Чарльз Буковски - Записки старого козла
там было невыносимо жарко, я добрел до рояля и стал бренчать, играть я не умею, просто тренькал по клавишам, кто-то пустился в пляс прямо на кушетке, мои ноги на что-то наткнулись, я заглянул под рояль и обнаружил там девицу, она развалилась на полу, юбка соблазнительно задралась, продолжая играть одной рукой, свободную я запустил ей между ног, но то ли от плохой музыки, то ли от моего пальца девица проснулась и выбралась из-под рояля, танец на кушетке тоже прервался, тогда я перебрался на кушетку и вздремнул пятнадцать минут, я не спал две ночи и два дня. и еще было жарко, невыносимо жарко, проснувшись, я стал блевать в кофейную чашку; когда она наполнилась, я продолжил на кушетку, кто-то приволок кастрюлю, вовремя.
я воспользовался кастрюлей, короче, все было отвратно.
поднявшись с кушетки, я направился в ванную, там оказались двое голых парней, один намыливал другому яйца кисточкой и сбривал волосню.
— эй, ребята, мне бы надо просраться, — сказал я.
— валяй, — откликнулся тот, кому брили яйца, — мы не будем тебе мешать.
я вошел и уселся на толчок.
— я слышал, Симпсона уволили из «Клуба-восемьдесят шесть», — сказал парень с кисточкой и бритвой в руках.
— Кей-Пи-эФ-Кей, — ответил его приятель, — они увольняют больше народу, чем «Дуглас Эркрафт», «Сире Робак» и «Трифти Драгз», вместе взятые, одно неверное слово, одно высказывание, не укладывающееся в их концепцию гуманизма, политики, искусства и тэ дэ и тэ пэ, — и ты вне игры, только одному парню на Кей-Пи-эФ-Кей это не грозит — Элиоту Минцу[6], он как тот игрушечный аккордеон — не важно, на какие клавиши жать, звук все равно будет один и тот же.
— ну, давай, — сказал парень с помазком и бритвой.
— что давать?
— помни свою елду, чтобы она встала.
я с плеском отложил здоровенную говеху.
— Господи Исусе! — воскликнул парень с помазком, правда, он уже бросил его в раковину.
— при чем тут Иисус? — осведомился второй.
— да у тебя залупа с кулак!
— это у меня после аварии, так и осталось.
— хотел бы я попасть в такую аварию, я разродился еще одной говехой.
— ладно, продолжим, — сказал тот, что орудовал бритвой.
— что теперь?
— теперь выгни спину и просунь хозяйство между ляжек.
— вот так, что ли?
— ага.
— и что?
— приспусти живот, ниже, сожми покрепче ноги… вот так, отлично! видишь? теперь тебе никогда не потребуется никакая баба!
— ой, Гарри, да разве это похоже на настоящую дыру! что ты мне втюхиваешь? это же говно собачье!
— да надо просто потренироваться! вот увидишь! все получится!
я подтерся, спустил воду и вышел.
добравшись до холодильника, я полез за пивом, взял две банки, открыл обе сразу и приложился к первой, судя по всему, я был где-то в Северном Голливуде, освежившись, я уселся напротив парня с двухфутовой бородищей, на его косматой башке красовался красный жестяной шлем, этот чудила бесился две ночи, но теперь весь спид кончился, и он стал тормозить, правда, еще не отключился окончательно, просто торчал печальный и безучастный, наверно, надеялся долбануться косячком, но никто не проявлял никакой активности.
— Биг-Джек, — поприветствовал я парня.
— Буковски, ты должен мне сорок баксов, — промычал Джек.
— послушай, Джек, сдается мне, что прошлой ночью я вернул тебе двадцать баксов, да, я определенно помню эту двадцатку.
— помнишь? да прошлой ночью ты не помнил, что ты Буковски! ты был пьян, поэтому ничего помнить не можешь!
Биг-Джек терпеть не мог алкашей, рядом сидела его подружка Мэгги, она ввязалась в разговор:
— ты давал ему двадцатку, все правильно, но ты просто хотел еще выжрать, мы пошли и купили тебе пойла, а сдачу вернули.
— ладно, согласен, но где мы вообще? в Северном Голливуде?
— нет, в Пасадине.
в Пасадине? да ладно вам.
я все наблюдал за огромной занавеской, туда заходили люди, иногда они минут через десять — пятнадцать выходили обратно, иногда пропадали с концами, этот бардак длился уже двое суток, я добил второе пиво, поднялся, отодвинул занавеску и вошел — там была темнотища, воняло дурью и еблей. когда мои глаза свыклись с темнотой, я разглядел клубок человеческих тел, в основном парни, они лизали, сосали и ебли друг дружку, это не для меня, я бабник, к тому же воняло, как в мужской раздевалке физзала после того, как все сделают по паре подходов к брусьям, спермой тоже воняло, я чуть снова не начал блевать, тут ко мне подвалил какой-то светлый ниггер.
— эй, да ты Чарльз Буковски, верно?
— м-гу, — промычал я.
— ух ты! офигеть! я читал «Распятие в руке смерти»[7]! по-моему, ты величайший поэт со времен Вердена!
— Вердена?
— именно Вердена!
тут он придвинулся и заграбастал мои яйца, я отвел его руку.
— в чем дело? — удивился ниггер.
— не сегодня, малыш, я ищу своего друга.
— о, извини… — и отвалил.
я еще раз оглядел этот бордель и уже собирался слинять, как вдруг приметил в дальнем углу бабенку, ноги ее были раскинуты, но, похоже, она пребывала в полном отрубе, я подгреб поближе и присмотрелся повнимательней, спустил штаны, приспустил трусы, бабенка выглядела что надо, я пристроился и вдул ей. вдул по самые яйца.
— о-о-ох, — простонала подо мной она. — здорово! у тебя такой выгнутый! прямо как багор!
— последствия аварии, это было еще в детстве, свалился с трехколесного велика.
— у-у-ух…
я уже был недалеко от финиша, как вдруг что-то твердое и горячее вонзилось мне между ягодиц, у меня искры из глаз посыпались.
— эй, какого черта! — завопил я, вскакивая и отбиваясь.
в моей руке оказался огромный хуина.
— чего это ты удумал, приятель? — спросил я его владельца.
— слушай, друг, это такая игра, как в подкидного, — пояснил парнишка. — если сел играть — принимай ту карту, которая тебе выпадет из колоды.
я натянул трусы, затем брюки и удалился.
Биг-Джек и Мэгги исчезли, пара придурков распластались прямо на полу, я отыскал еще пива, прикончил его и вывалился наружу, солнечный свет ошарашил меня, как красная мигалка патрульной машины, я отыскал свою развалюху на чужой подъездной дорожке с пришпиленным парковочным талоном, но вырулить можно было, место оставалось, народ тут борзый, но не беспредельщики, за что и люблю.
притормозив на заправке, я узнал у мужика, как мне вырулить на шоссе, я катил домой, обливаясь потом и кусая губы, чтобы не заснуть, вот наконец дома, в почтовом ящике письмо из Аризоны — от бывшей жены.
«…я знаю, ты бываешь одинок и подавлен, сходил бы тогда в „Бридж“, думаю, тебе понравится тамошний народ, во всяком случае, некоторые, или сходи на поэтические чтения в унитарной церкви…»
я пустил воду в ванну — горячую, разделся, отыскал пивка, ополовинил, поставил банку на край ванны и погрузился в воду, взял мыло, мочалку и принялся намыливать сначала ствол, потом яйца.
я встретился с Нилом К.[8], дружком Керуака, перед самым его отъездом в последнее мексиканское турне за смертью, глаза у него были навыкате, головой он залез чуть ли не в самый динамик, он трясся, подпрыгивал в своей белой футболке, пучил глаза еще сильнее, подпевая клокотавшей музыке, словно кукушка, опережая ритм на какую-то долю такта, он будто командовал парадом, я сидел, потягивая пиво, и наблюдал за ним. у меня с собой было полдюжины или даже дюжина пива. Брайн суетился, давая указания двум юнцам, чтобы они запустили пленку с каким-то фильмом, так он рассчитывал прикрыть провальное выступление поэта из Фриско, черт, забыл его имя… ну, в общем, никто не замечал Нила К. а Нилу К. было наплевать на это. или он так здорово прикидывался, когда два юнца отчалили, а песня в колонках стихла, Брайн представил меня неподражаемому Нилу К.
— угощайся, — кивнул я на упаковку с пивом. Нил выдернул бутылку, подкинул ее, поймал,
смахнул пробку и осушил 0,5 л в два глотка.
— бери еще.
— обязательно.
— а я считал себя чемпионом по пиву.
— я шебутной пацан, кстати, читал твои вещи.
— а я твои, про то, как голый парень выпрыгнул в окно из ванной комнаты и спрятался в кустах, — отличная штука.
— о да. — он снова приложился к пиву.
Нил не садился, он постоянно двигался, эдакий сгусток энергии, вечный огонь и при всем при этом ни грамма агрессии, он не мог не нравиться, хотя Керуак здорово его подставил, а Нил, конечно, подставился и продолжал подставляться, но сразу было видно, что Нил нормальный пацан, а, с другой стороны, Джек ведь просто написал книгу, это не он создал Нила, скорее уж погубил, вольно или невольно.
Нил танцевал по комнате на подошвах вечного кайфа, его лицо выглядело старым, больным, зато тело — это было тело восемнадцатилетнего.
— не хочешь с ним помериться, Буковски? — поинтересовался Брайн.
— ага, давай помашемся, мужик? — затанцевал вокруг меня Нил.
