все в порядке? — спросил ты.
Ты увидел ее полуулыбку и поэтому положил ей руку на плечо и притянул к себе.
— У него было больное сердце, — объясняешь ты Хелен и Энди.
Однако только сейчас, спустя десять лет после того, как ты произнес эти слова, ты осознаешь всю двусмысленность своего замечания. Именно двусмысленность позволила тебе сказать то, что ты на самом деле чувствовал по отношению к нему.
— В какой-то степени, — продолжаешь ты развивать свою мысль, — это благо. Но даже когда это происходит… — По их лицам видно, что они тебе верят. И ты добавляешь: — Я сначала выпью, а потом пойду домой.
Энди вновь повторяет приглашение остаться, однако ты тверд. Ты нормально себя чувствуешь, говоришь ты им, и опять же — нельзя ведь бросить Сандру.
— Нам совсем не трудно… — начинает Хелен.
— Нет, — прерываешь ты ее и улыбаешься. — Ничего.
Потом, чтобы решить все разом, встаешь и выпиваешь немного вина. Чудо вот-вот произойдет.
Ты почувствовал, как дрожит Сандра, когда подсел к ней на кровать. Ей было восемнадцать, первокурсница, как она сказала. В ее маленькую комнатку с фотографией родителей, постером с Марком Воланом и плюшевым мишкой, прислоненным к подушке, ты принес смерть отца. Ты сделал из нее гостя в собственной комнате. Она продолжала сидеть на краешке кровати, положив голову на твое плечо. Ты успокаивал ее, говоря что-то нежным голосом, поглаживая волосы, потом щеку. Постепенно ты поворачивал ее лицо вверх. Она закрыла глаза. Ты хотел ее поцеловать. Ее щека была мокрой. Ты поцеловал эту теплую влажность, слегка касаясь ее языком и чувствуя солоноватый привкус кожи. И ощущая начало эрекции.
Музыка грохочет почти внутри тебя — бум-бум, — пока ты идешь через кухню в сторону стола с бумажными стаканчиками. Ты знаешь, что не пьян. Тебе только что сообщили, что умер твой отец. Помещение устойчиво, твой ум совершенно ясен. Ты ищешь глазами Сандру — она стоит у плиты, одна. Ты берешь два стаканчика и двигаешься в ее сторону. По выражению ее лица ты понимаешь, что ей уже сказали о том, что случилось.
— Сейчас выпьем и пойдем, — говоришь ты. Она не отвечает, смотрит на тебя неуверенно.
— Не волнуйся, я отведу тебя домой, — добавляешь ты.
В кухне еще несколько человек, но никто больше к тебе не обращается. Похоже, все смущены — чем скорее ты уйдешь, тем лучше. Ты бросаешь взгляд на Сандру. Потом поднимаешь стаканчик, не отдавая себе отчета в том, какое чудо сейчас случится.
Делаешь глоток — и ничего не происходит. Ничего. Вина нет. Делаешь еще глоток — и снова ничего не происходит. Ты опрокидываешь стаканчик — а из него так ничего не вытекает. Ты заглядываешь в него — вот оно, вино, его уровень остался прежним.
Это горе, неожиданно понимаешь ты. Должно быть, твои чувства от новости о смерти отца пришли в полный беспорядок. Ты видишь, что вино заполняет стакан на три четверти, ты ощущаешь его вес. Но даже если полностью перевернуть стакан, вино не выливается.
Ты подносишь стакан к свету. Опять никакой ошибки: законы гравитации отказываются работать.
Энди снова рядом с тобой. Он схватил тебя за руку и подвел лицом к лицу с отцом в конце узкой тропинки, так близко, что можно дотронуться. Однако, объясняешь ты сам себе, изучая стаканчик, этот сенсорный сбой, чудо с застывшим вином, все, что ты сейчас наблюдаешь, — просто эффект твоей собственной эмоциональной заторможенности.
Как прозрачен и ясен твой мозг!
Сандра стоит рядом с тобой. Она не поднимает глаз — быть может, думаешь ты, лучше отвести ее домой. Энди и остальные смотрят на тебя, а ты рассматриваешь на свет стаканчик в поднятой руке.
— Дело в вине, — объясняешь ты. — Оно не вытекает.
Ты демонстрируешь, и если на твоем лице в тот момент и есть хотя бы тень разочарования или замешательства — так только из-за этого факта. Скорбь по отцу тут ни при чем. Ты поворачиваешься к Энди и повторяешь:
— Оно не вытекает, смотри.
Снова ты переворачиваешь стаканчик вверх дном, и, конечно же, вино остается на месте.
Продержав Сандру в объятиях минуту или две, целуя ее в щеку, ты снова начал гладить ее по волосам. Потом, расстегнув верхнюю пуговку блузки, ты вспомнил выражение ее лица, когда она сказала: «У меня тоже» — и перевернула стаканчик вверх дном.
Первая и вторая пуговки расстегнулись легко. Ты принялся за третью, целуя Сандру в шею, нежно гладя языком ее кожу. Твоя рука переместилась и стала ласкать ее грудь. Возбуждение. Твоя эрекция становилась все сильнее. Ты продолжал нежно целовать девушку, расстегивая третью пуговицу, чтобы можно было дотронуться до грудей.
— Нет, нет, — шептала она. — Пожалуйста, нет. Ты на мгновение остановился, затем принялся целовать ее шею.
— Нет, — повторяла она. — Я… — У нее снова перехватило дыхание. — Нет, нет. — Она плавно качала головой из стороны в сторону.
А ты все целовал ее в шею, хотя и осторожнее. Тебе вспомнилось выражение ее лица. «У меня тоже», — сказала она, переворачивая стаканчик вверх дном и засовывая в него палец.
— Желе! — смеясь, воскликнула она.
Рассмеялся и ты, когда понял, рассмеялся во весь голос, но теперь здесь был аромат ее кожи, ее тепло. Хелен взяла твою руку, как бы поддерживая, пока Энди говорил: «Твой отец умер», а остальные слышали только пульсирующую музыку. Бум-бум.
Сандра шептала:
— Нет, нет…
Звук ее голоса становился все дальше и дальше, ты расстегнул лифчик и начал лизать твердеющие соски. Она попыталась оттолкнуть тебя, а ты крепко схватил ее руку и прижал к своему члену. Бум-бум. Музыка стала достаточно громкой, чтобы подавить звук ее страха. «Смотри, — говорят вместе Хелен и Энди, толкая тебя по сужающейся дороге. — Видишь — твой отец умер». Они заставляют тебя стоять перед согбенным и изломанным телом в кресле. А ты собирал в одно мгновение все эти годы его ненависти и жестокости; и ты страстно желал послать их так глубоко в Сандру, что…
— Нет, нет! — молила она.
Но что теперь значит ее голос? Могло ли вообще что-нибудь заглушить страдание, изведанное тобой?
На ней не было колготок, поэтому ты стянул с нее трусики и начал поглаживать ее, нежно называя по имени. Ты чувствовал уверенность, что ей захочется, коль скоро ты начал ласкать ее, — она же лежала неподвижно, перестав плакать. В комнате было очень тихо.
Через некоторое время ты почувствовал, что Сандра стала влажной. Если бы только тебе удалось пробраться в нее пальцами… Ты снова произнес ее имя, но она так и не повернула голову; тело девушки одеревенело. Осторожно ты попробовал проскользнуть пальцем внутрь нее.
— Больно, — сказала она.
Еще несколько минут прошли в безмолвии.
И вдруг ты с ужасом осознал, что эрекция начинает спадать. Ты сжал зубы и попытался напрячь мышцы, продолжая тем временем гладить ее. Эрекция вернулась, но лишь настолько, насколько ты мог концентрироваться на ней — мгновение невнимания, и она еще чуть-чуть спала.
Теперь ты уже забыл о смерти отца. Из всей истории твоей боли осталась только эта быстро увядающая эрекция, это унижение. Ты убрал руку.
Сандра не двигалась.
— Извини, — сказал ты и освободил ее от обязанности держаться за твой член. А она все не двигалась, даже не убрала руку.
Несколько мгновений вы оба оставались безмолвными. Было слышно тиканье маленького будильника у кровати. Юбка Сандры — выше талии; лифчик и блузка расстегнуты, но она лежала спокойно.
— Может, я лучше пойду? — сказал ты, вставая с кровати. Девушка не откликнулась. — Слушай, — начал ты снова, — мне очень неловко. Это было не то чтобы… — Ты не смог продолжать.
Она села и застегнула блузку, потом проводила тебя взглядом, пока ты снимал пальто со спинки стула и начинал его надевать.
— Давай не будем расставаться вот так, — сказал ты, направляясь к двери. — Так не должно быть…
— Почему нельзя расставаться именно так? — требовательно спросила девушка с неожиданной злостью в голосе. Она встала, пересекла комнату и открыла дверь.
— Сандра…
— Ну?
— Ну, я… — Ты не знал, что сказать.
— Ну? — настаивала она.
Где-то в глубине здания содрогнулся лифт. Она ждала, пока ты заговоришь. За ее спиной ты видел смятую постель, а на маленьком столике — ром и два пустых стакана. Что ты хотел сказать? Что ты мог сказать?
— Я…
— Да? — В ее голосе больше не было злости. Она смотрела на тебя, придерживая открытой дверь.
— Я… — повторил ты, но снова не смог продолжить. Ты закусил губу. Если бы она в эту минуту положила тебе руку на плечо, как делали до этого Энди и Хелен, ты, наверное, расплакался бы. Сам по себе, однако, ты не мог сделать ничего.
