Виктор Пелевин - Бэтман Аполло
— Да. Почему ковчег такой формы? Зачем желтый шнур? И что это за пирамида? Откуда она?
— Из твоего вампонавигатора, — ответил Энлиль Маратович.
— Спасибо, — сказал я. — Я в курсе. Не надо меня как халдея разводить. Мне интересно, чему она соответствует в действительности?
— Была такая постройка в Мексике, — сказал Энлиль Маратович. — Да сплыла. Но потом, говорят, опять будет. Не забивай себе голову, Рама. Просто традиция. Столько лет тебе повторяю — нормальный вампир не стремится знать больше, чем заставляют обстоятельства. Он стремится знать как можно меньше. Каждый укус загружает нас чужой болью. Как же ты еще молод…
Он поглядел на медиумов, которые уже совсем проснулись — и снимали теперь с бритых голов свои блестящие шлемы.
— Иди вон с французами потусуйся. Ты вроде с ними посвящение проходил, да?
— Да, — ответил я.
— Сколько лет уже прошло?
— Пять, — сказал я. — А может, семь. Много.
HAUTE SOS
— Куда едем, кесарь? — спросил Григорий, поворачиваясь ко мне от руля.
Севший рядом с Григорием Эз посмотрел на него с недоумением, а потом тоже обернулся, чтобы поглядеть на меня. Остальные два француза были заняты разговором и ничего не заметили.
— В клуб, — сказал я.
— Почему «кесарь»? — спросил Эз. — В России что, такой обычай?
Я вздохнул.
— Нет, просто у меня такой шофер. Он профессор теологии из Кишинева. Постоянно занят спасением души. Главным образом моей.
Эз покосился на Григория, словно на гремучую змею, и снова повернулся ко мне.
— Зачем это тебе?
— Он от любого стресса вылечит, — ответил я. — Всегда умеет создать еще более сильный.
— Слово правды доходит до самого черного сердца, — подтвердил Григорий.
— Он что, нарывается? — спросил Эз.
— Я не нарываюсь, — отозвался Григорий. — Я его смиряю. У меня работа такая.
— Угу, — сказал я. — Я официально тебя прошу, Григорий, не зови меня больше кесарем. Отдавай богу богово в менее навязчивой форме. У нас гости из Франции. Не позорь Россию. А то решат, что у нас тут рабовладельческая формация.
— Скорее родоплеменная, — ответил Григорий. — С элементами кровососательного феодализма.
— Вот, — сказал я, — весь день так.
Эз улыбнулся.
— Мы недавно были в Мексике, — сказал он. — Там один старый вамп сделал себе выезд как у императора Гелиогабала. Ездит по поместью в коляске. А тянут ее голые женщины, у которых упряжь соединена с кожаным бюстгальтером. Сам уже не может ничего — так решил их хоть за титьки напоследок подергать. Но ты, Рама, всех переплюнул. Не удивлюсь, если со временем это войдет в моду. Но пока скажи своему шоферу, что, если он еще раз откроет рот, я его убью, выпью его ДНА и поведу машину сам. Хоть терпеть этого не могу.
Машина чуть вильнула. Григорий знал, что вампиры такими вещами не шутят.
Отмывшись от зеленой пудры, Эз, Тет и Тар помолодели и стали похожи на трех начинающих Мишелей Фуко — лысых, стильных, симпатичных и очкастых. В нерабочее время это были молодые гламурные боги — их веселые наглые глаза выдавали фундаментальную испорченность и утонченное знание всех червоточин жизни. Я догадывался, что выгляжу рядом с ними более чем провинциально. На мне, как обычно, была черная пара, снятая с манекена в торговом зале «Archetypique boutique». Они же были одеты с настоящим шиком, в реальные вампобренды, разбираться в которых я так и не научился за все эти годы.
— Ты на Улла стал похож, — подвел итог Эз.
— Спасибо, — буркнул я. — От телепузика слышу.
— Нет, — сказал Эз, — я в том смысле, что стал настоящим профессионалом. Углубленным. А мы вот порхаем как бабочки. Туда-сюда, туда-сюда… Слушай, а почему у тебя тачка такая странная? Ты что, тоже опрощенец?
— Вы же мою красную жидкость попробовали, — ответил я. — Что, не видно?
— Кодекс, Рама, кодекс. Мы клятву давали. Считываем только то, что транслируем. Ты думаешь, это для нас пустые слова? Впрочем, у вас в России все иначе…
— Кстати, опрощение сейчас в воге, — сказал Тет. — Рама как всегда попал в десятку. Это сегодня самый топ-стайл — труд на благо человечества, подчеркнутое невнимание к внешнему, даже некоторая нарочитая запущенность. Самые стильные американские вампы именно такие. Вот Софи, например.
Он повернулся ко мне.
— Кстати, Рама, тебе от нее гостинец.
Я совершенно не ожидал, что сердце с такой силой екнет у меня в груди.
— Какой?
— Удаленная встреча.
— А что это? — спросил я.
— Письмо-препарат на шестьдесят минут. Ты разве таких не получал?
Я отрицательно покачала головой.
— Это привилегия undead. Ты можешь встретиться с ней в лимбо. И все будет как в жизни…
Видимо, на моем лице отразился испуг. Все трое захохотали.
— Где ты ее видел? — спросил я.
— В Нью-Йорке, — ответил Тет. — Помер какой-то жук с Уолл-стрита. Делали вскрытие, а потом она нарисовалась.
«Вскрытием» на жаргоне телепузиков называлась только что завершившаяся процедура.
— Она сама про меня вспомнила?
— Ну да, — сказал Тет. — А почему тебя это удивляет? Мы думали, будет приятный сюрприз.
— Могли бы предупредить. Я бы побрился.
Они опять засмеялись. Я изогнулся на сиденье, чтобы увидеть себя в зеркальце заднего вида, и вызвал у них новый приступ хохота.
— Ты выглядишь очаровательно, — сказал Тет. — Труженик загробных полей, сеятель и хоронитель. Софи с первого взгляда полюбит тебя с новой силой…
— Как она узнает, что письмо дошло?
— Она почувствует.
— А почему Улл ничего про это не говорил?
— Он говорил, — сказал Тет. — Ты, наверно, висел в это время в шкафу. Или в гробу дрых. Ты можешь встретиться в лимбо с любым undead точно так же, как с анимограммой. Можешь поговорить без всяких скайпов и прочей электронной гадости. И не только поговорить.
— А как я узнаю, что это именно Софи? — спросил я.
— А кто это еще может быть? — удивился Тет. — Ты что, мне не веришь?
Я решил не посвящать его в детали своей личной жизни.
— Вот, держи, — сказал Тет.
В мою ладонь шлепнулся крохотный флакон в виде сердечка со звездой. Мой страх наконец угас. Вряд ли французы стали бы устраивать такой замысловатый розыгрыш.
Я спрятал флакон в карман. Интересно, я правда стал похож на Улла? Наверно, преувеличение. В каждой шутке, в конце концов, есть доля неправды…
Мы уже подъехали к клубу. Кончились последние сосны, раздвинулись темные створки никак не помеченных ворот, мимо проплыл КПП, потом дорога нырнула под землю, и в глубине подземной стоянки замерцали синим неоном слова:
HAUTE SOS— Почему «высокий СОС»? — спросил меня Тар. — Эз говорил, что это в ста метрах под землей.
— Азы дискурса, — сказал я. — Низ это верх, а истинный свет — тьма. Спускаясь в подземный мрак, мы выходим в свет и встречаем высшее общество… Следует фиксировать такие моменты в названиях и эмблемах.
— А… Понятно.
Всегда приятно чуть-чуть утереть нос французу по части бессодержательной трескотни. Лишний раз чувствуешь себя сверхчеловеком.
Мы вышли из машины.
— Прощайте, господа вурдалаки, — тихо сказал Григорий. — Спасай вас Господь.
Эз обернулся и нахмурился, словно размышляя, что сделать с охамевшим водилой — но решил не напрягаться.
Мы подошли к неоновой надписи, и часть стены отъехала в сторону, открыв лифт, отделанный строгой темной сталью.
— Слушай, — сказал Тар, когда мы вошли в лифт, — я слышал, тут убили какую-то халдейскую свинку. Голову оторвали. Девушка-богомол.
— Было такое.
— Вы правда, что ли, жертвы до сих пор приносите?
— Blood libel, — ответил я устало.
— А разве халдеев сюда пускают?
— Только обслугу, — сказал я. — Халдейский лифт на другой парковке. Для них сделали несколько залов, чтобы чувствовали близость к начальству. К нам они пройти не могут. А вот некоторые наши к ним ходят. Для свинства. У них там персидская пошлость с икрой и кокаином. Русалки в бассейне, поющие кариатиды, амуры. И даже атланты — плечи расправляют только так…
Двери лифта открылись, и мы оказались в подземной галерее. В ней стояли два халдея-часовых в золотых масках — увидев нас, они синхронно отвернулись к стене.
Мы прошли по длинному коридору мимо ниш, где стояли восковые фигуры великих вампиров древности. Снизу были таблички с двойными именами: божественным вампирическим и ничего не значащим людским. Ни одного известного в человеческой истории персонажа среди них не было.
Заметив в одной из ниш своего тезку во фригийском колпаке, Эз игриво поклонился. У меня здесь тоже был тезка — по виду русский купец конца девятнадцатого века, в смазных сапогах и картузе. Но я не стремился вступить с ним даже в воображаемый контакт.
